"Инга Абеле. Трижды стожалостная без слов (Рассказ) " - читать интересную книгу автора

живешь. Ай, да там все как было, смущенно сказала бы она, ты все это знаешь
не хуже меня, ничего не изменилось, однако она с большим удовольствием села
бы в теплый салон, где пахло бы новой машиной и ванилью. Они ехали бы
медленно и долго. Наверно, у Вилниса были бы фарфоровые зубы вместо тех, что
ему выбили на танцах. Они бы отпивали по глотку теплого, ужасно противного
бренди, и его всегда было бы вдоволь, как всегда бывает вдоволь самогону.
Вечером она постелила бы ему в маленькой комнатушке, на дедовой кровати,
которая вот уже столько лет стоит пустая. Ночью она не раз прокрадывалась бы
на цыпочках в комнатушку поглядеть на большое, полное жизни отражение в
зеркале на стене, чтобы убедиться, что он здесь и дышит во сне, - размытое
отражение в зеркале, единственное свидетельство истинности ее детства,
свидетельство о времени невероятного покоя, до того, как начался этот
необъяснимый непокой. Вот тут бы и пригодилась та вещь, что зовется жизнью,
чтобы разделить ее с тем, кто понимает, что это значит, и кто способен
оценить то, что его положили в дедову кровать.
В этот миг она и вправду увидела на дальнем холме черную низкую
автомашину, которая медленно скользила по шоссе, как бы обследуя кусты.
Трижды стожалостная! Ей надо подобраться ближе. Синтия, спотыкаясь,
прорывалась через заросший луг, дыхание увязало в груди, в мыслях были
только шоссе, машина и желтые поля по ту сторону дороги, где песок внезапно,
без предупреждения переходит в черную землю, а черная земля в песок, и так
без конца и без начала, потому что все охватила собой мгла.
Бух! - она свалилась в канаву, еще пересечь густой кустарник со
звериными тропами, и тогда она сможет разглядеть. Словно беззвучные
нетопыри, стайкой вылетели из мглы косули. Синтия вжимается в песок канавы,
пока воздух над ее головой вспарывают козьи ноги. Животные, высоко
взбрыкивая, пересекают канаву, далеко светят белые зеркальца на их задках и
растворяются во тьме луга, словно легкие мазки светлой краски. На кусте
перед ее глазами только недвижный ярко-желтый листок. Синтия тотчас
вскакивает и выбирается на желтую траву, которая вспыхивает оранжевым в
темноте. Она останавливается, черная точка на краю болота, и подставляет
лицо, пытаясь уловить тот ветер издалека.
Вон, вон еще один выбежал, крой, пали! - говорит сидящий сзади сидящему
впереди, и ствол напрягается. Когда он выстреливает, Синтии кажется, будто
ей кто-то из большого далека задал два вопроса. Она удивленно смотрит на
свой живот и не может ответить сразу. Меня зовут Синтия. Затянем трижды
стожалостную, говорит дед. Я не могу, кричит она и валится ничком на землю.
Все закружилось в бешеном танце, дед стучит кованым каблуком по полу так
громко, что гремит весь дом, а она не может, она босиком выбежала на порог
остудить свою миску супа. Брат тянет миску к себе, она падает и разбивается
в черепки, в пальцах застревает капуста. Ай, Вилнис! Я вам новый порог
отлил, и теперь я ухожу. Правда, это было позже. Такая вдруг наступает
глубокая тишина, слышно, как громко задышала собака, потом замерла. Слетает
тень ребенка, ма-ам, зачем нам все время идти, посмотрим тишину!.. А она все
не может и не может ответить, ну что это за вопрос, от него больно. Сердце
заходится все быстрее и быстрее, музыка все громче, трижды стожалостную
споем, трижды стожалостную без слов, кричит дед и ужасно хохочет над своей
шуткой, сердце гулко бьет вместе с их шагами по мерзлой земле, когда они
подбегают посмотреть, кого подстрелили, и потом бросаются прочь, крича друг
другу - ну и дерьмо, это же человек! Давай, сваливаем, живо!