"Олег Абазин. Писака ("Чердак" #1) " - читать интересную книгу автора

оставались только приятные воспоминания. Но, закончилось лето, на чердаке
делать было больше нечего. Наступила зима и бабушку шестилетнего Юрия увезли
в больницу, со злокачественной опухолью мозга. Скончалась она через три
недели. Двумя месяцами позже, деда Юрия - здоровенного широкоплечего
старика - лечили от язвенной болезни. Умер он во время операции. Так ему и
его родителям достался в наследство этот дом с чердаком. И с наступлением
следующего лета, Юра уже и не вспоминал о чердаке, как будто его могли там
подкарауливать вдрызг пьяные дедушка с бабушкой, с налитыми убийственной
яростью глазами, и косой или топором в руках... Но Юра об этом старался не
задумываться, а жить спокойной безмятежной жизнью; жить временами года,
выстроившимися в очередь бесконечным конвейером, и с каждым годом все
сильнее и сильнее забывать о существовании чердака. Нечего там делать; там
всегда темно, пыльно и скучно (скорее, страшно, чем скучно), и много старых
никому ненужных вещей.
Став старше, Юрий узнал значение слова паранойя, но уже не мог
вспомнить, было ли у него когда-нибудь что-то похожее на это слово. Когда же
он стал еще старше, родители его вернулись жить в их старую квартиру,
которую до этого сдавали одной тихой семейной парочке, пока те не заработали
себе на "гостинку". Оставили родители своего Юрку наедине с самим собой, в
расчете, что он тут же бросит свою писанину, найдет невесту и женится. Но со
столь ответственным поступком в своей жизни двадцатидвухлетний Юрий не
спешил. Просто ему приятно было побыть иногда в одиночестве (не в
уединении!), занимаясь далеко не тем, чем в подобных ситуациях занимаются
многие мужчины; просто, когда рядом никто не маячил, ему было удобнее
сосредоточиться и не потерять нужную мысль. Еще не нравилось ему, когда его
отвлекали, потому что возвращаясь назад - к тексту - он думал совсем о
другом и получалось нечто похожее на склероз. С годами с памятью у него дела
складывались все хуже и хуже: проходит после "стопа" несколько дней, и он
уже не помнит о чем писал - все мысли посеяны. Потому-то Юрий и предпочитал
больше времени проводить в одиночестве, запершись в своем уютном домике и...
не вспоминая о чердаке...
Но Юрий даже сам удивился тому, насколько внезапно ему в голову
вернулось то лето восемьдесят второго года, когда он еще не начал бояться
чердака. И сейчас, неожиданно вспомнив про чердак, он, возможно, подумал,
что не так-то это и плохо "страдать паранойей и навязчивыми мыслями": может
быть он еще мал был для использования собственного воображения в качестве
куска хлеба (действительно, что такое маленький ребенок, которому в голову
лезут разные мысли о вампирах, летающих тарелках, кровожадных пауках и
невиданных чудищах, поджидающих его во всех темных углах?.. И что такое
взрослый писатель, из головы которого все вываливается, в то же самое время,
как туда ничего не хочет лезть; которому не хватает его - ушедшего в далекую
историю - детского, богатого воображения?..). Может быть. Но полез он туда
не за этим. Что-то его как будто звало туда.

Ю. В. Владивостоцкий накинул на себя дедов непромокаемый комбинезон -
больше накинуть ему нечего было (ни зонта, ничего), - и вышел из дома,
позволив ливню облить комбинезон с ног до капюшона, и направился в сторону
лестницы на чердак. Неподалеку, по дороге, проехал милицейский "уаз", и
Юрий, взбираясь по лестнице, не обратил на этот "уаз" никакого внимания. Но
несколько милиционеров, пялившихся из "уаза" во все окна, на него внимание