"Владимир Абаринов. Катынский лабиринт " - читать интересную книгу автора

сбросил с себя для облегчения шинель и сапоги и на 7-м километре от места
работ первого из бежавших убил выстрелом из винтовки, а второго задержал и
возвратил в лагерь.
За образцовое выполнение служебного долга красноармейцу 229 полка
Жукову объявляю благодарность и награждаю его денежной премией в размере 200
рублей.
Приказ объявить всему личному составу частей конвойных войск НКВД.

Врид начальника ГУКВ
начальник штаба KB НКВД
полковник Кривенко
Начальник политотдела
бригадный комиссар Шнитков" [20]

Можно себе представить, что ожидало красноармейца Жукова, окажись он
менее выносливым и метким. Повернется ли у кого язык утверждать, что свой
семикилометровый марш-бросок без сапог и шинели он совершил из высоких
идейных соображений? Бежал за премией, хотел отличиться, ненавидел врага?
Все возможно, но всему же есть предел. Всему, кроме страха. Страх наказания
гнал его - иного объяснения не нахожу.
Именно этот документ поколебал мое отношение к конвойным частям тех
лет. Осознав его смысл, я заново просмотрел чуть ли не весь фонд ГУКВ и
теперь могу с полным основанием утверждать: условия службы в конвойных
войсках НКВД были невыносимо тяжелыми. Говорю сейчас не о командирах (эти
профессионалы), а о рядовых красноармейцах, призванных в армию и волею
начальства оказавшихся в роли конвоиров. Любой из них мог оказаться по ту
сторону колючей проволоки, прояви он недостаточное рвение или элементарное
сочувствие к подконвойным. Так и сказано в регулярной "Сводке нарушений,
допущенных при выполнении службы" - кроме обычных в армии проступков, таких,
как сон на посту, самовольная отлучка или утеря оружия, есть там и
специальная графа (а это типографский бланк) "общение с заключенными и
выражение им сочувствия". Не таким уж, значит, редким явленим был факт
"выражения сочувствия". И вот что бывало с теми, кто не мог заглушить в себе
голос милосердия:
"Красноармеец 152-го отдельного батальона 17-й бригады Школьников 27
июня с.г. (1940-го. - Авт.) во время нахождения на посту по охране тюрьмы
установил связь со следственной заключенной, обвиняемой в контрреволюционном
преступлении, и имел с ней продолжительные разговоры.
Не ограничившись этим. Школьников 30 июня и 3 июля с.г. во время
нахождения часовым на посту снова установил связь с заключенной, рассказал
ей сведения, не подлежащие оглашению, и принял от нее задание передать
сведения ее знакомым.
Выполняя задание заключенной. Школьников сам лично от имени заключенной
писал письмо для передачи знакомым. каковое у него при обыске было
обнаружено и изъято".
Вон как: "установил связь", "принял задание передать сведения"... Какую
государственную тайну мог разгласить простой красноармеец, приставленный к
подследственной "контрреволюционерке"? Разве что дату своего следующего
караула - через двое суток на третьи. И ведь нашелся же добровольный
осведомитель, донес, не погнушался. Не выговор объявили Школьникову, не