"Александр Бушков. Казенный дом (Авт.сб. "Волчье солнышко")" - читать интересную книгу автора

нипочем не хотел уходить отсюда без серой крысы Маньки, так и уехал,
прижимая ее к груди). Спали узники на голых нарах, кормили их раз в день
хлебом из магазинов для простонародья и полусырым минтаем (многие впервые
узнали о существовании этой рыбы). Тем, кто курил, курева не давали, зато
гоняли, прикованными к тачкам, возить каменья или пилить дрова. Вдобавок
Вася и Арнольдик материли их нещадно да иногда поддавали по физиономии -
не очень сильно, но все-таки. Каждый день приезжал стряхнувший всякую
меланхолию прокурор Дыба в лазоревом мундире, с Владимиром на шее, таскал
на допросы, орал, что изведет большевистскую заразу под корень, лупил
кулаком по столу и требовал признаться, что из Маркса читали да кому
давали читать еще. Большинство честно признавались, что Маркса не
раскрывали сроду. Дыба им верил, но все равно ругал, стращал, кормил
селедками и сажал в карцер - страшно ему нравилась новая игра, спасу нет.
После недельки-другой пребывания в Зачуханском централе вышедшие на
свободу номенклатурные узники чувствовали себя заново родившимися.
Опостылевшую было икру наворачивали так, что за ушами трещало, садясь в
черную "Волгу", испытывали прямо-таки детское умиление, все краски и
запахи жизни обретали прежнее многоцветье и прелесть. Да и в душе
оставалось гордое сознание приобщенности к героической жизни
дедов-зачинателей. Посему централ пользовался среди номенклатурных
работников популярностью несказанной. Его срочно расширили, но очередь все
равно выстроилась на год вперед, и намекали, что ожидается Он Самый...
Жандармы Вася и Арнольдик несказанно разбогатели, передавая узникам
недозволенное тюремными правилами. Предоблисполкома Мазаный с каторги не
вылезал, приходилось в шею выпихивать за ворота. Особенно Мазаному
нравилось намекать на допросах на свою принадлежность к "школе Лонжюмо",
редакции "Искры" и честить Дыбу "сатрапом самодержавия" - за что однажды
вошедший в раж Дыба лишил его двух зубов.
Случалось всякое. Однажды комсомольский деятель Чабуберидзе, молодой и
горячий, решил играть по всем правилам: обманул бдительность жандарма
Васи, ахнул его кандалами по головушке, сделал подкоп под забор и сбег.
Недалеко, правда, ушел, его вскоре изловили в городе непосвященные
постовые, оповещенные звонком Прохарецкого, что у него в приступе белой
горячки сбежал исполнитель роли декабриста, приметы: в каторжном бушлате и
кандалах. Чабуберидзе вернули в централ малость помятого, но веселого и
вопившего: "Вах, скушали, опрычники? Я - как Камо, да!" А однажды на
поверке в камере обнаружили неизвестного, оказавшегося при сыске
совершенно посторонним бухгалтером агропрома Тютиным, которого Дыба по
пьяной лавочке арестовал в городе и мордовал три дня, вынуждая признаться
в связях с Плехановым. Бухгалтера выпустили прежде, чем он успел
окончательно ополоуметь, выдали кусок финской колбасы и объяснили, что это
такая новая проверка, вид аттестации. Случай этот никого не встревожил. Не
забеспокоились и тогда, когда прокурор Дыба отправил во Францию заказ на
гильотину, а Мазаный во всех анкетах стал писать, что многократно являлся
узником царской каторги, и требовал на этом основании звездочку к юбилею.
А беда-то и грянула - внезапно, как обычно обстоит с бедами-напастями.
С очередной партией каторжан поступила "анархистка Клава", она же Анжела
Петровна Шармантова, та самая, что быстро делала карьеру и попала уже в
число тех, кого в газетах обозначают "...и другие товарищи" (это для нас с
вами сие выражение представляется пустячком, а на самом деле за ним стоит