"Александр Бушков. Красный Монарх " - читать интересную книгу автора

Крестьянин-единоличник здесь совершенно ни при чем. Все зерно,
уходившее на экспорт, было произведено либо в хозяйствах южнорусских
помещиков, либо на казачьих землях, где опять-таки экспортный хлеб давали не
одиночки, а крупные хозяйства. То, что на Западе именуется "латифундиями".
Вывозимое зерно было собрано не мнимым "фермером", а с помощью
многочисленной наемной рабочей силы и передовой, по тому времени,
сельскохозяйственной техники. Да и не было в России никаких "фермеров".
"Ферма" - это отдельно расположенное крестьянское хозяйство, русский
аналог -"хутор". В России, как и во многих других странах, были
деревни -места компактного проживания крестьян, окруженные полями. "Ферма" и
"деревня" - совершенно разные понятия...

Крестьяне-единоличники никакого зерна в Европу не вывозили и вывозить
не могли - по той простой причине, что из-за малого количества земли и почти
первобытного уровня ее обработки не способны были производить излишки.
Кто-то из царских министров (нет смысла уточнять фамилию этого скота)
патетически воскликнул: "Недоедим, но вывезем!". Сам-то он как раз и хрустел
французской булкой - это другие недоедали. Русская деревня до революции
хронически голодала. Здесь не стоит перечислять длиннейший ряд цифр -
неурожайные годы. Скажу лишь, что голод был явлением частным и повсеместным.
Есть хороший источник - написанные в эмиграции мемуары А. Н. Наумова,
бывшего в 1915-1916 гг. министром земледелия. Он участвовал в борьбе с
"самарским голодом" еще в конце прошлого века, когда "небывалые недороды
1897-1989 гг. повлекли за собой почти повсеместное недоедание, а в ряде
районов настоящий голод с его последствиями - цингой и тифом". "Что же мне
пришлось увидеть? Россия практически не вылезает из состояния голода, то в
одной, то в другой губернии, как до войны, так и во время войны". Схожие
воспоминания оставил видный сановник Ламздорф: "От просящих хлеба нет
прохода. Окружают всюду толпой. Картина душераздирающая. На почве голода тиф
и цинга". Мало того, министр иностранных дел Гире "...в ужасе от того, как
относятся к бедствию государь и интимный круг императорской семьи".
Царь попросту не верит, что в стране голод! За завтраком, в тесном
кругу, "он говорит о голоде почти со смехом". Находит, что раздаваемые
пособия только деморализуют народ, вышучивает тех, кто уезжает в губернии,
чтобы наладить помощь. Такое отношение к бедствию "разделяется, по-видимому,
всей семьей".
Когда общественность сама пыталась организовать хоть какую-то помощь,
этому мешали те же сановники. Полковник А. А. фон Вендрих, инспектор
министерства путей сообщения и фаворит царя, посланный особоуполномоченным в
пострадавшие от голода районы, дезорганизовал грузовое движение из
центральных магистралях, загнал в тупик одиннадцать тысяч вагонов с зерном,
шесть с половиной миллионов пудов подмокли и стали гнить.
Доложили царю. Николай раздраженно отмахнулся: "Не говорите о нем
вздора, это достойный офицер. Всяких побирающихся будет много, а таких
верных людей, как Вендрих, раз-два и обчелся".
Вендрих по тупости своей просто сгноил отправленный голодающим хлеб.
Были примеры и похуже. Алабин, председатель самарской губернской земской
управы, получив крупные взятки от хлеботорговцев, отправил голодающим гнилую
муку, а в некоторые районы - зерно с примесью ядовитых семян куколя и других
сорняков. Начались эпидемии, люди гибли от пищевых отравлений. Алабина