"Дмитрий Бушуев. На кого похож Арлекин " - читать интересную книгу автора

своя, домашняя и, стало быть, без особых претензий. Дежурная программа,
дежурные гвоздики, и с этого вечернего перформанса я могу подарить вам
только одну удачную открытку памяти (о радость-ненаглядность, где же этот
снимок, пожелтевший, мягкий и осенний, размытый в близорукости зрителя
восьмого, опять восьмого, ряда? Снимок, для которого все рамки будут тесны,
а комментарии тусклы.... Дождь сквозь солнечную листву и твой шепот,
оставшийся в гудящей океанской раковине. Тебя не было в числе выступающих в
тот школьный вечер, ты просто помогал освещать сцену, манипулируя пушкой
театрального прожектора, оставаясь в тени. Как и ты, световой зайчик был
резвым и рассеянным, потому что часто убегал со сцены в зрительный зал или
на потолок, пытаясь ослепить меня или поджечь мой шерстяной свитер... Ты
ослепил меня, солнечный зайчик из восьмого "Б". С каких высот пролился
ливень золотистого света, смешанный с масляными пузырями фонарей, с
мерцанием Либры и Аквариуса, между которыми миллионы лет? ...И всего лишь
восемь рядов зрительного зала! Так сумасшедший астроном не может оторваться
от окуляров, безнадежно влюбленный в бездну и танцующие звезды, в наши
лунные одинокие опалы и сумеречные аметисты, звенящие над крышей глупого
мечтателя. Но что мне за дело до одержимого астронома и его космических
призраков, если Денис уже возвратился домой и, надев бейсболку козырьком
назад, убежал кататься на своих роликах... В тот вечер провинциальный
учитель оставил характерный штрих в своем дневнике.

* * *

В школьные светлые коридоры меня занесло течением после окончания
университета; я не то чтобы очень хотел пасти вертлявых головастиков, но был
загипнотизирован настоятельными приглашениями директора этой школы Карена
Самуиловича, который восторгался моими уроками в течение трехмесячной
студенческой практики. Тогда же я писал свою вторую повесть и,
соответственно, жил в другой, более заслуживающей внимания реальности, не
тратя свои силы и эмоции на поиски какой-то особенной экзотической работы.
Как Ион из китова чрева, я был извергнут в школьные джунгли, где сразу же
столкнулся со своей Пиковой Дамой. Поначалу мне казалось, что Алиса
Матвеевна невзлюбила меня за дух университетского либерализма, который я
принес с собой в ее заповедник, но оказалось, что не только за это. Судя по
ее дневнику, она знала, что я гомосексуалист, и готовила мне фейерверк в
своем стиле.
"Истинно говорю вам, если сами не будете как дети..." - эти слова я
повесил бы в каждой учительской. Пространство школьника мифологически
осмыслено, замкнуто в чудесной игре и ревниво оберегается от вторжения
какой-нибудь Алисы Матвеевны с гадюкой в руке, бледной тенью надзирателя
Макаренко за спиной и нездоровым огоньком в глазах. Алиса сразу же
почувствовала чуждый дух в своем гадюшнике и проницательно изучала меня,
сверкая совиными полупустыми глазами в позолоченной оправе. Неприятие было
взаимным, но она не спешила ставить мне палки в колеса, зная, что обласкан
директором за свое новаторство и постмодернизм. В моей слишком легкой
походке и даже в стиле одежды ей виделось отступление от канона, ее
надпочечники выбрасывали критическую дозу адреналина, когда она смотрела на
мои проклепанные полуковбойские ботинки, но более всего она охотилась за
моим маскирующимся сексуальным двойником; она тут же придумала какой-то