"Михаил Бутов. Известь" - читать интересную книгу автора

Георгия, и Лампе станет одним из первых представленных.
Пробирались дрянными кубанскими дорогами. Лампе трясся на подводе,
стараясь поудобнее устроить раненую руку. Левый рукав отрезали, перевязывая,
почти полностью, но корниловская нашивка (голубой щит с черепом, мечами и
подожженной гранатой) еще болталась в полной сохранности на обрывках
материи. Лампе оторвал ее и спрятал в маленький карман плотной шерстяной
безрукавки, которую связала ему мать еще перед отправкой на фронт.
Обоз шел медленно - по станицам, по черкесским аулам. Сестра Таня
рассказывала о религиозных обрядах в Японии.
- Откуда вы все это знаете, Таня?
- Мой отец был морским офицером. Попал в плен на Дальнем Востоке. Но
японцы обходились с ним очень уважительно - он многое смог уви-деть там.
- А что с ним теперь?
Она запнулась.
- Расстреляли в Москве.
А Лампе, вспоминая Константинова, все тверже уверялся, что прапорщик,
чье имя никогда не будет вписано в анналы этой войны, сумел найти истинную
ее формулу. И именно из нее штабс-капитан теперь объяснял себе, почему, с
тех пор как его накрепко спаянное с плотью сознание, взбунтовавшись против
неизбежности смерти, подсказало, что спасительна сама точность указания
места гибели, его уже не оставляло чувство, что отныне война избыта для него
и с происходящим вокруг связан он теперь только внешне, в сущности выйдя уже
вон из круга событий. Ведь если только то и назначено им и только тем смогут
они оправдать себя перед лицом Высшего суда, что останутся навсегда здесь, в
этих полях, то, сумев, ничего не предав, словно бы перешагнуть через
собственную участь, он, казалось, становился тем самым причастен некоей
новой плоскости бытия, суть которой познавать еще предстояло.
Трогались в путь чаще по ночам: опасались мелких шаек не то
большевиков, не то просто бандитов из местных крестьян, вести о которых
доходили с разоренных хуторов. В сырой мгле у лошадей екала селезенка.
Однажды Лампе подробнее расспросил Таню о погибшем отце. Сестра плакала,
рассказывая о тихом и печальном счастье своего детства, когда после смерти
матери они с отцом остались вдвоем; о том, с каким нетерпением переживала
она всегда последние дни, перед тем как отец должен был вернуться из похода,
как не находила себе места, когда узнала, что он в плену, и вынашивала даже
наивные планы пробираться в Японию. Память этих минут взаимного понимания
стала нитью, протянувшейся с той ночи между Лампе и девушкой. Именно Таня
теперь спешила помочь ему перейти с подводы в дом и старалась оказаться
рядом, когда приходило время делать перевязку. Да и сам Лампе начинал
тосковать, если случалось подолгу не видеть поблизости ее хрупкую фигурку. О
любви он не задумывался, но привязанность души заполнила в те дни его
существо целиком.
В Елизаветинскую раненых привезли на вторые сутки штурма Екатеринодара.
По нескольку раз в день поступали с верховыми известия то о взятии города,
то о том, что атаки добровольцев опять отбиты. По утрам Таня водила Лампе на
скорбно-торжественные, исполненные ожидания великопостные службы. Сквозь
пение слышен был мерный шум боя - до города отсюда было не больше десяти
верст.
А потом зашептались: убит Корнилов. Говорили сперва неопределенно:
кто-то от кого-то услышал, - и Лампе не желал верить, пока не приска-кал в