"Дмитрий Быков. Хроники ближайшей войны (эссе) " - читать интересную книгу автора

устойчивых эмоций у представителя этого населения, его крайнюю эмоциональную
лабильность в сочетании с инстинктивным ужасом, который окатывает "коренного
жителя" при мысли о любом сознательном усилии, кроме поденной работы.
Каратаевца можно заставить действовать, можно даже принудить его к борьбе,-
но именно фольклор отдает решительное предпочтение герою, который не мешает
естественному ходу вещей. Победителем выходит тот, кто не суетится: земля у
него родит сама, печь едет куда надо и пр. Недеяние - основная жизненная
философия коренного населения; деятельность его ограничивается циклом
сельскохозяйственных работ, да и в тех не следует чересчур усердствовать.
Культ труда, причем труда нерационального, неумелого (отсюда мозоли как
признак неумелости) и плохо организованного, был привнесен
захватчиками-угнетателями и насильственно "спущен" коренному населению, для
которого труд был не обязанностью и не праздником, а нормальной частью
жизни. После чего мерилом работы, по точному слову Кормильцева, стали
считать усталость, а не результат,- общая черта всех захваченных обществ,
где рабский труд используется с таким расчетом, чтобы рабы как можно быстрее
дохли и ротировались.
Это коренное население не может не внушать глубочайшей жалости и
симпатии... если бы не одно но. Его кротость засасывает, слабость
расслабляет, вечная покорность и безволие начинают наконец утомлять - как в
потрясающем стихотворении Льва Лосева, остро чувствующего именно эту
каратаевскую составляющую национального характера: "Помню Родину, русского
Бога, уголок на подгнившем кресте - и какая сквозит безнадега в рабской,
смирной Его красоте". Те же вещи хорошо чувствует Кублановский, что
отмечалось и самим Лосевым,- но больше их любит.
Коренное население - может быть, и неосознанно,- исповедует простую,
как мычание, языческую идеологию, при выборе между ужасным концом и ужасом
без конца всегда выбирающую второе. Любое направленное движение ведет к
гибели ("Что не имеет конца - не имеет смысла", учил Лотман), и лишь природа
живет циклически, оставаясь бессмертной и бесконечно глухой к любым
нравственным законам. Эта природность коренного русского социума побеждает
любую структуру, что наглядно изображено в том знаменитом эпизоде
"Александра Невского", где немецкая "свинья" поглощается русской кашей
(отдельное исследование можно было бы написать о том, что традиционное
российское блюдо "поросенок с кашей" есть напоминание именно о Ледовом
побоище). Захватить это население очень легко, ибо воинского сопротивления
оно практически не оказывает, к смерти относится стоически и вообще
побеждает главным образом за счет пространства, приспосабливая нравы
победителя к своим и образуя занятные гибриды.
Что касается захватчиков, от них зависят два других вектора русской
истории. Первый - отрицательная селекция, то есть придание круговому
движению воронкообразного характера. Второй - даже не вектор, а фактор, то
есть собственно ускорение, о котором столько разговоров было в
восьмидесятые. Таким образом, картина русской истории на современном ее
этапе - кругообразное, стремительно ускоряющееся движение по внутренней
поверхности гигантской воронки, неизбежно суживающейся к концу и приводящей
к измельчанию всего и вся. Оба этих дополнительных фактора привнесены извне,
зависят от захватчиков и могут быть обозначены как влияние "условных
тевтонов" и "условных евреев". Встреча и диалог этих двух захватчиков
изображены, по мысли того же Лосева, в "Песни о вещем Олеге" у Пушкина;