"Патриция Кэбот. Поцелуйте невесту, милорд! " - читать интересную книгу автора

таким раздосадованным, что рассмешил ее еще больше.
Но что еще она могла сделать? Прошло столько времени - шесть долгих
месяцев, - с тех пор как она в последний раз находилась в объятиях мужчины и
чувствовала его тепло. И что самое удивительное, это был Джеймс! Человек,
которого Эмма ненавидела более, чем любого другого, и тем не менее она до
сих пор ощущала отголоски желания...
Как это может быть, она не представляла. Объятия Джеймса были совсем не
похожи на объятия Стюарта. На какое-то мгновение, когда Джеймс только
свалился на пол, Эмма даже встревожилась, что он ее раздавит. Джеймс,
видимо, тоже это понял и сразу ослабил хватку... Но почему-то не спешил
убрать руки. Неужели его так же, как и ее, поразили ощущения, вызванные
этими невольными объятиями?
И пахнет он не так, как Стюарт. От Стюарта всегда пахло кедром,
возможно, из-за ящика, где Эмма хранила его жилеты. У Джеймса был совсем
другой запах. От него пахло... домом.
Эмма сама не знала, откуда взялась эта мысль. От Джеймса Марбери пахло
Лондоном: хорошим мылом для бритья, свежими апельсинами, дорогим трубочным
табаком - вещами, которые редко встречались на острове и казались теперь
такими далекими.
Все-таки хорошо, решила Эмма, как только Джеймс разомкнул объятия, что
он возвращается в Лондон. Просто прекрасно. Ни один мужчина, а тем более
человек, предавший кого-то, как Джеймс Марбери предал ее, не имеет права так
хорошо пахнуть. Такие вот пустяки - запахи - творят странные вещи с
женщинами. Даже со вдовами.
- Миз Честертон! - Тонкий голосок, за которым ее решительно рванули за
юбку, вернул Эмму к действительности. Посмотрев вниз, она увидела маленькую
Флору Макей, которая стояла перед ней, прижимая к груди свою грифельную
доску.
- Почему ты встала с места, Флора? - спросила Эмма. - Ты должна решать
задачку.
- Да, миз Честертон, - отозвалась Флора, понизив голос до шепота. - Но
я подумала, вам нужно знать, что ответ, который вы написали на доске, не
правильный.
Эмма подняла виноватый взгляд на большую грифельную доску, которую
Сэмюэль Мерфи, слывший мастером на все руки, повесил по ее просьбе на
выкрашенную белой краской плавно изгибавшуюся стену маяка. Из-за сумятицы,
связанной с графом Денемом, она допустила небрежность, о чем
свидетельствовало число, которое она только что написала.
- О Боже, - сказала она. - Ты не могла бы исправить ошибку, Флора?
Малышка кивнула, взяла мел из руки Эммы и подошла к доске. Глядя на
нее, женщина ощутила знакомую вспышку вины. Увы, из нее получилась не
очень-то хорошая учительница. Скорее даже плохая.
Но одно из двух: либо на острове будет ее школа, либо никакой. Никто
больше не пожелал взвалить на себя эту обязанность, после того как прошлой
осенью школьный учитель вместе со многими другими пал жертвой тифа.
И все же, вынуждена была признать Эмма, дети, особенно смышленые,
заслуживают лучшего. Им нужен настоящий учитель, а не бедная вдова викария,
который преподавал бы им французский, естествознание, историю и географию. И
настоящие столы, а не длинные деревянные скамьи, где они неизбежно
сталкиваются локтями, когда, склонившись над грифельными досками, решают