"Орсон Скотт Кард. Седьмой сын" - читать интересную книгу автора

Иногда, когда малышку Пэгги начинало клонить в дрему, она просыпалась
задыхаясь, как будто все вокруг было залито водой. Дома ей тоже постоянно
снилась вода, из за чего кое-кто подшучивал, что она скорее водяной, чем
ведунья. Но когда вода снилась ей дома, она всегда знала, что это лишь
сон. Здесь же вода была реальной.
Вполне реальной в каплях, облепивших поставленные в холодную
проточную воду молочные кувшины. Реальной на холодном и влажном полу.
Реальной в приглушенном журчании ручья, стремительно проносящегося сквозь
середину домика.
Все лето домик охлаждался ледяной водой, текущей всю дорогу вниз с
вершины холма под тенью таких древних деревьев, что сама луна частенько
заглядывала под их ветки, чтобы послушать немного старых добрых сказок.
Вот почему малышка Пэгги частенько заходила сюда, даже когда Папа не
сердился на нее, а вовсе не из-за сырости, уж без нее-то она могла
прекрасно обойтись. В этом месте огонь уходил от нее и она могла забыть о
своем ведовстве. И ей не нужно было заглядывать во все темные уголки, в
которых люди прячут свои тайны.
Которые они пытались спрятать и от нее, хотя в этом не было никакого
смысла. Особенно далеко они пытались запрятать то, что больше всего
ненавидели в самих себе, и совсем не догадывались о том, что все их темные
тайнички лежат как на ладони перед глазами малышки Пэгги. Даже когда она
была еще такой крохой, что сплевывала кукурузную кашу потому что хотела
соску, даже тогда она знала все те веши, о которых люди вокруг нее не
слишком распространялись. Она видела частички их прошлого, которое они
пытались похоронить глубоко-глубоко, и частички страшащего их будущего.
Вот почему она часто приходила сюда, в этот весенний домик. Здесь она
могла не видеть всего этого. И даже позабыть о той леди из Папиных
воспоминаний. Здесь просто ничего не было, кроме тяжелого, влажного,
холодного и пустого воздуха, заставлявшего огонь затухать и превращавшего
дневной свет в сумерки, так что она могла хоть на несколько минут в день
стать просто обычной маленькой пятилетней девочкой с соломенной куклой по
имени Баги и даже не думать об этих взрослых секретах. Я не испорченная,
сказала она себе. И повторяла это опять и опять, потому что уж она-то
знала, что именно так и есть. Ну, хорошо, да, я испорченная. Но я больше
не буду испорченной. Стану говорить либо только правду, как велит Папа,
либо вообще ничего. Даже в пять лет малышка Пэгги знала, что если уж ей
придется держать такое обещание, то лучше она тогда вообще ничего не будет
говорить. Поэтому она просто молча лежала на замшелом влажном столе,
сжимая Баги так крепко, что та сдавилась в ее руках.
Дзинь, дзинь, дзинь.
Малышка Пэгги проснулась и на минуту прямо-таки рассердилась.
Дзинь, дзинь, дзинь.
Рассердилась, потому что никто и не подумал поинтересоваться у ней:
"Послушай, маленькая Пэгги, ты как, вообще, не против если мы
пригласим этого парня-кузнеца оборудовать в наших местах свою кузню?" Не
то чтобы очень, Папа, сказала бы она, если б ее спросили. Она знала что
это значит, иметь кузницу по соседству. Это означало, что поселок станет
процветать, люди из других мест станут ездить сюда, а когда приезжают
люди, то начинается торговля, а когда начнется торговля, то большой Папин
дом сможет стать лесным постоялым двором, а уж когда здесь будет постоялый