"Сидни Кэррол. Записка молочнику (Сб. "Око за око")" - читать интересную книгу автора

пшено в парке на окраине города; вечером газеты полны фотографий дохлых
голубей, распластанных на земле, как десантники на плацдарме, а утром во
вторник я рассыпаю арахис напротив Центральной библиотеки, и вечером в
газетах еще больше фотографий с дохлыми голубями - уже в центре города.
Да и что могла сделать полиция? Откуда пехоте знать, где генерал
ударит в следующий раз? Я развертывался, атаковал, увертывался, изматывал
их ударами и перебежками. Как могли они поймать такого противника? Когда
остаются следы, идущие в одном направлении, еще можно вести преследование;
но когда сегодня след в одном месте, завтра в другом, за десять миль от
первого, а на третий день оказывается у вас за спиной, как вы будете
преследовать? Как вообще можно преследовать? Вот почему меня ни разу не
поймали, пока я развлекался тем, что травил голубей. Такова моя теория -
такой вид следа...
Так текли мои мысли, пока я мешал порошки под яркой лампой в
маленькой желтой кухне с плотно задернутыми шторами, под звуки храпа,
доносившиеся из спальни.
Наконец, работа была закончена. Результат помещался в пробирке. Я
поднес ее к свету: жидкость была кристально чистой. Я улыбнулся и стряхнул
радостно дрожавшую слезу. Я понял, что верно выполнил все указания старой
книги, не допустив ни одной погрешности.
"...одно, всего лишь одно отклонение от нашего рецепта, и элексир
будет непоправимо испорчен. Конечный продукт должен быть чист, как свежая
дождевая вода..."
Мои руки не дрожали, хотя мое бедное сердце ликовало: я получил это.
Я плотно закрыл пробкой полную чистой, как дождевая вода, жидкости
пробирку и принялся убирать кухню. Уборка заняла пять минут, так как я -
хе-хе - опытный специалист в этом деле.
Я вытер руки насухо и подул на них. Человек, работающий на стеллажах
публичной библиотеки, привыкает дуть на кончики пальцев.
После этого я еще раз прочел свой секретный лист:
"...ничто на земле не может притупить его смертоносное жало, ничто не
в силах разорвать его сердце, ничто неспособно остановить его тлетворный
пульс - ни огонь, ни вода, ни воздух, ни земля. Он, подобно дьяволу,
непобедим. Брось его в огонь - он лишь раскалится, брось в воду - он
впитает ее, похорони его в земле - он прорастет. Его касание подобно
проклятию. Кожа сгнивает быстрее, чем его пятно испаряется..."
"Будто старина Баньян пишет рекламу лака", - сказал я себе: я иногда
позволяю такие шуточки. У меня собственное чувство юмора. Мал да удал -
таков Генри Питере.
Но пора переходить к существенной части вечернего развлечения.
Мы с миссис Питере всегда покупали по одной бутылке молока и одной
бутылке сливок в день. Сейчас, ночью, две чистые бутылки, большая и
маленькая сестры энергии и жизненной силы, стояли рядышком на раковине. Я
посмотрел на них, наклонив голову, как бы в растерянности и на мгновение
задумался.
Из-под молока? Или из-под сливок? Или обе? Подумал и пожал плечами.
Какая разница в самом деле? И взял молочную. Вдохнул через горлышко
непорочный млечный аромат, а затем влил в бутылку одну, ровно одну
каплю-слезинку моей чистой, как дождевая вода, жидкости и, повертев
бутылку, посмотрел, как капля бежит кругами по дну, постепенно растекаясь