"Джонатан Кэрролл. Дитя в небе ("Трилогия Рондуа" #3)" - читать интересную книгу автора

Сидящий рядом с мамой мужчина предложил ей номер журнала "Тайм". На
обложке было большое фото Фиделя Кастро. Она поблагодарила соседа, но
отказалась, сославшись на то, что от чтения в полете у нее начинает болеть
голова. Тогда тот попытался завязать с ней разговор, но она лишь улыбнулась
в ответ и занялась пряжками ремня безопасности. Я вспомнил, как она всегда
нервничала, стоило какому-нибудь незнакомцу заговорить с ней. Она была
очень миловидной, но страшно застенчивой - отец завоевал ее только
благодаря ласковой настойчивости. Она даже не раз потом говорила, что
сначала влюбилась не в него, а в его бесконечное терпение.
Ее изящные руки были до боли знакомы. Золотое обручальное кольцо
всегда свободно сидело на ее тонком безымянном пальце и, когда она мыла
руки, то и дело грозило соскочить. А вот и блестящий маленький шрамик на
большом пальце, который она однажды здорово порезала, готовя обед.
Самолет между тем круто свернул налево и начал разбег. В проходе между
креслами появилась стюардесса, предлагая желающим кислые леденцы, мамины
любимые. Она обожала их сосать, и дома мы даже часто шутили, что рот у нее
всегда полон сладких зубов. Сейчас, в этот последний раз она взяла всего
два - оранжевый и зеленый. Потом снова посмотрела в иллюминатор. Стояла
чудная погода. На юге у самого горизонта неподвижно висело несколько
серовато-пурпурных облачков. Через час с четвертью самолету предстояло
совершить посадку в Вашингтоне. А через полтора часа пожарные будут тщетно
пытаться одолеть высоко вздымающееся в ясные хартфордские небеса пламя. Она
положила леденец в рот. Самолет все набирал скорость. Блондинка-стюардесса
торопливо шла по проходу, направляясь в хвост самолета, на лице ее застыла
нервная улыбка.
Самолет движется все быстрее и быстрее, рассмотреть что-либо в окне
становится все труднее. Затем этот почти мгновенный, переворачивающий
внутренности отрыв от земли и резкий набор высоты.
Несколько секунд подъема вверх, вверх...
Громкое быстрое трам-трам-трам. Тарарам-тарарам. Все останавливается.
Просто останавливается и все. Ощущение того, что самолет... он падает
назад, скользя к земле под каким-то совершенно диким углом. Кто-то
вскрикивает. Еще крики. Взрывы. Я поперхнулся. Леденец попал не в то горло.
Я не могу дышать! Давлюсь, пытаюсь выкашлять его. Взрыв. Я мертв.
Экран потемнел, потом осветился снова, явив мне лицо Филиппа
Стрейхорна.
- Она умерла практически мгновенно, Уэбер. Всего один сильный удар,
которого она даже не почувствовала. Можешь быть уверен. Я знаю совершенно
точно.
На этой кассете ты должен посмотреть еще кое-что, но только не сейчас.
Если хочешь, можешь еще раз прокрутить этот кусок про свою мать, но больше
ты из него ничего не узнаешь. Все именно так и было.
И позвони Саше, ладно?
Экран снова потемнел, затем на нем появилась плотная сетка электронных
помех, которая всегда так раздражает в конце почти любого видеофильма. Я
промотал метров сто пленки, затем снова нажал клавишу воспроизведения:
помехи. Тогда я вернул пленку в начало и еще раз просмотрел часть того, что
уже видел: Фил в своей гостиной с собакой. Ускоренная перемотка: маме снова
предлагают леденцы. Еще перемотка: помехи.
Я взял остальные кассеты (ВТОРУЮ и ТРЕТЬЮ) и попробовал просмотреть