"Александр Чаковский. Это было в Ленинграде (Трилогия, 1 и 2 части) " - читать интересную книгу автора

меня ввели, горело электричество. Во всю её длину, над землёй, были
установлены горизонтальные шесты. На них стояло несколько десятков носилок.
На носилках лежали люди. Они стонали, звали санитаров, ругались и плакали.
Врач, осмотрев меня, направил в стационар. Меня снова взяли под руки и
вывели из палатки. Была тихая ночь. Звёзды ярко сияли. Пахло весной, хотя
был январь, и не хотелось никуда идти, а лечь вот здесь, между ёлками, и
смотреть на небо...
Мы подошли к палатке. Один из санитаров приподнял полог, другой помог
мне войти. Влажный полог задел меня по лицу, когда я проходил в палатку.
По обе стороны палатки вплотную стояли длинные ряды носилок,
превращённых в койки. Все носилки были заняты, кроме одних, у самого входа.
В конце палатки стоял стол, заставленный сплошь пузырьками и банками с
какими-то жидкостями. Над столом висела электрическая лампочка. Две девушки
в белых халатах, надетых поверх шинелей, стояли у стола, когда меня ввели.
В палатке было тепло. Топились две печки. Полная девушка со спокойным и
широким лицом взяла у санитара мой листок.
- Уложите его на койку, - распорядилась она тихо, но так, что я всё
слышал.
Санитар вернулся и начал было меня раздевать.
- Я сам могу, - сказал я и стал стягивать сапоги.
Левый сапог я снял легко, а когда стал снимать правый, стол и носилки
поплыли перед моими глазами, и я услышал голос девушки:
- Вам сказали - раздеть, а вы что делаете?
Я не знал, который был час, когда открыл глаза. Горело электричество.
Воздух в палатке был спёртый и жаркий. Вокруг стонали люди, но стоны эти
как-то не доходили до моего сознания. Рядом со мной, на придвинутой
вплотную койке, лежал человек, укрытый одеялом с головой. Он, видимо, спал.
Его полусогнутая нога лежала на моей койке. Я осторожно попробовал
отодвинуть ногу, но она упиралась в другую ногу, и я никак не мог её
сдвинуть.
Подошла сестра, та самая, с широким полным лицом. Я спросил, как её
зовут. Она улыбнулась спокойной улыбкой - такой, что не замечаешь, как она
появляется и как исчезает, и ответила:
- Люба.
Она принесла мне яичницу из порошка и чай в белой кружке. Я попросил её
помочь мне убрать ногу соседа с моей койки. Люба резко отодвинула ногу.
- Осторожно, ему же больно, - закричал я.
- Нет, - ответила Люба, - ему уже не больно.
Внезапно чай показался мне горьким. Я вернул Любе кружку и закрыл
глаза. Я открыл их, потому что кто-то дотронулся до моих ног. Двое
санитаров стояли около меня и явно смутились, когда я открыл глаза. Они
потоптались на месте и, убедившись, что ошиблись, перешли к соседней койке.
Один из них с трудом пролез к изголовью моего соседа и поднял его за плечи.
Другой взял труп за ноги, и они вынесли его из палаты.
Рядом со мной оказалась пустая койка. Люба сменила на ней простыню и
взбила подушку. Я попытался уснуть, но не мог.
Напротив меня лежал боец-татарин. Ему было лет сорок. Он был ранен в
живот. У него было маленькое лицо и редкие усики. Иногда он начинал
метаться на постели. Тогда к нему подходили санитар и Люба. Они брали его
за плечи и за ноги и прижимали к постели. Татарин успокаивался и просил