"Александр Чаковский. Мирные дни: Это было в Ленинграде (Трилогия, 3 часть) " - читать интересную книгу автора

качество неважное, но о главном, думаю, вы, подлецы, молчите: нет в вас
желания, чтобы всё было лучше, лучше, чем прежде". Вот и теперь, скажу
десятнику насчёт рам, а он мне в ответ: "Пусть, Виктор Григорьевич,
благодарят, что такие рамы поставили, при полной-то вентиляции хуже было
бы". Эх!
Меня поразила та злоба, я бы сказал - ненависть, с которой этот человек
говорит о людях, которые, с его точки зрения, не хотят, чтобы "было лучше".
Я почувствовал, что дело здесь не в оконных рамах и в краске, а в чём-то
другом, более важном.
И тогда я спросил, потому что уже вспомнил, где встречал этого
человека:
- Значит, всё уладилось?
Он посмотрел на меня в упор и спросил!
- Это вы про что?
- Про поезд Рига - Верхнегорск. Помните?
- Ну, это вы зря, - недовольно ответил прораб и отвернулся. - Нечего
про то вспоминать. Было и прошло.
Видимо, и он вспомнил меня.
- Ну, я пошёл, дела ждут.
У двери он обернулся и сказал, усмехнувшись:
- С возвращением!
И ушёл. Я стал восстанавливать в памяти подробности моей встречи с этим
человеком.
...В конце 1943 года меня вызвал редактор фронтовой газеты и сказал:
- Мы вам интересную командировочку придумали: поезжайте-ка в тыл, в
Верхнегорск, туда два ленинградских завода эвакуированы. Вы ведь специалист
по Ленинграду. Вот и дадитё нам несколько подборочек на тему "Тыл и фронт
неделимы".
Ночью редакторский "виллис" повёз меня к вокзалу. В городе было темно.
Мы медленно ехали по городскому бульвару. Была поздняя осень, и пахло пряным
запахом увядающих деревьев. Впрочем, преобладающим запахом был запах гари,
каменной пыли и извёстки - запах недавних боёв.
Шофёр подвёз меня к вокзалу. Я с трудом достал билет до Верхнегорска.
Мне предстояло ехать почти пятеро суток. Билет мне достался жёсткий, но
плацкартный. Вагоны брали с боя. Когда я уже был у входа в вагон, какой-то
офицер резко оттеснил меня и пробился в вагон первым.
Я устроился на третьей полке. В вагоне было душно и темно. Я смотрел
вниз, но людей не различал и только слышал, как шумели, толкались и
грохотали вещами в темноте.
- В атаку пошли! - раздался возле меня чей-то сдавленный, едкий голос.
Внизу что-то прогрохотало. Должно быть, упали чьи-то вещи.
- Так его! - снова прозвучало возле меня.
Я напряжённо вглядывался в темноту, чтобы рассмотрев говорящего.
Человек этот, очевидно, был моим соседом и располагался где-то рядом, на
второй или на третьей полке, но глаза мои ещё не привыкли к темноте.
Наконец шум в вагоне постепенно начал стихать, стали слышны отдельные
голоса, грохот прекратился, люди постепенно рассаживались.
- Утихомирились, - произнёс, как бы подводя итог, мой сосед.
Он сказал одно только слово, но в голосе его было столько злого
пренебрежения, что мне стало просто неприятно от этого соседства.