"Карел Чапек. Обыкновенная жизнь" - читать интересную книгу автора

улыбается мне, подходит с лучковой пилой: "А вот я тебе голову отрежу!"
Наверное, я поднял крик, потому что выбежала мама, взяла на руки. Славный,
многоголосый шум столярной мастерской обливает все мое детство: грохот
досок, свист рубанка, натолкнувшегося на сучок, сухой шелест стружек и
режущий храп пилы; запах дерева, клея, олифы; рабочие с засученными
рукавами; отец что-то чертит на досках толстыми пальцами, толстым столярным
карандашом. Рубашка прилипла к его широкой спине, он пыхтит, склоняется над
работой. Что это будет? Да шкаф; доска к доске, тут войдет в пазы - и выйдет
шкаф; отец чутким пальцем проводит по граням, по внутренней части изделия -
все ладно, гладко, как зеркало. Или это - гроб, тогда уж работают не так
основательно; сколотят кое-как, наклеят резной орнамент, а теперь, братцы,
покрасьте да отлакируйте как следует, чтоб блестело. Гробы отец пальцем не
гладит - разве что делают богатый, дубовый, тяжелый, как рояль.
Высоко на сложенных досках сидит мальчонка. Куда другим мальчикам -
им-то не сидеть так высоко, и нет у них таких игрушек - деревянных чурочек,
шелковисто отливающих стружек. К примеру, у сына стекольщика нет ничего -
стеклом-то, поди, поиграй. Брось сейчас же осколки, порежешься! - скажет
мама. Или у маляра - тоже ничего интересного; разве что взять кисть да
выкрасить стенку, так все равно олифа лучше, прочнее держится. Э-э, а у нас
есть синяя краска, дразнится сын маляра, и все краски на свете! Но сынишку
столяра с толку не собьешь. Подумаешь, краски, всего-то порошок в бумажных
пакетиках. Правда, маляры за работой поют, зато столярное дело чище. На
соседнем дворе живет гончар, но у него вообще нет детей; вот гончарное дело
тоже интересное. Хорошо стоять, смотреть, как крутится круг, а гончар
большим пальцем выравнивает мокрую глину - и получается горшок. У него во
дворе горшков длинный ряд, они еще мягкие, и можно, когда гончар не видит,
выдавить на них отпечаток детского пальца... А вот у каменотеса вовсе не так
занятно: смотришь целый час, как он деревянной колотушкой бьет по долоту, а
все ничего не видишь, и так и не узнаешь, как это из камня получается
коленопреклоненный ангел со сломленной пальмовой ветвью.
Высоко на сложенных досках сидит мальчонка; досок много, до самых
верхушек старых слив - ухватись руками, и вот ты уже на развилке ветвей; а
это еще выше, чем доски, даже голова кружится от такой высоты. Теперь
мальчик оторвался уже и от двора - он в своем собственном мире, и только
ствол дерева связывает его с миром столярной мастерской. Даже немного
пьянит; сюда уж не явятся ни папа, ни мама, ни подмастерье Франц; и
маленький человек впервые пьет вино уединения. А есть еще и другие миры, где
ребенок - сам по себе, один; например, в штабеле длинных досок попадаются
доски покороче, и вот вам маленькая пещерка, есть у нее и потолок и стены, и
пахнет она смолой, теплым деревом. Никто сюда не пролезет, а для мальчика,
для его таинственного мира здесь достаточно места. Или можно повтыкать щепки
в землю - это забор; насыпать опилки, а в них вдавить горстку разноцветных
фасолин - это курицы, а самая большая, крапчатая фасолина - петух. Позади
дворика, правда, есть настоящий забор, и за ним кудахчут настоящие куры, и
настоящий золотистый петух стоит, поджав одну ногу, и озирается пылающим
глазом, но ведь это не то; мальчик сидит на корточках над крошечной оградой
иллюзии, сыплет опилки и тихонько шепчет: "Цып-цып-цып!" Это - его
хозяйство, а вы, взрослые, должны делать вид, будто ничего этого не видите,
потому что если посмотрите - разрушите чары.
Впрочем, кое на что годятся и взрослые. Например, когда на колокольне