"Чарльз Спенсер Чаплин. Моя биография " - читать интересную книгу автора

котелках, как сверкали их бриллиантовые кольца и булавки в галстуках! По
воскресеньям "Пивная кружка" закрывалась в два часа дня. Посетители ее
высыпали на улицу, но расходились не сразу, и я глазел на них, как
зачарованный. Это было очень интересно и забавно - некоторые держались с
такой комической важностью.
Но когда последний из них уходил, - словно солнце пряталось в тучи. Я
сворачивал за угол и возвращался туда, где в глубине квартала поднимались
старые, унылые фасады, и взбирался по шатким ступенькам лестницы дома № 3 на
Поунэлл-террас, которая вела на наш чердак. Вид этого дома наводил уныние, в
нос ударяла вонь помоев и старой одежды.
Мать сидела у окна и смотрела на улицу. Услышав, что я вошел, она
взглянула на меня и слабо улыбнулась. В комнатке, чуть больше десяти
квадратных метров, было душно, и на этот раз она мне показалась еще меньше,
а наклонный потолок мансарды еще ниже, чем обычно. Стоп у стены был завален
грязной посудой, в углу, прижатая к той стене, что пониже, стояла старая
железная кровать, которую мать когда-то выкрасила белой краской. Между
кроватью и окном находился маленький очаг, а в ногах кровати стояло старое
раскладное кресло, на котором спал мой брат Сидней. Но сейчас Сидней был в
море.
В это воскресенье вид нашей комнаты угнетал меня больше, чем всегда, -
мать почему-то ее не прибрала. Обычно она держала ее в чистоте. Матери тогда
еще не исполнилось тридцати семи лет, она была живой, веселой женщиной, и в
ее руках наша убогая мансарда выглядела даже уютно. Особенно хорошо бывало в
те воскресные зимние утра, когда она подавала мне завтрак в постель; я
просыпался и видел заботливо прибранную комнатку, веселый огонек в очаге,
над которым кипел чайник и подогревалась рыба, пока мать готовила гренки.
Мамина бодрость, уют комнаты, приглушенное бульканье кипятка, льющегося в
фаянсовый чайничек, пока я читал юмористический журнал, - такими были мои
безмятежные воскресные радости.
Но в это воскресенье мать сидела у окна, безучастно глядя на улицу.
Последние три дня она все время так и сидела у окна, странно притихшая и
чем-то удрученная. Я знал, что она очень тревожится. Сидней ушел в плаванье,
и мы не имели от него вестей больше двух месяцев. Купленную матерью в
рассрочку швейную машинку, с помощью которой она пыталась прокормить нас,
отобрали за неуплату очередного взноса (что, кстати сказать, было уже не
впервой). А тут еще и мой жалкий вклад в хозяйство - те пять шиллингов в
неделю, которые я зарабатывал уроками танцев, - перестал поступать, так как
неожиданно для меня уроки прекратились.
Едва ли я сознавал, в какое трудное положение мы попали, - нам ведь все
время было трудно. С обычным мальчишеским легкомыслием я умел быстро
забывать неприятности. Как всегда, после школы я сразу бежал к матери,
выполнял ее поручения, выносил помои, приносил ведро воды, а потом бежал в
гости к Маккарти и весь вечер проводил у них - только бы удрать подальше от
нашего унылого чердака.
Маккарти были старыми друзьями матери, еще с тех времен, когда она
выступала в варьете. Они занимали просторную квартиру в лучшей части
Кеннингтон-роуд и, по сравнению с нами, жили в достатке. У них был сын
Уолли, с которым мы обычно играли дотемна, и тут меня неизменно приглашали к
чаю. Я всегда старался задержаться, и так подкармливался. Иногда миссис
Маккарти спрашивала, почему так давно не видно мамы. Я придумывал