"Сид Чаплин. Караван к солнцу " - читать интересную книгу автора

меня непонимающими глазами.
- Нет, - сказал он. - Вот мне плохо - и точка. И не на чем зло сорвать.
Чтобы человека искромсать, как крысу в жатке...
Я знал, что не смогу выразить в словах случившееся со мной. Что
таинство смерти наставило мое погибавшее существо на иную дорогу. Какую? К
богу? Этого я не знал. Я ничего не сказал Эндрюсу, да он и не ждал от меня
ответа. Его взгляд был устремлен на двери медпункта. Оттуда вынесли носилки.
Тело было укрыто с головой. Резко хлопнули, закрываясь, дверцы машины. Потом
вышел Мэтти, потерянно огляделся, черный, нескладный. Что-то ему сказали. Он
нехотя, через силу направился к машине и сел рядом с шофером. Машина уехала.
И тут Эндрюс сказал то, о чем мы все про себя думали:
- Мэтти больше не сядет за рычаги врубовки. Ни в жизнь. А жаль. Хорошо
работали ребята. С душой, это сейчас редкость. Сломался парень. Кончился.
Он хмуро смотрел на рубиновый кончик сигареты, а я мысленно видел пять
подмигивающих огоньков - это мы идем на свою разработку, только вчера это
было. Рядом со мной Арт, по-мужски сильный; его рука лежит на моем плече, и
под его крылом я забываю обиду.
- Так оплошать! - сказал Эндрюс. На его чумазом лице яростно зажглись
глаза. - Неужели не мог продержаться до конца? Нет, надо боженьке
поклониться. А очень бог старался для него? Ведь сказал же: брюхо прошили
гвоздями. И сам ползет к нему на этом брюхе за отпущением, видишь ли,
грехов. Чего там отпускать? Какой такой смертный грех сотворил Арт, чтобы
вот так вымаливать прощение? Ну, завел бабу на стороне - что ж, такой кровью
смывать этот грех? На его месте я бы не чаял скорее умереть, чтобы добраться
до того престола и задать вопрос...
- Придет и твой час, - сказал я.
- Есть вещи, которыми не бросаются! - взорвался он. - Человек должен
помнить о гордости и достоинстве, и я бы не стал про это забывать и
праздновать труса. Я сохранил бы гордость до встречи с ним, а потом швырнул
бы ее ему под ноги, раскрыл свой дырявый живот и посмотрел, что он на это
скажет. Так бы и сделал, ей-...
- Богу, - кончил я за него. - А бог нагнулся бы, поднял твою гордость и
вернул ее тебе с улыбкой.
Он зло взглянул на меня, бунтарь, не знавший, к чему приложить руки.
Потом резко повернулся и пошел. Я смотрел ему вслед. Устало сгорбленные
плечи, тяжелая поступь, бессильно повисшие руки. Но кулаки были сжаты. Он не
сдавался! Строптивый дух не поник в нем. Я увидел в нем символ моих
земляков. Они суровы и тверды, как та скала, в которой они пробивают штреки,
и, если не знать, как они устроены, ни за что их не разгадаешь и не поймешь.
Такие уж они есть и другими быть не могут. Они берут слабый светильник и
отправляются во чрево Левиафана. Они забираются с ним в зловещую тьму, и им
не страшно. Без огня под землей, как без рук. Без огня нечего делать. На
пласте темнота ложится на глаза, как бархатная подушка, она непроницаема,
она тревожна, если с собой нет огня. На глубине двух сотен морских саженей
ничто не тянется к солнцу, и солнце не проливает от своих щедрот. Только
память о нем остается и желание скорее вернуться наверх. Здесь все
бесформенно, все пустота. У обнаженной скалы крутой нрав, на удар она без
промедления отвечает ударом. Один господь бог радеет о глубинах земных, и
люди встревают в его радение и расплачиваются яростью духа, и потом, и
кровью.