"Лидия Чарская. Во имя любви" - читать интересную книгу автора

виноватым голосом:
- Ты простила, Наташа?
Вмиг с ее искрившегося счастьем личика сбежало оживление и она
заговорила скоро-скоро, как бы боясь, чтобы он не прервал и не остановил ее,
в то время как щеки ее побледнели под загаром, а глаза стали как-то холоднее
и глубже:
- Вот, вот, Сережа, я для этого нарочно и встретила тебя за деревней,
чтобы сказать тебе, что я ни на минуту не считала тебя виноватым. Мы были
очень молоды, мы увлекались, но, помнишь, я и тогда говорила тебе, что это
не то, не то... Ах, Сережа, как мы были тогда глупы... И как ты, вероятно,
смеялся надо мною с "ней"...
- Никогда!
- Правда? Ну, верю, верю... Ты не беспокойся, что огорчил меня. Нет...
нет... Как ты только уехал, я поняла тогда же сразу, что не следовало
этого... Уверяю тебя... и я раскаивалась в моем слов... Право же, мы гораздо
лучше так - братом и сестрою. Это нам больше идет.
И она засмеялась, хотя в глазах ее стояли слезы.
- А теперь это "то"? - улыбнулся он. - И ты будешь счастлива с
Михаилом?
- Счастлива? - Не знаю. Брак - лотерея, но во всяком случав, мы с ним
одного поля ягода, мы - деревенщина, чернорабочие, а ты барин, а главное -
ты талант, Сережа, ты выше нас и я этого никогда не забывала...
Она говорила совсем спокойно, ласково прижимаясь к его плечу, но он
услышал в ее словах нотку горечи и разочарования. И ему стало больно.
"Хоть бы она-то была счастлива!" - мысленно вырвалось у него, и он от
души благословлял эту молодую жизнь, чуть было не отдавшуюся его власти,
попечениям и заботам.
Они шли близко-близко один от другого по узкой тропинки вдоль дороги,
отослав вперед возницу с вещами, сгорая и от знойных июльских лучей, и от
тех новых и разнородных ощущений, которые волновали обоих.
Наташа невольно притихла, исполнив, как ей казалось, свой долг перед
Сергеем, и только изредка осматривала его чисто-женскими любопытными
глазами. Не смотря на дорожную усталость, на золотое пенсне, которое
скрывало его добрые синие глаза (и которого он не носил раньше), на две
горькие полосы, протянутые к углам рта от обеих сторон носа,
свидетельствующие о переутомлении, а, может быть, и о пресыщении, он был все
тот же милый, дорогой Сережа, каким она привыкла любить его за всю ее
молодую, небогатую событиями жизнь.
Это был тот самый Сережа, с которым она дралась и играла в детстве, с
которым она спорила до слез из-за любимых писателей в отрочестве, и о
котором, наконец, мечтала в кленовой аллее, когда он вернулся три года тому
назад, блистательно кончив юридический факультет... Тогда она обещала быть
его женой. Что же мудреного? Они были молоды, красивы, их кровь кипела и
билась...
Но он, уехав в город, увлекся какой-то очень интересной женщиной, своей
клиенткой, и возвратил ей, Наташе, ее слово... Она отнеслась к этому здраво
и трезво...
Она не обвиняла Сережу, не смела его обвинять, потому что считала его
недосягаемой величиною, кумиром, перед которым все должно было трепетать и
преклоняться. Его талант кружил ей голову и заставлял ее гордиться им, как