"Олег Чарушников. Пункт проката (Фантастическая повесть)" - читать интересную книгу автора

еще не получал). Поколебавшись напоследок, не заглянуть ли предварительно
в "Сверчок", я пересек улицу и направился к дверям музея. Сегодня так и
так был день решительных поступков.
К удивлению, привычного объявления на дверях не оказалось. Более
того, массивная кованая дверь, видевшая на своем веку всех шестерых Иванов
и трех Петров (в том числе Грозного и Великого) была свежеокрашена в
гигиенический тускло-коричневый цвет.
Чудес на свете много! Два-три мазка малярной кистью и нету больше
редкостного изделия древних кузнецов. А являет себя миру невзрачная
скучная дверка, ведущая, с первого взгляда, в подсобку какой-нибудь там
тарной базы и скрывающая за собой каморку с метлами, лопатами и парой
мятых ржавых тазов. Всего-то и нужно для чудесного преображения каких-то
полведра простой казенной краски.
Мы любим вмешиваться решительно во все на свете, если, конечно, это
нам ничем не грозит. Подивившись мании перекрашивать старинные монастыри и
колокольни в тоскливые индустриальные цвета, я ухватился за ручку - и тут
же понял, что производственную эстетику наводили буквально вчера. Кажется,
на своих ладонях я унес всю краску, доставшуюся кованой ручке, и она вновь
засветилась благородными медными тонами.
Теперь и вовсе терять было нечего. Дверь приоткрылась, и я вступил
под своды музея им. Положительного героя, держа руки нарастопырку, как
хирург или же как участник торжественного собрания, приготовившийся к
бурным одобрительным аплодисментам.
Скажу сразу: ничего мало-мальски литературного я в вестибюле не
обнаружил. Бросилась в глаза бочка с цементом, наполовину опорожненная,
носилки со следами раствора, а поотдаль стоял заляпанный стул, на сиденье
коего (на газетке) лежали скелетик рыбки и надкусанный помидор.
- Эй! - крикнул я гулко. - Есть тут кто? Ремонт, что ли, у вас?
Никто не ответил мне. Пахло чем-то едким, строительным. Над дверью в
конце вестибюля под самым потолком сидел в драной пыльной паутине средних
размеров крестовик и злобно взирал сверху на ремонтные безобразия.
- Хозяева есть? - спросил я паука.
Паук немедленно перебрался в щель между кусками облупившейся
штукатурки и не удостоил меня ответом, выразив тем самым глубокое
презрение ко всем желающим на ночь глядя приобщиться к истории прозы,
поэзии и драматургии.
Разумеется, проще всего было поворотить оглобли в "Сверчок". Но
движимый любопытством (а также желанием где-нибудь помыть руки) я локтем
открыл следующую дверь и вошел в просторный зал, опять же с овальным
низеньким потолком, узенькими окошками и кирпичными нештукатуренными
стеками.
Ремонт, как видно, еще не коснулся этого помещения, бывшего много
веков назад то ли общей спальней, то ли трапезной, где после дневных
трудов собирались монахи (монаси) и в благочестивом молчании проворно
хлебали щи с монастырской капустой.
Посреди на каменном полу стоял небольшой вскрытый ящик с гвоздями, а
сверху - молоток. На этом обстановка трапезной полностью исчерпывалась.
Я было уже приготовился покинуть негостеприимные палаты, но, скосив
глаза вправо, заметил на стене портрет. Из толстых резных рам пронзительно
взирал на меня худощавый мужчина лет пятидесяти, чрезвычайно строгого и