"Джон Чивер. Скандал в семействе Уопшотов" - читать интересную книгу автора

завизжала:
- Оставь меня!
Этот визг, напоминавший резкий, противный звук тормозов, казался чуждым
установленному порядку вещей.
- Что ты, милая?
- Ты бил меня! - визжала она. - Ты снимал ремень и бил меня, и бил
меня, и бил меня!
- Дорогая, я никогда тебя не бил. Я ни разу в жизни никого не ударил,
кроме мистера Мэрфи в тот вечер, когда он украл наше мусорное ведро.
- Ты бил меня, бил и бил! - визжала Бетси.
- Когда это было, милая, когда я это делал?
- Во вторник, в среду, в четверг, в пятницу - разве я могу упомнить?!
Она убежала к себе в комнату и заперлась на ключ.
Каверли был ошеломлен (или был бы ошеломлен, если бы все это, по его
мнению, действительно случилось), и прошло несколько минут, прежде чем он
осознал (или осознал бы), что Бинкси плачет от страха. Он взял на руки
малыша - разумное, любимое существо, от которого веяло живым теплом, сжал
его в объятиях и понес в кухню. Сейчас, подумал он, не время размышлять
или принимать решения. Каверли поджарил несколько рубленых шницелей, а
после ужина, как и каждый вечер, рассказал мальчику глупейшую историю о
космическом путешествии. Эти истории были не хуже сказок о говорящих
кроликах, которые он сам слышал в детстве, но у говорящих кроликов было
очарование ребяческой невинности. Он погасил свет, пожелал сыну спокойной
ночи, поцеловал его, а затем остановился у двери спальни и спросил Бетси,
не хочет ли она поесть.
- Оставь меня, - сказала она.
Каверли выпил пива, прочел старый номер журнала "Лайф", подошел к окну
и стал смотреть на уличные фонари.
Это было (или было бы, если бы Каверли признавал факты) одиночество,
мучения беспрецедентной дилеммы. Вор и убийца - всем им ведомо чувство
братства, и у всех у них есть свои пророки, у него же не было ни того, ни
другого. Психоз, психоз - это слово пришло ему в голову так же
непроизвольно, как непроизвольно мы переставляем ноги, когда шагаем;
однако если он пойдет к врачу, то его могут счесть недостаточно
благонадежным и, возможно, уволят с работы. Любой намек на психическую
неустойчивость делает человека непригодным для работы в Талифере.
Сохранить убеждение в том, что судьба наносит свои разрушительные удары в
некой полезной последовательности, можно было только одним способом:
сделать вид, что этих ударов не было; и, сделав такой вид, Каверли
постелил себе на диване и лег спать.
Этот забавный прием - делать вид, будто того, что было, на самом деле
не было, а то, что происходит, на самом деле не происходит, - остался в
силе и в то утро, когда Каверли полез в шкаф за рубашкой и обнаружил, что
Бетси на всех его рубашках отрезала пуговицы. Это уже переходило всякие
границы. Он "застегнул" рубашку галстуком, заправил ее в брюки и
отправился на работу, но, не дождавшись обеденного перерыва, пошел в
мужскую уборную и написал Бетси письмо.
"Милая Бетси, - писал он, - я уезжаю. Я в отчаянии, и я не могу вынести
отчаяния, особенно тихого отчаяния. Пока у меня нет адреса, но едва ли это
имеет какое-нибудь значение, потому что за все годы, что мы прожили