"Антон Павлович Чехов. Агафья" - читать интересную книгу автора

думать, имела влияние на женщин также еще и трогательная роль Савки как
всеми признанного неудачника и несчастного изгнанника из родной избы в
огороды.
- А расскажи-ка барину, зачем ты сюда пришла! - продолжал Савка, всё
еще держа Агафью за талию. - Ну-ка, расскажи, мужнина жена! Хо-хо... Нешто
нам, брат Агаша, еще водочки выпить?
Я поднялся и, пробираясь между грядами, пошел вдоль огорода. Темные
гряды глядели, как большие приплюснутые могилы. От них веяло запахом
вскопанной земли и нежной сыростью растений, начавших покрываться росой...
Налево всё еще светился красный огонек. Он приветливо моргал и, казалось,
улыбался. Я услышал счастливый смех. То смеялась Агафья. "А поезд? -
вспомнил я. - Поезд давно уже пришел". Подождав немного, я вернулся к
шалашу. Савка сидел неподвижно по-турецки и тихо, чуть слышно, мурлыкал
какую-то песню, состоящую из одних только односложных слов, что-то вроде:
"Фу ты, ну ты... я да ты..." Агафья, опьяненная водкой, презрительной
лаской Савки и духотою ночи, лежала возле него на земле и судорожно
прижималась лицом к его колену. Она так далеко ушла в чувство, что и не
заметила моего прихода.
- Агаша, а ведь поезд давно уж пришел! - сказал я.
- Пора, пора тебе, - подхватил мою мысль Савка, встряхивая головой. -
Что разлеглась тут? Ты, бесстыжая!
При всем своем мягкосердечии и простодушии Савка презирал женщин. Он
обходился с ними небрежно, свысока и даже унижался до презрительного смеха
над их чувством к его же собственной особе. Бог знает, быть может, это
небрежное, презрительное обращение и было одной из причин его сильного,
неотразимого обаяния на деревенских дульциней. Он был красив и строен, в
глазах его всегда, даже при взгляде на презираемых им женщин, светилась
тихая ласковость, но одними внешними качествами не объяснишь этого
обаяния. Кроме счастливой наружности и своеобразной манеры обращения, надо
думать, имела влияние на женщин также еще и трогательная роль Савки как
всеми признанного неудачника и несчастного изгнанника из родной избы в
огороды.
- А расскажи-ка барину, зачем ты сюда пришла! - продолжал Савка, всё
еще держа Агафью за талию. - Ну-ка, расскажи, мужнина жена! Хо-хо... Нешто
нам, брат Агаша, еще водочки выпить?
Я поднялся и, пробираясь между грядами, пошел вдоль огорода. Темные
гряды глядели, как большие приплюснутые могилы. От них веяло запахом
вскопанной земли и нежной сыростью растений, начавших покрываться росой...
Налево всё еще светился красный огонек. Он приветливо моргал и, казалось,
улыбался. Я услышал счастливый смех. То смеялась Агафья. "А поезд? -
вспомнил я. - Поезд давно уже пришел". Подождав немного, я вернулся к
шалашу. Савка сидел неподвижно по-турецки и тихо, чуть слышно, мурлыкал
какую-то песню, состоящую из одних только односложных слов, что-то вроде:
"Фу ты, ну ты... я да ты..." Агафья, опьяненная водкой, презрительной
лаской Савки и духотою ночи, лежала возле него на земле и судорожно
прижималась лицом к его колену. Она так далеко ушла в чувство, что и не
заметила моего прихода.
- Агаша, а ведь поезд давно уж пришел! - сказал я.
- Пора, пора тебе, - подхватил мою мысль Савка, встряхивая головой. -
Что разлеглась тут? Ты, бесстыжая!