"Антон Павлович Чехов. Святою ночью" - читать интересную книгу автора

Заснул наш Иероним.
Огни и бархатный звон колокола манили к себе... Я уж начал терять
терпение и волноваться, но вот наконец, вглядываясь в темную даль, я
увидел силуэт чего-то, очень похожего на виселицу. Это был давно жданный
паром. Он подвигался с такою медленностью, что если б не постепенная
обрисовка его контуров, то можно было бы подумать, что он стоит на одном
месте или же идет к тому берегу.
- Скорей! Иероним! - крикнул мой мужик. - Барин дожидается!
Паром подполз к берегу, покачнулся и со скрипом остановился. На нем,
держась за канат, стоял высокий человек в монашеской рясе и в конической
шапочке.
- Отчего так долго? - спросил я, вскакивая на паром.
- Простите Христа ради, - ответил тихо Иероним. - Больше никого нет?
- Никого...
Иероним взялся обеими руками за канат, изогнулся в вопросительный знак
и крякнул. Паром скрипнул и покачнулся. Силуэт мужика в высокой шляпе стал
медленно удаляться от меня - значит, паром поплыл. Иероним скоро
выпрямился и стал работать одной рукой. Мы молчали и глядели на берег, к
которому плыли. Там уже началась "люминация", которой дожидался мужик. У
самой воды громадными кострами пылали смоляные бочки. Отражения их,
багровые, как восходящая луна, длинными, широкими полосами ползли к нам
навстречу. Горящие бочки освещали свой собственный дым и длинные
человеческие тени, мелькавшие около огня; но далее в стороны и позади них,
откуда несся бархатный звон, была всё та же беспросветная, черная мгла.
Вдруг, рассекая потемки, золотой лентой взвилась к небу ракета; она
описала дугу и, точно разбившись о небо, с треском рассыпалась в искры. С
берега послышался гул, похожий на отдаленное ура.
- Как красиво! - сказал я.
- И сказать нельзя, как красиво! - вздохнул Иероним. - Ночь такая,
господин!
В другое время и внимания не обратишь на ракеты, а нынче всякой суете
радуешься.
Вы сами откуда будете?
Я сказал, откуда я.
- Так-с... радостный день нынче... - продолжал Иероним слабым,
вздыхающим тенорком, каким говорят выздоравливающие больные. - Радуется и
небо, и земля, и преисподняя. Празднует вся тварь. Только скажите мне,
господин хороший, отчего это даже и при великой радости человек не может
скорбей своих забыть?
Мне показалось, что этот неожиданный вопрос вызывал меня на один из тех
"продлинновенных", душеспасительных разговоров, которые так любят праздные
и скучающие монахи. Я не был расположен много говорить, а потому только
спросил:
- А какие, батюшка, у вас скорби?
- Обыкновенно, как и у всех людей, ваше благородие, господин хороший,
но в нынешний день случилась в монастыре особая скорбь: в самую обедню, во
время паремий, умер иеродьякон Николай...
- Что ж, это божья воля! - сказал я, подделываясь под монашеский тон. -
Всем умирать нужно. По-моему, вы должны еще радоваться... Говорят, что кто
умрет под Пасху или на Пасху, тот непременно попадет в царство небесное.