"А.П.Чехов. Критик" - читать интересную книгу автора

Благородный отец отступает шаг назад и изумленно таращит глаза.
- Что это такое?! Разве это актер? Нет, ты мне по совести скажи: разве это
актер? Разве его можно пускать на сцену? Кричит каким-то диким голосом, стучит,
руками без пути махает... Ему не людей играть, а ихтиозавров и мамонтов
допотопных... Да!
Благородный отец стучит кулаком по столу и кричит:
- Да!
- Ну, ну... тише! - успокаивает его газетчик. - Неловко, публика глядит...
- Так нельзя, братец ты мой! Это не игра, не искусство! Это значит губить,
резать искусство! Погляди ты на Савину... Что это такое?! Таланта - ни боже мой,
одна только напускная бойкость и игривость, которую нельзя допускать на
серьезную сцену! Глядишь на нее и просто, понимаешь ли ты, ужасаешься: где мы?
куда идем? к чему стремимся? Пра-а-пало искусство!
Приятели молча, поняв друг друга, вероятно, бишопизмом, подходят к буфету и
выпивают.
- Ты... ты уж очень стр...рого, - заикается газетчик.
- Н-не могу иначе! Я классик, Гамлета играл и требую, чтоб святое искусство
было искусством... Я старик... В сравнении со мной они все ма... мальчишки...
Да... Погубили русское искусство! Например, московская Федотова или Ермолова...
Юбилеи справляют, а что они путного сделали для искусства? Что? Вкус у публики
испортили только! Или, положим, хваленые московский Ленский и
Иванов-Козельский... Какие у них таланты? Напускное... И как они понимают,
ей-богу! Ведь для того, чтоб играть, мало одного же... желания, тут нужен еще и
дар, искра! Разве по последней выпить, а?
- Да ведь только что пи... пили!
- Ну! Всё равно... я угощаю... Нашему брату скидка, не пропьешь много.
Приятели еще выпивают. Они уже чувствуют, что сидеть гораздо удобнее, чем
стоять, и садятся за столик.
- Или взять остальных прочих... - бормочет благородный отец. - Одно только
несчастие и срам роду человеческому... Иному еще и 20 лет нет, а он уж испорчен
до мозга костей... Человек молодой, здоровый, красивый, а норовит играть
какого-нибудь Свистюлькина или Пищалочкина, что полегче и райку нравится, а чтоб
за классические роли браться, того и в мечтах нет. В наше же, брат, время
Гамлета всякий актер играл... Помню, в Смоленске покойник суфлер Васька по
болезни актера взялся герцога Ришелье играть... Мы серьезно на искусство
глядели, не то что нынешние... Трудились мы... Бывало, в праздники утром короля
Лира канифолишь, а вечером Коверлея раздракониваешь, да так, что театр трещит от
аплодисментов...
- Нет, и теперь попадаются хорошие актеры. Например, в Москве у Корша Давыдов
- мое почтение! Видал? Гигант! Ко... колосс!
- Пссс... Впрочем, ничего... полезный актер... Только, брат, выправки нет,
школы... Его бы к хорошему антрепренеру, да пустить в настоящую выучку - ух,
какой бы актер вышел! А теперь бесцветен... ни то ни се... Даже кажется мне, что
и таланта-то у него нет. Так, ра... раздули, преувеличили. Че-эк! Дай-ка сюда
две рюмки очищенной! Живо!
Долго еще бормочет благородный отец. Скидкой буфетной он пользуется до тех
пор, пока малиновая краска не расплывается с его носа по всему лицу и пока у
газетчика сам собою не закрывается левый глаз. Лицо его по-прежнему строго и
сковано сардонической улыбкой, голос глух, как голос из могилы, и глаза глядят
неумолимо злобно. Но вдруг лицо, шея и даже кулаки благородного отца озаряются