"Антон Павлович Чехов. Соседи" - читать интересную книгу автора

щекотливое... было неловко вмешивать третье лицо, хотя бы даже такое
близкое, как ты. Главное же, во всем этом мы сильно рассчитывали на твое
великодушие. Ты великодушнейший, благороднейший человек. Я тебе бесконечно
благодарен. Если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и возьми
ее.
Власич говорил тихим, глухим басом, все в одну ноту, будто гудел; он,
видимо, волновался. Петр Михайлыч почувствовал, что наступила его очередь
говорить и что слушать и молчать значило бы для него в самом деле
разыгрывать из себя великодушнейшего и благороднейшего простака, а он не за
этим сюда приехал. Он быстро поднялся и сказал вполголоса, задыхаясь:
- Послушай, Григорий, ты знаешь, я любил тебя и лучшего мужа для своей
сестры не желал; но то, что произошло, ужасно! Страшно подумать!
- Почему же страшно? - спросил Власич дрогнувшим голосом. - Было бы
страшно, если бы мы дурно поступили, но ведь этого нет!
- Послушай, Григорий, ты знаешь, я без предрассудков; но, извини за
откровенность, по моему мнению, вы оба поступили эгоистически. Конечно, я
этого не скажу Зине, это ее огорчит, но ты должен знать: мать страдает до
такой степени, что описать трудно.
- Да, это грустно, - вздохнул Власич. - Мы это предвидели, Петруша, но
что же мы должны были делать? Если твой поступок огорчает кого-нибудь, то
это еще не значит, что он дурен. Что делать! Всякий твой серьезный шаг
неминуемо должен огорчить кого-нибудь. Если бы ты пошел сражаться за
свободу, то это тоже заставило бы твою мать страдать. Что делать! Кто выше
всего ставит покой своих близких, тот должен совершенно отказаться от
идейной жизни.
За окном ярко сверкнула молния, и этот блеск как будто изменил течение
мыслей у Власича. Он сел рядом с Петром Михайлычем и заговорил совсем не то,
что нужно.
- Я, Петруша, благоговею перед твоею сестрой, - сказал он. - Когда я
ездил к тебе, то всякий раз у меня бывало такое чувство, как будто я шел на
богомолье, и я в самом деле молился на Зину. Теперь мое благоговение растет
с каждым днем. Она для меня выше, чем жена! Выше! (Власич взмахнул руками.)
Она моя святыня. С тех пор, как она живет у меня, я вхожу в свой дом как в
храм. Это редкая, необыкновенная, благороднейшая женщина!
"Ну, завел свою шарманку!" - подумал Петр Михайлыч; слово "женщина" ему
не понравилось.
- Отчего бы вам не жениться по-настоящему? - спросил он. - Сколько твоя
жена хочет за развод?
- Семьдесят пять тысяч.
- Многовато. А если поторговаться?
- Не уступит ни копейки. Это, брат, ужасная женщина! - вздохнул
Власич. - Я тебе раньше о ней никогда не говорил, было противно вспоминать,
но вот пришлось к случаю, упоминаю. Женился я на ней под влиянием хорошей,
честной минуты. В нашем полку, если хочешь подробностей, один батальонный
командир сошелся с восемнадцатилетнею девицей, то есть, попросту, обольстил
ее, пожил с ней месяца два и бросил. Очутилась она, брат, в ужаснейшем
положении. К родителям возвращаться совестно, да и не примут, любовник
бросил, - хоть иди в казармы и продавай себя. Товарищи по полку были
возмущены. Сами тоже они не святые, но подлость уж очень глаза резала.
Батальонного, к тому же, в полку все терпеть не могли. И, чтобы подложить