"Антон Павлович Чехов. Соседи" - читать интересную книгу автора

идеи, - это было просто непонятно.
Но все-таки Петр Михайлыч любил Власича, чувствовал присутствие в нем
какой-то силы, и почему-то у него никогда не хватало духа противоречить ему.
Власич подсел совсем близко, чтобы потолковать под шумок дождя, в
темноте, и уже откашлялся, готовый рассказать что-нибудь длинное, вроде
истории своей женитьбы; но Петру Михайлычу невыносимо было слушать; его
томила мысль, что сейчас он увидит сестру.
- Да, тебе не везло в жизни, - сказал он мягко, - но, извини, мы с
тобой уклонились от главного. Мы не о том говорим.
- Да, да, в самом деле. Так вот вернемся к главному, - сказал Власич и
встал. - Я говорю тебе, Петруша: совесть наша чиста. Мы не венчаны, но что
брак наш вполне законен - не мне доказывать и не тебе слушать. Ты так же
свободно мыслишь, как я, и, слава богу, разногласия у нас на этот счет не
может быть. Что же касается до нашего будущего, то оно не должно пугать
тебя. Я буду работать до кровавого пота, не спать ночей, - одним словом, я
напрягу все силы, чтобы Зина была счастлива. Жизнь ее будет прекрасной. Ты
спросишь: сумею ли я это сделать? Сумею, брат! Когда человек думает каждую
минуту все об одном и том же, то ему не трудно добиться, чего он хочет. Но
пойдем к Зине. Надо ее обрадовать.
У Петра Михайлыча забилось сердце. Он встал и пошел за Власичем в
переднюю, а оттуда в залу. В этой громадной, угрюмой комнате был только
фортепьян да длинный ряд старинных стульев с бронзой, на которые никто
никогда не садился. На фортепьяне горела одна свеча. Из залы молча прошли в
столовую. Тут тоже просторно и неуютно; посреди комнаты круглый стол из двух
половинок на шести толстых ногах и только одна свеча. Часы в большом красном
футляре, похожем на киот, показывали половину третьего.
Власич отворил дверь в соседнюю комнату и сказал:
- Зиночка, у нас Петруша!
Тотчас же послышались торопливые шаги, и в столовую вошла Зина,
высокая, полная и очень бледная, какою Петр Михайлыч видел ее в последний
раз дома, - в черной юбке и в красной кофточке с большою пряжкой на поясе.
Она одною рукой обняла брата и поцеловала его в висок.
- Какая гроза! - сказала она. - Григорий ушел куда-то, и я осталась
одна на весь дом.
Она не была смущена и смотрела на брата искренно и ясно, как дома;
глядя на нее, и Петр Михайлыч перестал испытывать смущение.
- Но ведь ты не боишься грозы, - сказал он, садясь за стол.
- Да, но здесь огромные комнаты, дом старый и весь звенит от грома, как
шкап с посудой. Вообще, миленький домик, - продолжала она, садясь против
брата. - Тут что ни комната, то какое-нибудь приятное воспоминание. В моей
комнате, можешь себе представить, застрелился дедушка Григория.
- В августе будут деньги, ремонтирую флигель в саду, - сказал Власич.
- Почему-то во время грозы вспоминается дедушка, - продолжала Зина. - А
в этой столовой засекли насмерть какого-то человека.
- Это действительный факт, - подтвердил Власич и посмотрел большими
глазами на Петра Михайлыча. - В сороковых годах это имение арендовал некий
Оливьер, француз. Портрет его дочери валяется у нас теперь на чердаке. Очень
хорошенькая. Этот Оливьер, как рассказывал мне отец, презирал русских за
невежество и глумился над ними жестоко. Так, он требовал, чтобы священник,
проходя мимо усадьбы, снимал шапку за полверсты, и когда семейство Оливьеров