"Светлана Чехонадская. Кто стучится в дверь " - читать интересную книгу автора

мышьяком - зачем им мышьяк, когда есть марихуана? - но как объяснить это
начальству? Ведь Мордовских просто процитировал будущее возражение, которое
он, Аникеев, услышит на вышестоящем ковре. "Аум Сенрике! - с радостным
ужасом произнесет полковник. - Вспомни, как их проморгали! И кто?! Японцы! А
нам-то просто Бог велит проморгать что-нибудь подобное!" И закрутится,
завертится, пока милиция не найдет этого придурка, не имеющего никакого
отношения ни к Будде, ни к Магомету, ни к Рождеству...
Но пока его не найдут, аникеевский отдел обязан копать в восемь рук...

* * *

Все получилось, как она и думала. Стены были просто пропитаны
ненавистью - логика подсказывала, что эту ненависть генерирует жена
Левицкого. Но как: на расстоянии, из городской квартиры, или где-нибудь
здесь под половицей заложена восковая кукла с воткнутыми в нее булавками?
Такие истерички, считающие себя потомственными интеллигентками, были, по
мнению Анюты, способны на самое банальное колдовство.
У них уже имелась одна общая знакомая - мир тесен! Жена брата
парикмахерши, но той парикмахерши, которая раньше работала с той
парикмахершей, у которой Анюта раньше стриглась - вот какая близкая
знакомая! Кем она приходилась жене Левицкого, Анюта так и не поняла, но ей
было доложено через парикмахершу бывшей парикмахерши, что жена "ходила к
экстрасенсу и навела порчу".
Будь она впечатлительной, может, и расценила бы недавний диагноз, как
действие колдовства. Но она не была впечатлительной.
Анюта была очень разумным человеком. Когда частная врачиха притворно
заахала, заохала, когда она ткнула куда-то в снимок и завопила, что "уж не
опухоль ли это", Анютино сердце, конечно, ухнуло в ноги, но врачиха
поторопилась - ее выдал жадный блеск глаз. Анюта согласилась платить и за
эти анализы, и за те, и за гормональное лечение, и за витамины, и за приход
в середине цикла, и за приход в конце цикла. "Да, - кивала Анюта. - Да,
конечно". А у врачихи глаза горели все ярче. "Эта дура будет ходить ко мне
до скончания всех своих циклов, да и потом мы что-нибудь придумаем!" - было
написано в этих глазах просто-таки неоновыми буквами.
Ну, и какое же это колдовство? Какая же это порча? Она сняла ее
элементарно: сходила к знакомому гинекологу в государственную клинику, и они
вдвоем посмеялись над диагнозом, который мог разрушить ее жизнь, хотя ставил
целью разрушить только кошелек...
И так было всегда. Любую вещь в жизни можно было трактовать так, а
можно было и эдак. Параллельными дорогами текли над Анютиной головой самые
разные объяснения ее жизни. По одной колее двигались алюминиевые венцы
безбрачия, воронкообразные чакры, а также порчи и пиковые тузы. По другой,
как в сказке про Федорино горе, топали конкуренты, менты, налоговые
полицейские, жадные врачи, ее собственное упрямство... Какая из этих дорог
была более утешительной? Неизвестно.
Но вот во что Анюта верила, так это в злую энергию. Она не думала, что
эта энергия способна принести реальный вред (ну, может только приступ
мигрени), но то, что она существует и ощущается - в этом она не сомневалась.
Ей было не по себе в Перловке. Левицкий это тоже почувствовал.
- Я сам не люблю здесь бывать, - признался он, когда они еще лежали в