"Записки натуралиста" - читать интересную книгу автора (Спангенберг Евгений Павлович)

ВЫБОР ПРОФЕССИИ

— Не будешь же ты только охотником, — сказал мне однажды приятель.

Мы сидели с ним у костра, на гриве среди торфяного болота. Солнце успело высоко подняться над горизонтом, заливая веселыми лучами желтую прошлогоднюю траву, темные пни, молодые сосенки. Прохладное весеннее утро сменялось теплым безветренным днем. Вдали за обнаженным, прозрачным березняком ворковал тетерев, да в голубом воздухе свистел кроншнеп.

— Что и говорить — замечательная вещь охота, — продолжал приятель, снимая с костра котелок. — Но охота охотой, однако пора подумать и об учебе.

За последнее время разговор о поступлении в высшее учебное заведение особенно часто возникал между нами, но, к сожалению, каждый раз кончался разногласием, почти ссорой. Вот и в это чудное утро, на охоте, когда хотелось отдохнуть от всего, подышать воздухом, он с первых же слов приобрел неприятный характер.

— Не делай глупостей, — продолжал приятель. — Говорю тебе, поступай в технический вуз. Пойми, наконец, что пять лет учебы, и ты инженер — вполне обеспеченный человек, и тогда занимайся птицами, охоться сколько тебе угодно. Ведь за то, что ты будешь знать, как живут звери и птицы, тебе денег платить не будут.

— Не будем говорить об этом, — перебил я собеседника. — Пойду туда, куда меня тянет — не хочу себя ломать только ради какого-то материального благополучия. Лучше скромно жить, но заниматься любимым делом.

— Ну и возись со всякой дрянью — с мышами и лягушками, — увидишь, что из этого выйдет. Вспомнишь мои слова — пожалеешь, да поздно будет, — махнул он рукой, показывая этим, что разговор между нами исчерпан.

Много воды утекло с того времени, но и сейчас я частенько вспоминаю этот разговор на охоте. И вспоминаю его с улыбкой, так как свое дело, свою профессию и сейчас не променяю ни на какие блага в мире.

После тишины лесов и полей, где бойкий крик пестрого дятла или пение жаворонка не мешает нам улавливать едва слышные звуки и шорохи, невообразимым шумом и суетой встретил меня Московский университет. Все куда-то спешили, на ходу сообщали друг другу какие-то новости, объясняли что-то, смеялись. Вот группа юных студенток-первокурсниц. Человек двадцать их сгруппировалось у какого-то объявления. Все они говорят разом, стараются перекричать друг друга, и никто не слушает, что говорит сосед. Ну что тут можно понять, разве можно в чем-нибудь разобраться? Но, вероятно, это и есть та жизнь, о которой читаешь в книгах, — дружная жизнь шумного коллектива студентов. Надо только суметь примкнуть к нему, и тогда все сразу наладится, пойдет своим чередом. Настойчивый, громкий звонок прерывает мои размышления. Толпа студентов разом отрывается от доски объявлений и, продолжая перекидываться фразами и смеяться, шумно рассаживается в просторной аудитории. Захваченный общим потоком, за ними иду и я. Стихает аудитория, начинается лекция.

Попав в университет, я почувствовал себя совершенно беспомощным. Мне как-то не удавалось достаточно быстро разобраться в массе объявлений, в расписаниях лекций и практических занятий. Я часто по недоразумению посещал лекции, которые меня в сущности мало интересовали, и, напротив, не попадал на те занятия, которые были необходимы. К счастью, это продолжалось недолго. Как и другие новички, я вскоре перезнакомился со студентами-первокурсниками и завел товарищей.

Со смехом и удовольствием вспоминаю знакомство со своим другом и спутником по экспедиции Сергеем Наумовым. Это случилось в первый месяц моего пребывания в университете. «Не совсем обычный студент, — подумал я, пристально рассматривая вошедшего в аудиторию парня. — И почти наверное, судя по его костюму, — охотник». Это был высокий блондин с длинными, зачесанными назад волосами. Простая защитная косоворотка, здоровенные, с длинными голенищами охотничьи сапоги и какая-то естественная непринужденность заставили меня обратить на него внимание. «Интересно знать, охотник он или, только оригинальничая, носит костюм охотника», — подумал я, проводив его глазами, и уткнулся в свою работу.

Кончилось занятие. Я только вышел на широкий университетский двор, как большими решительными шагами ко мне подошел тот самый студент.

— Я Наумов, — отрекомендовался он, протягивая мне здоровенную руку. — Я вашего папашу знаю и вашу собаку сеттера знаю, — на выставке встретились. Давайте познакомимся.

Мое предположение оправдалось: Наумов действительно оказался большим любителем-охотником, и это способствовало нашей дружбе.

Не успело закончиться первое полугодие, как мы с Сергеем были посвящены во все особенности университетской жизни. Выяснили, что ряд студентов-старшекурсников уже ведут настоящую научную работу и ежегодно, то самостоятельно, то под руководством одного из профессоров кафедры, выезжают в далекие научные экспедиции. В то время особенно интересовала московских зоологов Средняя Азия. Из поездок участники экспедиций привозили большие и ценнейшие коллекции. Как это интересно! Исследования в природе и собирание недостаточно изученных зверей и птиц — именно то, о чем я мечтал до поступления в университет. «Надо как можно лучше освоить технику снятия шкурок и набивки тушек», — решил я, глядя на разложенные по столам коллекции. Несколько дней спустя я уже получил разрешение практиковаться под руководством опытного препаратора. В то время единственным препаратором при Зоологическом музее университета был старик Цельмин; звали его Август Карлович. Во многих отношениях Август Карлович был замечательным человеком. В молодости, живя в Латвии, он сначала пристрастился к охоте, потом до тонкости изучил дело препаратора. Он переселился в Москву и работал то в одном, то в другом музее, сопровождая в экспедициях наших ученых.

Иной характер носили тогда научные экспедиции. На далекие окраины русской земли проникали только смелые и энергичные люди.

Представьте себе, что вам сейчас захотелось побывать на Крайнем Севере, увидеть океан, тундру, ее обитателей. Ну что же — это не так сложно. Нужно только желание. Вы со всеми удобствами усаживаетесь в глубокое, мягкое кресло, «стальная птица» поднимает вас в воздух и в короткое время переносит на громадное расстояние. Посмотрите в окно. Где-то далеко внизу медленно уползает назад земля, сначала хвойные леса Севера, потом безбрежная тундра. Постепенно самолет спускается ниже и вскоре летит на высоте ста-двухсот метров. Хорошо видны выступающие среди воды кочки, камни, шапки лишайника. Вот стая гусей-гуменников отдыхает на берегу мелководного водоема. Самолет для них не диковина. Они лениво склоняют набок головы, смотрят в прозрачное небо. Какое им дело до пролетающей «стальной птицы»? Но вдруг гуси настораживаются, сбиваются, в тесную группу. Прямо на них, меняя свои очертания, бежит по земле тень самолета. Ближе, ближе… С гоготом поднимаются птицы в воздух и крикливым косяком летят в сторону — туда, где до самого горизонта широко раскинулась то ровная, то холмистая тундра, где во всех направлениях, отражая бледное небо Севера, блестят озера.

Еще несколько летных часов, и вы на месте. Но не среди безлюдных пространств Севера, а на одной из факторий или на маяке, где прилетевших встречают радушные люди, где есть радио, теплое помещение и запасы продуктов. Разве не приятна и не интересна такая экскурсия?

А в то время?..

Загадочен, недоступен кячался Север. Страшен был и далекий путь. Тысячи километров бездорожья отделяли города и селения от берегов Ледовитого океана. Глухая тайга, топкие болота криволесья и необъятная тундра преграждали дорогу и пугали своей беспредельностью даже смелого человека. Но тем интереснее русским ученым казался Север. Жажда знания окраин русской земли манила к себе, заставляя предпринимать долгие, полные лишений и опасностей экспедиции. Одним из таких ученых был замечательный знаток птиц нашей Родины — Сергей Александрович Бутурлин. Он не раз посещал самые отдаленные уголки сибирского Севера, привозя из поездок большие коллекции птиц и новые сведения об их жизни. Частым спутником Сергея Александровича был препаратор Август Карлович. Когда я попал к нему в мастерскую в качестве практиканта, он был уже стариком и любил вспоминать о своем прошлом.

— Семьи не имел, свободным человеком был — почему не поехать даже на год поохотиться в тундре, — начал он однажды, прерывая работу и закуривая. — С Бутурлиным хорошо ездить — спокойно. Заботливый, внимательный человек Сергей Александрович. И добрый. Когда мы вернулись с ним из последней поездки, он мне отличное ружье подарил. Да, в экспедициях лучшего товарища найти трудно. Одно плохо — горяч очень. Как вспылит — прямо беда, себя не помнит.

И вот, чтобы пояснить свои слова, Август Карлович рассказал мне маленький эпизод из своей жизни.

В одно лето Бутурлин и препаратор Цельмин спускались на лодке вниз по многоводной реке Колыме. Течение могучей сибирской реки быстро несло лодку, нагруженную продовольствием, спальными мешками и прочей экспедиционной утварью. По сторонам уплывали назад берега, одна за другой сменялись картины. Сергей Александрович сидел на корме лодки, правил веслом и писал путевой дневник. Препаратор тоже занимался делом: он снимал шкурки с птиц, добытых на последней стоянке. — Смотрите, Август Карлович, прямо на нас впереди летят какие-то птицы, — нарушил молчание Сергей Александрович. — Это гагары — берите скорей ружье!

Препаратор не спеша отложил работу, взял ружье и приготовился к выстрелу. Прямо на лодку невысоко летели две крупные птицы. Они вытянули длинные шеи и часто махали короткими крыльями.

«Tax… тах», — грянули выстрелы, но, увы, без результата. Обе гагары, видимо, не получив даже ранения, продолжали лететь в прежнем направлении. «Смотрите вперед, Август Карлович, еще летят», — предупредил Бутурлин спутника. И действительно, далеко впереди показалась еще пара птиц, за ней небольшая стайка, потом опять пара, а за ними еще и еще. Все гагары летели вверх по течению, придерживаясь средней части реки, по которой плыла лодка. «Tax… тах», — вновь грянул дуплет. «Tax… тах…», «тах… тах…» — с короткими интервалами еще и еще раздавались выстрелы.

Август Карлович, едва успевая перезаряжать двустволку, стрелял и стрелял по близко налетающим птицам. Но что за странность, какая досада! — стрельба не достигала цели. Над рекой стлался пороховой дым, тяжелые войлочные пыжи высоко взлетали в воздух и падали в воду. Иной раз обсыпанные пробью гагары взмывали над лодкой, но уже в следующую секунду вновь выправлялись и спокойно летели дальше.

— Август Карлович, да вы с ума сошли, что ли? — вдруг не своим голосом закричал Бутурлин. — Нельзя же так бессовестно мазать. Расстреляете дробь и порох, где мы их возьмем, чем в устье стрелять будем?

— Я хорошо целюсь, правильно целюсь, Сергей Александрович, но не могу убить этих птиц, — пытался оправдываться препаратор. — Неправда, — вновь закричал Бутурлин. — Вы совсем не целитесь, на таком расстоянии нельзя промахнуться, вы забыли, где мы находимся, вы пуделяете, как мальчишка…

С этими словами Бутурлин выхватил ружье из рук своего спутника и, встав на одно колено, приготовился к выстрелу. Пары и небольшие группы гагар все еще продолжали пролетать над плывущей вниз по течению лодкой.

— Вот смотрите, как надо стрелять! — повернулся на мгновение Бутурлин к смущенному и растерянному Августу Карловичу. — Смотрите, — и он вскинул двустволку.

Будучи превосходным стрелком, Сергей Александрович, конечно, был уверен в своей правоте и спешил доказать это на деле. Но эффект получился обратный. Дуплет и у него не дал никаких результатов. Обе птицы после выстрелов благополучно продолжали путь. Дрожащей рукой Бутурлин вынул пустые патроны, отбросил их в сторону и зарядил новые.

«Tax… тах…» — вновь прокатились выстрелы, но, увы, опять безуспешно. И тогда за ними последовала настоящая канонада. Клубы дыма ползли над водой, над лодкой взмывали в воздух гагары, но, пережив короткий испуг, невредимые продолжали лететь вверх по течению. А на корме, подобрав брошенное весло и выправив лодку, скромно сидел препаратор. Ему не хотелось показывать, что на этот раз он был рад в душе неудаче своего горячего товарища.

— Что же вы сказали Сергею Александровичу, когда он кончил пальбу? — с интересом спросил я рассказчика.

— Что сказал? Ну что я мог сказать? Ничего не сказал, — развел руками Август Карлович.

Для читателей, безусловно, остается загадкой, почему стрелки сделали так много промахов. Не вполне ясно это и для автора книги. И в моей практике были такие случаи, когда хорошо бьющее ружье без видимой причины временно теряло боевые качества. Возможно, это было связано с плохим снаряжением патронов или с изменениями температуры и влажности воздуха, при которых бой ружья иногда резко меняется:

Но перейду к своему основному рассказу. В течение нескольких месяцев, как только у меня выкраивалось свободное время, я шел к препаратору и работал под его руководством. Одновременно я увлекся чтением специальной литературы. Как много я нашел здесь интересного, увлекательного! Описания многолетних путешествий Северцова и Пржевальского особенно нравились мне — от них я не мог оторваться. Их сменили более поздние работы, посвященные изучению степей и пустынь Средней Азии и многих других частей нашей необъятной Родины. Прочитанные книги о путешествиях русских ученых, доклады студентов-старшекурсников о научных поездках и рассказы старика-препаратора не прошли бесследно. Меня неудержимо потянуло в Среднюю Азию. «Хотя бы несколько дней провести в этой стране, повидать природу ее своими глазами, — мечтал я. — Ведь для такой поездки не нужны большие средства, а немного достать, вероятно, сумею».

Прошло месяца два, и мне улыбнулось счастье.

— Хочешь подработать? — остановил меня однажды председатель домоуправления.

— Конечно, хочу, — не задумываясь, ответил я.

— Срочно нужно очистить все наши крыши от снега — хорошо заплачу.

В течение четырех дней я трудился с утра до вечера, а когда наши крыши были очищены, предложил свои услуги соседнему домоуправлению. Собрав небольшую сумму, я и предпринял свою первую поездку в Среднюю Азию.

Не скажу, чтобы поездка была вполне удачна. После утомительного пути я вышел из вагона на маленькой станции между Ташкентом и Самаркандом и поселился на краю станционного поселка в семье «водокачника». Отсюда я ежедневно ходил в тугайные заросли, где в изобилии водились фазаны, или ездил на охоту на маленькой лодке. Привольно, без всяких забот, но, к сожалению, как-то особенно быстро прошли две недели. Пора было думать о возвращении в Москву.

Много лет прошло с того времени, когда я впервые пристрастился к охоте, взялся за полевую исследовательскую работу, за добывание живых диких животных. Где только я не побывал за этот период жизни!

С рюкзаком и ружьем за плечами я прошел пешком много тысяч километров. И, несмотря на разнообразие природы, с которой сталкивался, живо сохранил в памяти все, что пришлось видеть. Иной раз разверну карту Советского Союза и, не замечая времени, часами брожу по ней глазами.

Вот на реке Урале стоит город Оренбург. Какое великолепие здесь в степях в весеннее время! А там, далеко на юго-востоке, жаркий Ташкент. Велики, безбрежны кажутся степи и пустыни, отделяющие эти два города. Но ведь эти пространства мы с моим другом Сергеем прошли пешком. И в памяти одна за другой воскресают картины прошлого, вспоминаются случаи из экспедиционной жизни. О них, хотя бы частично, я сейчас и расскажу.

Так в постоянных экспедициях и выездах за животными в течение многих лет протекала моя жизнь. Однако при напряженной работе, когда тратится много сил, необходим отдых. Иной раз я ощущал это особенно сильно. И я решил регулярно использовать свой отпуск. Ведь полезно, даже необходимо отвлечься, изменить на время обычный ход мыслей и обстановку. Но как это сделать?

«Поеду на Украину к приятелю, — решил я наконец. — Буду ловить рыбу, гулять — отдыхать в полном смысле этого слова».

И я уехал на Украину.

Первые дни я отдыхал. Однако прошла неделя, и я незаметно для себя втянулся в охоту — ведь кругом было много дичи. Зверек и птица, случайно попавшиеся мне в руки живыми, послужили началом сбора живой партии, а убитые экземпляры — началом коллекции. Таким образом, отпуск в сущности ничем не отличался — от обычных моих поездок. Я изменял только место — проводил его не на далеких окраинах нашей страны, а в Подмосковье, на Украине или в степях Оренбургской области.

Надо сказать, что еще в детстве лучшим отдыхом для меня была охота. Я с нетерпением ждал каникул и, когда они наступали, с увлечением бродил с ружьем по лесам и болотам. Но в то время я был только заядлым охотником. Бывало, поднимусь на ноги ни свет ни заря и, не жалея сил, брожу до полной темноты по лесу. За весь день не присяду, чтобы отдохнуть или поесть нормально. На ходу жую кусок хлеба. Все жалко было времени, хотелось побольше обойти.

Домой я возвращался увешанный дичью и измученный до последней степени. И когда после такой охоты я отлеживался на сеновале, все чаще у меня возникали мысли, что ни к чему такая охота и что дичи я слишком много бью: ведь не промысловик я, а любитель.

Но все это давно прошло. Сейчас я люблю ходить по лесу медленно, бесшумно и посидеть люблю, кругом посмотреть — как дятел стучит, как глазастая зорянка ловит муравьев, и, знаете, чем больше сижу во время этих походов, тем больше вижу. Ведь и зверь, и птица на одном месте не остаются, и если вторжение непрошеного гостя — человека — не заставит их насторожиться, то жизнь будет идти своим чередом и вы сможете увидеть много Иной раз посчастливится увидеть, как мышкует на поле лисица; тогда часами можно наблюдать за зверем и вам не будет скучно. Вы поймете, что лисица делает это не только потому, что мыши для нее лакомство. Она увлекается ловлей мышей до такой степени, что нередко забывает свою природную осторожность и допускает массу ошибок. И когда наблюдаешь за такой лисицей, невольно начинаешь близко принимать к сердцу ее промахи и неудачи.

На ближайшем крупном дереве вы заметили белку. Она на ваших глазах спускается на землю и среди опавшей листвы ищет желуди или орехи.

И вдруг безмятежный покой неожиданно нарушается: мимо вас мелькает тень низко пролетавшего ястреба; кружась вокруг ствола, белка исчезает в густой вершине деревьев; где-то в стороне, предупреждая об опасности, громко кричат сойки; лисица прекращает увлекательную охоту, прислушивается, а затем нехотя трусит к ближайшим густым зарослям.

Большая часть моей жизни прошла среди природы. Когда же я возвращался из поездок и приступал к описанию того, что видел, мне иной раз подолгу приходилось оставаться в Москве. Вскоре я начинал тосковать по шумливым лесам, по пению птиц, по зверушкам. Жизнь без всего этого для меня как-то теряла привлекательность. И чтобы хоть отчасти восполнить эти пробелы, я или привозил из поездки, или доставал в Москве интересных животных. Много всякой живности побывало в моей московской квартире.

Конечно, это не всем нравится. «Для чего дома держать зверей и птиц, когда есть зоопарк? Нельзя же жилую квартиру превращать в зверинец — ведь в ней живут ваши дети». В этих словах, бесспорно, много справедливой холодной логики. Если вы в квартире будете держать десяток собак, то, конечно, превратите жилое помещение в псарню. Но ведь множество людей, живя в большом городе, держат собак и не тяготятся их присутствием. Ну, а если маленький зверек, например ежик, будет бегать по квартире, неужели он отравит своим присутствием ваше существование и будет неприятен для ваших детей? Откровенно говоря, этом я сомневаюсь. А ведь присутствие зверушек и птиц среди детворы очень часто имеет большое воспитательное значение и благотворно сказывается на детдом характере.

Приобрести птичку ненастной осенью, подержать ее суровую зиму и вновь выпустить ранней весной. Разве не приятно так поступить? Поверьте мне, очень приятно. До слез бывает жалко расстаться с веселым чижиком, но когда ваш чижик, усевшись на ветку, запоет знакомую песенку, вы забудете свое маленькое горе: его нельзя сравнить с бесконечным счастьем птички, вновь получившей свободу.

Умение содержать птиц в неволе может оказаться и весьма нужным. Возьмите, например, серую куропатку. Если при перевозке верх транспортной клетки не затянуть марлей, куропатки разобьются до смерти. Скворцы, пойманные весной, плохо переносят потерю свободы. Обрежьте им хвосты, и процент гибели резко снизится. Таких мелочей множество; знание их приобретается только практикой. Эти знания могут оказаться необходимыми при перестройке нашей природы.

Многолетние наблюдения за жизнью животных в естественной обстановке и в неволе не прошли бесследно. За эти годы у меня скопилось много интересных данных, основываясь на которых я пришел к определенным взглядам и выводам. Ими я и решил поделиться с читателями в этой главе.