"Лошадь смеется" - читать интересную книгу автора (Саркисян Гагик)В КВАРТИРЕ КАРИНЫХ— Алё? Алё? — сказал Карин и повесил трубку на рычаг. Через минуту раздался звонок в дверь. Карин удивился, но дверь открыл. — Это я, — сказала Ника, — я пришла… Слушаете музыку по ночам? Сами себя веселите? Идите, слушайте дальше. Я закрою дверь сама. Только поскорее. Карин пошел в комнату несколько растерянный. Но Ника вела себя так естественно, что растерянность Карина уступала естественности Ники. — Сейчас будем пировать, — сказала Ника, — вот вам ваш портрет. А это все для кухни. Она поставила на стол бутылку сухого вина и фрукты… Карин выключил магнитофон. — Дослушали? — спросила Ника. — На столе все готово. — Когда вы успели? — спросил Карин, рассматривая портрет. — Это неважно. Нет времени отвечать. Поставьте его где-нибудь. И потом, не «вы», а «ты». Понятно? — Понятно, — сказал Карин. — Ну, вот, — сказала Ника, — времени у нас очень мало. Скоро утро. А мой шеф приходит ровно в десять. — А кто ваш шеф? — Начинается, — сказала Ника, — через пять дней я сама о нем забуду. Я ухожу с работы… Садись. — Как вас зовут? Ника показала на себя пальцем: Тебя зовут… Ника. И показала пальцем на него: А тебя зовут… Я пью за тебя… Я тебя люблю. Скажем, так. — А как со мной? — С тобой то же самое, только ты этого не знаешь. Но это очень быстро выяснится. — Хорошо, — сказал Вадим. — Я думала, у тебя здесь немного иначе. Это все красиво — уют, забота. Ты еще не задохнулся от этого уюта?.. А люстра тебе не мешает спать? — Нет. Не мешает, — сказал Карин. Ника вошла в комнату и присела на тахту. — Малиновый цвет — красиво, — сказала Ника. — Сам покупал? Или выбирал?.. Ну, ладно, некогда, иди ко мне… Скоро утро… Ты завтра идешь на работу? — Во второй половине, — сказал Карин, — к двум часам. — И снова взглянул на портрет. — Ты что, художница? — Я? Да. Я художник. Я вообще все… Я Ника… … — Утром Ника сказала: Кофе готов. Я сделала тебе гренки. Вкуснее не бывает. Они позавтракали. Потом Ника стала расхаживать по квартире… — Так. Так. Так… Какие у тебя есть инструменты? — То есть какие инструменты? — спросил Карин. — Мне нужно срезать эту люстру. — А что тебе для этого нужно? — спросил Карин. — Да ножницы. Простые ножницы. Ага, нашла. Иди сюда. Помоги. Она срезала люстру и положила ее на софу. — Это твоя комната? — спросила она. — Да, — сказал Карин. — А та комната — ее? — Да, — сказал Карин. — Ее комнату не будем трогать, — сказала Ника. Карин посмотрел на часы — уже девять. — Ну, вот и хорошо, — сказала Ника, — надо позвонить в мебельную скупку. — Зачем? — спросил Карин. — Как зачем? Сдать эту софу. Больше на ней никто спать не будет. А если будет, то ни я, ни ты не будем знать — кто. — А, может быть, не надо? — Надо. — Ну, ладно, раз надо, — сказал Карин, — а на чем я буду спать? — Купишь что-нибудь менее малиновое на вырученные деньги. Ника полистала справочник, нашла нужный телефон и позвонила в мебельную скупку. — Алё! Доброе утро. Все пришли на работу?.. А кому из вас нужна малиновая софа? И модерновая люстра?.. Всем? Правильно… Продается за бесценок. Деньги нужны… Вот прямо сейчас нужны… Сию секунду… Улица Лермонтова, дом тридцать три, квартира тридцать три… Через сколько?.. Отлично! Ждем! — и повесила трубку. — Сейчас сюда прибудут скупщики… Скупщики действительно приехали молниеносно. Трое скупщиков вошли. — Где ваша софа и люстра? — Вот. Быстренько забирайте. — А деньги? Кому платить деньги? — Карин, получи деньги. У него в доме Ника заразилась общепринятой формой обращения по фамилии. Так к нему обращалась жена. Ника тут же с брезгливостью почувствовала бациллы расхожей матрицы и стала называть Карина — «любимый»… По цвету ее картин легко установить, что слух у нее тоже был абсолютный… Пока Карин получал деньги и расписывался в квитанции, двое других скупщиков вынесли софу и люстру. Сунув квитанцию в карман, смеясь, следом за ними вышел и третий скупщик… Ника закрыла за ними дверь. — Черт возьми, — сказал Карин, когда скупщики унесли софу и люстру. — Печально? — Нет, — сказал Карин. — Пустовато… — Вот здесь, на этих стенах будут висеть картины… — Какие картины? — Лучшие в мире, которые создаст Ника… Ночь, звезды, море, солнце, весна, водопады и… землетрясение. Портрет повесишь вот здесь, над изголовьем, но без меня… — А зачем землетрясение? — Так надо, — сказала Ника. — Вот твоя визитная карточка. И возвратила ему листок из его блокнота, на котором еще в самолете Карин написал свой адрес и телефон… — С ума сойти!.. С ума сойти!.. Все, что угодно я мог предположить, но чтобы такое… Кому могло прийти в голову, что на свете и это бывает. Отдать сто с лишним картин… Но в них была вся ее жизнь… Как? — В них была вся ее любовь к жизни… — И ты… — И я… — То есть… — Ага… Мадам не учла принципа избирательности, без которого не может быть искусства… Где бы ни появился художник, все, что вокруг него, он наполняет собой… Но в квартире Кариных предметы оставались обычными, словно художник не прикасался к ним… Квартира Кариных была сама по себе, а картины — сами по себе… Они висели на стенах отрешенно. Они были здесь чужие… Принцип избирательности был нарушен. А там, где этот принцип нарушается, надо искать трагедию… — Значит, ты уже в квартире Кариных понял, что Карин не может быть художником? — Да. — Понял? — Да. Понял. — А, следовательно, чтобы выставить эти картины, настоящий художник должен быть мертв?.. Вот в чем твоя подножка с автопортретом… — Автопортрет Вадима Карина нельзя было принять за автопортрет. Такая самовлюбленность звучала диссонансом среди всех остальных произведений… Но, как портрет — это было превосходное зрелище… Я не сомневался, кто-то увидел Карина влюбленными глазами… Впрочем, как и весь мир, который висел у него в комнате. Художник был феноменально талантлив. Раньше я никогда не встречался с такой манерой письма. Но ни одна из картин не была подписана автором. Так могла поступить только женщина, которая просто отдавала картины своему любимому, как отдавала себя. Она и не думала где-то выставляться. Все это было ей в высшей степени безразлично. Ее беспокоил лишь один зритель. Ее любимый. И только его ей надо было убедить, что она — художница… Что она — Ника! Становилось ясно, что все события должны развиваться вокруг этой женщины. И, конечно, точкой отсчета во всех моих построениях была личность Ники… Оставалось понять, каким образом ежедневно в квартире Кариных появлялись картины одна за другой… Ведь писались они не в его квартире… — И акварель «Винный погребок в Таллине» стала для тебя посылкой? — Лишь безрассудно любящая мать могла не вмешиваться в дела дочери и умела не замечать, что дочь ежедневно выносит из дома картины. Едва нарисует и тут же уносит… Я понял, что эта женщина когда-то очень любила, но ее не любили… Такие матери готовы терпеть самые странные выходки своих дочерей, чтобы как-то сохранить и без того рвущиеся нити отношений… — Итак, Карин — единственный зритель ее картин. — Да. Свидетелей ты не найдешь, кто бы видел эти картины при жизни Ники. — А стюардесса? Тоже исключается. Очевидно, встретившись со стюардессой, Елена Карина убедилась, что та понятия не имеет, кто автор картин. И успокоилась. Иначе она бы не пошла на убийство. Как не стала бы рисковать и в том случае, если бы не знала о смерти Никиной матери. Думаю, что она об этом узнала на следующее же утро. Ладно. Ладно. Ладно. Но Москва — это же не пустыня? Ника работала чертежницей, а Карин — инженером… Абсурд? — Это вроде бы абсурд… А на самом деле все очень логично. Два месяца любви… Тут Нике и Вадиму никто не был нужен. Наоборот, все это время они искали уединения… Любовью не делятся… Просто и естественно… — Но ты долго карабкался к этой простоте. — Да. Я очень долго карабкался к этой естественности и простоте. Очень долго… Теперь тебе все ясно? — После смерти Ники Елена Карина хотела заставить мужа подписать картины. Но у нее ничего не получилось. Для него это было кощунством. И он наотрез, железно отказался. Отказался и этим отказом подписал себе смертный приговор. — Ты думаешь о том, как «найти» этих двух женщин?.. Я тебя правильно понял? — Ты назвал ее Никой. А если ее зовут иначе? — Ты Старый Арбат знаешь? — Ты живешь на Старом Арбате… — Похоже, что тебе спать пора. — Давай говори! — Ты останавливал сегодня ночью машину на углу Веснина и Щукина, возле старого готического особняка с двумя подъездами на обе улицы?.. А напротив по диагонали, через дорогу, в садик мы с тобой заходили? Где растет роскошная красная рябина?.. Но сейчас август… А теперь посмотри на репродукцию, как выглядит садик весной… — Да! Это он!.. Слушай, это тот самый садик! — Да? А я думал, другой. — Перестань выпендриваться, профессор! — Он нарисован с высоты птичьего полета… И увиден с этой стороны… То есть художник рисовал его в доме на углу Веснина и Щукина… Вот и все. — Что — все? — Пейзажа улицы, на которой жил Вадим Карин, среди акварелей нет… А, между прочим, каждый художник очень любит рисовать место, где он живет. — Ах, да! Это тоже был для тебя один из аргументов… — Так что выясни, какие смерти были зарегистрированы в этом готическом особняке, из окон которого просматривается уютный староарбатский садик… Думаю, что Ника и ее мать жили здесь… — Я сейчас же позвоню… — Олег! Дом номер… — Тринадцать дробь два. Я помню. Ваграм сел за фортепиано. — Але!.. Доброе утро, свяжите меня с электронной картотекой Москвы… Але!.. Картотека? Доброе утро… Выясните, пожалуйста, какие смерти были в доме тринадцать дробь два, угол Щукина и Веснина, за период с марта по июнь этого года… Я жду… — В доме номер тринадцать дробь два зарегистрировано за период с марта до июня две смерти Анна Иннокентьевна Юркевич, пятидесяти трех лет, умерла третьего июня, — ответили на другом конце провода, — и Виктория Андреевна Юркевич, двадцати лет. Погибла пятнадцатого мая в автомобильной катастрофе. — Спасибо, — сказал Олег и повесил трубку — Что же ты перестал играть?.. — Я все слышал… — Значит, Карина была у Анны Иннокентьевны вечером второго июня. То есть через восемнадцать дней после гибели дочери и через пятнадцать дней после убийства мужа. Ну, продолжай! — Что, продолжай? — Продолжай удивлять. Почему ты назвал ее Никой? Потому что есть картина «Ника Самофракийская»? — Объясняю популярно, для невежд… У каждого художника есть страсть в какой-нибудь из картин, но зашифровать свое имя. И «Ника Самофракийская» помогла… Я решил, что имя художницы должно быть Вероника или Виктория… — Вика… Вика — прежде Олег не владел этой интонацией. Тигр подошел к Ваграму и зарычал: р-р-р! Зверь не поверил наступившей тишине. |
|
|