"Николай Черкашин. Белые манжеты " - читать интересную книгу автора

старшины, мичмана, как известно, оговаривается всякий раз у старшего
помощника командира. Дело пошло так, что лейтенанту Феодориди вскоре уже не
надо было испрашивать разрешения у капитан-лейтенанта Богуна, чтобы
пригласить мичмана Голицына в кают-компанию посмотреть фильм или сыграть
партию в кости. Институтский ромбик на кителе Дмитрия как бы ставил его в
один ряд с офицерами, так что его визиты в длинную тесную выгородку под
левым сводом второго отсека стали чем-то самим собой разумеющимся.
Почти все лодочные офицеры, кроме командира, старпома и механика, были
отчаянно молоды, и Голицыну нравилось их шумное веселое сообщество,
нравились их азартные споры, долетавшие порой до гидроакустической рубки;
нравились их шутки и взаимные розыгрыши. Нравилось, что инженер-механик
Мартопляс, обязанный офицерским собранием не употреблять крепких словечек,
изъяснялся теперь на манер тургеневских барышень: "Ах вы гадкий юноша, -
журил он верзилу трюмного, - опять скрутили вентиль?! Фу, уйди, постылый!"
Нравилось, что капитан-лейтенант Богун, проспорив Феодориди пари "на
американку", честно выполнял наложенное на него заклятие - говорить в
кают-компании только в рифму, только стихами (служебные совещания и
партсобрания не в счет). И теперь, прежде чем спросить за столом
какой-нибудь пустяк, Богун должен был изрядно поморщить лоб: "Голубь милый,
подай мне джем из сливы!", "Вон там за бутылкой лежит моя вилка!",
"Вестовой, не забудь положить мосол мозговой!"
Однажды Феодориди, застав в рубке Голицына одного, повел такую речь:
- Слушай, Дима, а почему бы тебе не стать офицером?! "Верхнее"
образование у тебя уже есть... Досдашь экстерном за ВВМУЗ{10}, присвоят тебе
"лейтенанта"... Придешь на лодку не "группманом"{11}, а сразу командиром
бэчэ, начальником службы. Еще послужишь - глядишь, "помоха". Помощником в
"автономку" сходишь, вернешься старпомом. А там на Классы и в тридцать два
командир большой подводной лодки капитан третьего ранга Голицын!
Дмитрий на минуту представил себе, как обладатель такого блестящего
титула появляется в сухопутной Москве в квартире Ксении... Разумеется, это
звучит ничуть не хуже, чем "водитель лунохода". А пожалуй, даже и лучше...
Голицын тут же отогнал тщеславные мысли, как совершенно мальчишеские. Но
слова лейтенанта не упали в песок. По ночам, наблюдая из своей спальной
"шхеры" беспокойную тень Абатурова в приоткрытой каюте, Дмитрий все чаще
пытался подыскать такую московскую профессию, которая могла бы затмить ореол
этих обжигающих слов - "командир подводной лодки". Искал и не находил...
Он прекрасно понимал, какая пропасть лежит между ним,
"мичманом-любителем", как зовет его Белохатко, и подводником-профессионалом,
командиром сложнейшего корабля; сколько дерзостной решимости надо ощутить в
себе, чтобы сказать: "Это мое! Это на всю жизнь!"
Но ведь если представить себе эту цель как горную вершину, то ведь он
не из низины на нее взирает; пусть невысоко, но все же поднялся Голицын на
некий выступ, на первый карниз; ведь вступил он уже на этот головоломнейший
путь. Надо, как альпинисты, промерить стенку глазами, наметить опорные
точки, рассчитать силы, крючья, метры... И пошел!
"Мы рубим ступени! Ни шагу назад!"

* * *

В последний день осени подводная лодка вошла в один из тех районов, что