"Николай Черкашин. Взрыв корабля " - читать интересную книгу автора

- Жив. Течет из меня, как из бочки. Всего осыпало этой
проклятой шимозой... Осколки во - с орех!
- Так чего же не в лазарет?
- Сунься на палубу, попробуй - сразу доконают... Через
открытую дверь Иванов-Тринадцатый показал в море:
- Вот они: "Такачихо" и "Нанива"... Что делать?
- Попробуй управляться машинами. Если удастся, круши их на
таран, сволочей! Пусть мы вдребезги, но и они тоже...
Вихляясь из стороны в сторону разрушенным корпусом, почти
неуправляемый, крейсер "Рюрик" хотел сокрушить борт
противника, чтобы найти достойную смерть. Из отчета
Иванова-Тринадцатого: "Попытка таранить была замечена
неприятелем, и он без труда сохранил свое наивыгоднейшее
положение..."
- Тогда... рви крейсер! - сказал ему Салов.
- Рано! "Россия" и "Громобой" идут на выручку...
"Рюрик" уже превратился в наковальню, на которую японские
"крейсера - все разом! - обрушили тяжесть своих орудийных
молотов, чтобы из трех русских крейсеров добить хотя бы один".
РУКОЮ ОЧЕВИДЦА (Личные впечатления иеромонаха А. Конечникова):
"Я наполнил карманы подрясника бинтами, стал ходить по верхней
и батарейной палубам, чтобы сделать перевязки. Матросы бились
самоотверженно, получившие раны снова рвались в бой. На
верхней палубе я увидел матроса с ногой, едва державшейся на
жилах. Хотел перевязать его, но он воспротивился: "Идите,
отец, дальше, там и без меня много раненых, а я обойдусь!" С
этими словами он вынул матросский нож и отрезал себе ногу. В
то время поступок его не показался мне страшным, и я, почти не
обратив на него внимания, пошел дальше. Снова проходя это же
место, я увидел того же матроса: подпирая себя какой-то
палкой, он наводил пушку в неприятеля. Дав по врагу выстрел,
он сам упал как подкошенный..."
О легендарной библиотеке Валентина Саввича Пикуля я читал и слышал
многое. О том, какие редкие книги в ней собраны, об уникальной коллекции
русского портрета, о великолепной генеалогической картотеке... Что, если в
ней отыщется след и моего героя?
Тихая рижская улочка Весетас вполне оправдывала свое название -
Гостевая. Гостей здесь встречать умели.
Стены этой квартиры были сложены из книг. В книгах дрейфовали модели
подводных лодок, эсминцев, парусников. Тисненое золото на корешках старинных
фолиантов тускло переблескивалось с золотом матросской ленты на старой
бескозырке: "Грозный".
Повсюду царил порядок образцовой штурманской рубки. Стол из струганых
корабельных досок, такая же скамья, штурвал с часами в сердцевине и крепкий
флотский чай превращали гостиную в кают-компанию, которая вмещала едва ли не
всех офицеров русского флота. Я в этом убедился, как только речь зашла о
старшем лейтенанте Домерщикове.
- Есть такой! - ответствовал хозяин и с проворностью юнги исчез в
прихожей, где стоял каталожный шкаф. Через полминуты я записывал в блокнот
родословную своего героя: "Дед - Павел Васильевич Домерщиков (1817-1891),