"Николай Черкашин. Взрыв корабля " - читать интересную книгу автора

соотечественниками; дом рядом - в двух шагах от крепости.
Мы переглянулись.
- Может, провокацию затеяли? - предположил Симбирцев.
- Напужал ежа! - воинственно распушил бакенбарды командир плавбазы. -
Нас трое, и мы в тельняшках... Посмотрим на обломок империи. Наверняка с
бизертской эскадры.
И мы пошли вслед за девушкой, которую, как быстро выяснил Разбаш, звали
Таня и которую он всю недолгую дорогу корил за то, что та не удосужилась
выучить родной язык. Девушка чувствовала, что ее за что-то упрекают, но не
могла понять за что, и потому жеманничала преотчаянно, то, вскидывая брови,
изумленно округляла черные глаза, то поводила плечиками и встряхивала гривку
прошампуненных волос. Она привела нас к старинному туземному дому, такому же
кубическому и белому, как и теснившие его соседи-крепыши, но с чугунными
балкончиками и фонарями, вроде тех, что горели, должно быть, на парижских
улицах во времена Золя и Мопассана.
Мы вошли в белые низкие комнаты уверенно и чуточку бесцеремонно, как
входят в дом, зная, что своим посещением делают хозяину честь и одолжение.
"Осколок империи" лежал на тахте под траченным молью пледом. Голова,
прикрытая мертвыми серебристыми волосами, повернулась к нам с подушки, и
старик отчаянно задвигал локтями, пытаясь сесть. Он сделал это без помощи
внучки, подобрал плед, оглядел нас недоверчиво, растерянно и радостно:
- Вот уж не ожидал!.. Рассаживайтесь! Простите, не знаю, как вас
титуловать...
Мы назвались. Представился и хозяин:
- Бывший лейтенант Российского императорского флота Еникеев Сергей
Николаевич.
Это молодое блестящее звание "лейтенант" никак не вязалось с дряхлым
старцем в пижаме. Правда, в распахе домашней куртки виднелась тельняшка с
широкими нерусскими полосами. В вырез ее сбегала с шеи цепочка нательного
крестика.
На вид Еникееву было далеко за семьдесят, старила его неестественная
белизна лица, столь заметная оттого, что шея и руки бывшего лейтенанта были
покрыты густым туземным загаром.
Он рассматривал наши лица, наши погоны, фуражки, устроенные на коленях,
с тем же ошеломлением, с каким бы мы разглядывали инопланетян, явись они
вдруг перед нами. Он очень боялся - и это было видно, - что мы
посидим-посидим, встанем и уйдем. Он не знал, как нас удержать, и смятенно
предлагал чай, фанту, коньяк, кофе... Мы выбрали кофе.
- Таня! - почти закричал он. - Труа кяфе тюрк!.. Извините, внучка не
говорит по-русски, живет не со мной... Вы из Севастополя?
- Да, - ответил за всех Разбаш, который и в самом деле жил в
Севастополе.
- Я ведь тоже коренной севастополит! - обрадовался Еникеев. - Родился
на Корабельной стороне, в Аполлоновой балке. Отец снимал там домик у
отставного боцмана, а потом мы перебрались в центр... Может быть, знаете, в
конце Большой Морской стоял знаменитый дом Гущина? Там в крымскую кампанию
был госпиталь для безнадежно раненных... Вот в этом печальном доме я прожил
до самой "врангелиады". Да-с... Я ведь механик. Из студентов. Ушел из
Харьковской техноложки охотником на флот. Сразу же, как "Гебен" обстрелял
Севастополь. Ушел мстить за поруганную честь города. Да, да, - усмехнулся