"Федор Чешко. За несбыточность снов" - читать интересную книгу автора

- Я все не решался вас спросить, но теперь уже все равно, наверное.
Что это вы постоянно пишете, Саша?
Прапорщик отвернулся, рассеянно тронул заиндевевший пулеметный ствол.
- Как вам сказать... Это вроде письма. Да, вот именно письма к самому
себе. Глупо, наверное, но я так привык. Давно еще, с детства.
С детства... Ротмистр понял, наконец, что именно - смутное,
неосознанное - напомнил ему подхваченный эхом недавний хрупкий морозный
перезвон часов. Боже, как давно это было!
...Мягкий, копящийся по углам сумрак, пахнущий хвоей и разогретым
воском свечей, искрящееся изморозным узором окно, мягкая белоснежная
прохлада под щекой... А где-то за стеной неспешно вызванивают строгие
большие часы, и теплая рука поправляет одеяло, гладит по голове:
- Спи, Славочка. Спи, маленький мой. Не будешь спать - не придет к
тебе Дед Мороз в эту ночь. Ко всем детям придет, а к тебе - нет. Спи,
маленький, надо спать...
Это было очень, очень, очень давно, за многое множество лет, за три
войны от этого вечера. Так давно, что память не в силах пробиться туда, в
ту новогоднюю ночь, И спокойная ласковая ладонь вдруг вздрагивает,
срывается лихорадочной спешкой, как руки сестры милосердия тогда, в
польских лесах... И льдистый морозный узор на окнах марают вдруг алые
блики, дымившиеся на обледенелых брустверах под Екатеринодаром... И
медовый дух новогодних свечей растворяется в жирном трескучем чаду
горящего гаоляна на скорбных полях Манжурии...
Как это жестоко! Как жестоко!
Ротмистр едва не упал, потому что прапорщик вцепился вдруг в рукав
его шинели, рванул, затряс:
- Вячеслав Николаевич, очнитесь! Идут!
Да. Идут. Серые всадники замаячили впереди, там, куда уставился ствол
пулемета. Серые - это потому что сумерки, а вообще-то они, конечно,
красные. Господи, ну что же это за нелепость такая в голову лезет?!
Руки прочно легли на рубчатые, морозно обжигающие рукояти. Рядом
хлопотливо умащивается прапорщик, уминает снег, передвигает коробки с
лентами... А эхо, дивное чистое эхо, покорно множит хруст смерзшегося
снега под копытами, конский храп, голоса, властный железный лязг... Ну,
Саша, с богом!
Грохот первой очереди привычной тяжелой дрожью отдался в локти и
плечи. Тени всадников заметались; заплясали среди них забавные фонтанчики
снежной пыли. Веселая забава! Рухнула лошадь, другая, еще одна понеслась
без всадника. Так, теперь - левее, вон, где в кучу сбились, раззявы. А
теперь - по тем двоим, оторвавшимся... Вот так. А теперь - по тем, что
залегли за трупами лошадей. И опять по верховым. Главное - не дать обойти
с флангов. Как можно дольше не давать обойти с флангов. Не дать...
Ротмистр не сразу понял, почему вдруг смолк пулемет. А потом снова
зло полыхнуло алым из темного месива подступавших слева кустов
(обошли-таки, не углядел в сумерках!), тяжелый тупой удар в плечо
отшвырнул его в сторону, и он сразу увидел все - и перекошенную ленту, и
торопливую черноту, выползающую из-под растрепанных волос прапорщика.
Он еще успел вытащить из-за пояса и приподнять досадно отяжелевший
наган, успел надавить на спуск (и еще, и снова) и порадоваться ответившему
из кустов негромкому булькающему храпу.