"Г.К.Честертон. Восторженный вор" - читать интересную книгу автора

чего вы хотите? Эти социалисты нас абсолютно обобрали.
- Конечно, конечно, - согласился сыщик, рассеянно кивая, и снова
уставился в потолок, словно унесся мыслью за тысячи миль. Наконец он сказал:
- Когда мы смотрим на картину, мы не думаем о конкретных, знакомых людях.
Попробуем и сейчас представить себе, что говорим о чужих. Одна девушка
выросла в роскоши и привыкла к красивым вещам. Потом ей пришлось жить скучно
и просто - выхода у нее не было. Ей платит жалованье черствый старик, и ей
не на что надеяться. А вот еще один сюжет. Светский человек привык жить
широко, а живет более чем скромно. Он обеднел, да и жена-пуританка не терпит
невинных радостей, особенно табака. Вам это ни о чем не говорит?
- Нет, - сказала миссис Маубри и встала, шурша платьем. - Все это в
высшей степени странно. Не понимаю, что вы имеете в виду.
- Да, непрактичный этот вор... - сказал сыщик. - Если бы он знал, на
что идет, он бы обронил два фермуара.
Миссис Мильтон-Маубри отряхнула со своих ног прах и пыль конторы и
отправилась за утешением в другие места. А мистер Прайс подошел к телефону,
улыбаясь так, словно он скрывал улыбку от самого себя, позвонил другу в
Скотланд-Ярд и долго, обстоятельно говорил с ним о карманных кражах, которые
участились с недавних пор в беднейших кварталах Лондона. Как ни странно,
повесив трубку, мистер Прайс записал новые сведения на том же листке, на
котором он делал заметки во время беседы с миссис Маубри.
Потом он снова откинулся в кресле и уставился в потолок. В эти минуты
он был похож на Наполеона. Что ни говори, Наполеон тоже был невысок, а в
пожилые годы тучен; вполне можно допустить, что и Прайс стоил больше, чем
казалось с виду.
Сыщик ждал еще одного посетителя. Оба посещения были тесно связаны,
хотя миссис Маубри сильно бы удивилась, если бы встретила здесь хорошо
знакомого ей младшего партнера фирмы "Нэдуэй и сын".
Дело в том, что Алан Нэдуэй не действовал больше тайно, как тать в
нощи. Он намеренно выдал себя - еще откровенней, чем в тот раз, когда
оставил карточку у Крэйлов. Если ему суждено попасть в тюрьму и в газеты,
заявил преступник, он будет фигурировать там под собственным именем. В
письме к брату он серьезно сообщал, что не видит в карманных кражах ничего
дурного, но совесть (быть может, слишком чувствительная) не позволит ему
обмануть доверчивого полисмена. Трижды пытался он назваться Ногглуопом, и
всякий раз голос у него срывался от смущения.
Гром разразился дня через три после этого письма. Имя Нэдуэев снова
замелькало в шапках всех вечерних газет, но контекст был совсем не тот, что
обычно. Алан Нэдуэй, старший сын сэра Джекоба Нэдуэя (так звали к тому дню
его отца), привлекался к суду по обвинению в воровстве, которым он прилежно
и успешно занимался несколько недель.
Дело осложнялось тем, что вор не только цинично и безжалостно обирал
бедняков, но выбрал к тому же тот самый квартал, где его брат,
достопочтенный Норман Нэдуэй, подвизался с недавних пор в качестве
приходского священника и неустанно творил добро, снискав заслуженную любовь
прихожан.
- Просто не верится! - сокрушенно и веско сказал Джон Нэдуэй. - Неужели
человек способен на такую гнусность?
- Да, - немного сонно откликнулся Питер Прайс, - просто не верится.
Не вынимая рук из карманов, он встал, посмотрел в окно и прибавил: