"Г.К.Честертон. Волков Лаз" - читать интересную книгу автора

себе на льду черную звезду смерти. Он сорвался внезапно, предварительно
располагая остаться; могу догадываться, что после безобразной сцены с
Балмером во время их деловой беседы. Сами знаете, Балмер умел довести
человека до кровожадных намерений; боюсь, и сам юрист мог покаяться кое в
чем не вполне благовидном и имел основания опасаться разоблачений
клиента. Однако, насколько я разбираюсь в природе человеческой, многие
способны мошенничать в своем ремесле, но никто - в своем хобби. Возможно,
Хэддоу - и бесчестный юрист, археолог он, конечно, честный. Напав на след
Волхова Кладезя, он не мог не пойти по нему до конца. Таких не надуешь
россказнями насчет мистера Приора и дыры в стене; он все разведал, вплоть
до точного месторасположения колодца, и был вознагражден за свою
дотошность, если только удачное убийство можно счесть вознаграждением.
- Но вы? Как вы-то напали на след всех этих тайн? - спросил юный
архитектор.
На лицо Хорна Фишера набежала туча.
- Слишком многое мне было известно заранее, - сказал он. - И
неловко, в сущности, непочтительно отзываться о бедном Балмере, который
за все расплатился сполна, тогда как мы покуда не расплатились. Ведь
каждая сигара, которую я курю, каждая рюмка вина, которое я пью, прямо
или косвенно восходят к разграблению святынь и утеснению бедных. В конце
концов не так уж надо тщательно рыться в прошлом, чтоб обнаружить этот
лаз, эту дыру в стене; эту громадную брешь в укреплениях английской
истории. Она упрятана под тоненьким слоем ложных наставлений и знаний,
как черная, окровавленная дыра этого колодца скрыта под тонким слоем
плоских водорослей и тонкого льда. Совсем это тонкий ледок, что говорить,
а ведь не проваливается; и держит нас, когда мы, переодевшись в монахов,
пляшем на нем, потешаясь над нашим милым, причудливым средневековьем. Мне
велели измыслить маскарадный костюм; вот я и оделся в согласии со своим
вкусом и мыслями. Видите ли, мне кое-что известно про нашу страну и
империю, про нашу историю, наше процветание и прогресс, нашу коммерцию и
колонии, про века пышности и успеха. Вот я и надел старомодное платье,
раз уж мне было велено. Я избрал единственную одежду, приличествующую
человеку, унаследовавшему приличное положение в обществе и, однако, не
вовсе утратившему чувство приличия.
И в ответ на вопросительный взгляд он резко поднялся, осеняя всю
свою фигуру щедрым взмахом руки.
- Вретище, - сказал он. - И, разумеется, я посыпал бы главу пеплом,
если б только он мог удержаться на моей лысине.