"Гилберт Кийт Честертон. Неразрешимая загадка ("Цикл о Брауне")" - читать интересную книгу автора

останками мученицы, сколько золотом и рубинами. Быть может, Фламбо решил,
что священник тут очень кстати; как бы то ни было, он пришел к нему,
преисполненный пыла и замыслов.
Занимая едва ли не всю уютную комнатку пастыря, Фламбо, словно
мушкетер, крутил свой воинственный ус.
- Как можно?! - кричал он. - Как можно допустить, чтобы он украл эти
камни прямо из-под носа?!
Городок Кестербери находился в шестидесяти милях от столицы. Раку
ожидали в монастыре только к вечеру, так что спешки особой не было, хотя
даже в автомобиле пришлось бы ехать целый день. Отец Браун заметил, что у
этой дороги стоит кабачок, где они пообедают, ибо его давно приглашали туда
заглянуть.
Пока они ехали мимо леса, кабачков и домов становилось все меньше, а
ясный дневной свет преждевременно сменялся полутьмой, ибо над серыми
деревьями собирались синие тучи. Как всегда бывает в таких сумерках, все
яркие пятна как бы засветились - красные листья и золотисто-бурые грибы
горели собственным мрачным огнем. Тогда и увидели путники просвет в лесу,
подобный щели в серой стене, а глубже, над обрывом - высокий, довольно
странный кабачок, именуемый "Зеленым драконом".
Друзья нередко бывали вместе в кабачках и других обиталищах человека,
они любили бывать там, но сейчас не слишком обрадовались. Когда автомобиль
их был еще ярдах в ста от мрачно-зеленых ворот, перекликавшихся с
мрачно-зелеными ставнями узкого, высокого дома, ворота резко распахнулись, и
женщина с дикой копной рыжих волос бросилась наперерез автомобилю. Фламбо
затормозил, но она уже успела приникнуть к стеклу искаженным, бледным лицом.
- Вы отец Браун? - вскричала она и тут же спросила: - А это кто такой?
- Мой друг Фламбо, - спокойно отвечал священник. - Чем я могу вам
помочь?
- Зайдите в дом, - сказала она как-то слишком коротко и резко. -
Человека убили.
Они молча вышли и направились к темно-зеленой калитке, за которой
открылась темно-зеленая аллея, окаймленная не деревьями, но столбиками и
подпорками, увитыми плющом и виноградом, чьи листья были порой и багровыми,
и мрачно-бурыми, и даже черными. Потом они вошли в просторную комнату,
увешанную ржавым оружием XVII века; мебель здесь была такой старой и стояла
в таком беспорядке, словно это не комната, а склад всякой рухляди. К
великому их удивлению, от рухляди отделился один предмет, двинулся к ним и
оказался на редкость неряшливым, непривлекательным человеком, который словно
бы никогда прежде и не двигался.
Однако, сдвинувшись с места, он проявил вежливость, даже некую живость,
хотя напоминал, скорее, учтивую стремянку или полку. И священник, и друг его
ощутили, что никогда прежде им не было так трудно определить, кто перед
ними. Никто не назвал бы его джентльменом, но была в нем та несколько
пыльная утонченность, какая бывает у людей, преподающих в университете; он
казался изгоем, отщепенцем - но скорее ученым, чем богемным. Худой и
бледный, остроносый и остробородый, он полысел со лба, но волос не стриг,
глаза же были скрыты темными очками. Отец Браун вспомнил, что нечто похожее
он видел когда-то давно; однако никак не мог понять, что же. Комната и
впрямь служила чем-то вроде склада, и на полу лежали кипы памфлетов XVII
века