"Индиана Джонс и Дельфийский оракул" - читать интересную книгу автора (Макгрегор Роб)

2. Герои-висельники

Сзади мантия Инди была изодрана в клочья, и, входя в ворота университетского городка, он был вынужден придерживать лохмотья одной рукой. Но на такие мелочи ему было плевать – Инди до сих пор радовался, что удалось отделаться от легавых, мошенников и прочих собак. Главное – диплом, а остальное не имеет значения.

Он глянул вверх на развевающийся на легком ветру транспарант, гласивший «23 мая – ДЕНЬ ОТЦОВ-ОСНОВАТЕЛЕЙ». Тут сердце у него сжалось, и ощущение облегчения покинуло Инди. Последние события напрочь отшибли у него воспоминания о ночной проделке. Поступок, прежде казавшийся достойным завершением учебы в колледже, теперь выглядел не столь уж привлекательно.

Дойдя до конца дорожки, ведущей к той самой аллее, они остановились. Толпа студентов в черных мантиях и их родителей столпилась на тротуаре. Над ними на фонарных столбах болтались висельники. С того места, где стоял Инди, манекены выглядели, как настоящие люди в американских революционных костюмах – свободных белых рубахах и жилетах, брюках -дудочках и треугольных шляпах.

– Ну, ты только посмотри! – с ехидной ухмылкой заметил Шеннон. – Джорджи, два Тома и Бенджи.

Инди мрачно обозревал эту картину, уже не испытывая от нее никакого восторга.

– И что с того? При свете дня это похоже на карикатуру. Вообще-то, я думал, их уже сняли.

В будний день дворники городка, наверняка уже перерезали бы веревки и убрали манекены с глаз долой. Но сегодня, в субботнее утро, перед фонарями толпились зеваки.

– Ну, по-моему, это здорово, – ухмыльнулся Шеннон и хлопнул Инди по спине. – Нам это удалось!

В его голосе не было и тени беспокойства.

– Ага. Потрясающе.

– Слушай, даже газетчики здесь. У тебя есть шанс выложить им все до последнего.

Поначалу именно это и входило в намерения Инди, но теперь совершенно расхотелось брать на себя ответственность за этот подвиг, а уж похваляться им – и того менее. Может, не стоило переносить это дело с кануна Дня отцов-основателей на день выпуска. Может, теперь никто ничего не поймет.

Шеннон слегка двинул ему кулаком в плечо.

– А вон мои предки. Увидимся позже.

Инди проводил взглядом смешавшегося с толпой Шеннона и направился к тому месту, где репортеры фотографировали «Тома Джефферсона». Собравшиеся гомонили в один голос, и каждое слово ранило Инди, как острый нож.

– Кто это сделал? – недоумевал кто-то.

– И с какой целью?

– Да просто так.

– Ужасно!

– Должно быть, это большевики. Я слышал, в университетском городке они есть.

– А может, какой-нибудь роялист. По-моему, Франклин роялистам, как кость в горле.

– Какой-нибудь психованный англичанин.

Никто из зевак не находил в проделке ни капли юмора, и не мог ухватить ее смысла. Теперь Инди едва сдерживался. Ему хотелось заорать, мол, это его выставка к Дню отцов-основателей, и неужто ни о кого не доходит, зачем они тут развешаны?

– Это позор для нашего университета! – гремел властный голос у соседнего столба. – Нижайшее оскорбление!

Ректора университета Маллери Малхауза окружали репортеры, студенты и их родители. Его багровая физиономия еще побагровела против обычного, лоб покрывала обильная испарина. Малхауз черпал в Дне отцов-основателей неизменное вдохновение. Целый день звучали речи и творились патриотические действа, и хотя участвовать никого силком не заставляли, игнорировать этот день со стороны выпускников было бы оплошностью. На младших курсах, когда Инди еще жил в общежитии, старосты отвечали за то, чтобы привлечь всех к участию в параде или что-нибудь в том же духе.

В прошлом году, переехав на квартиру вне городка, Инди отвертелся от участия в Дне отцов-основателей. Однако в этом году Малхауз потребовал, чтобы все изучающие историю или английский написали работу об отцах-основателях, угрожая в противном случае не зачесть курс. Инди нехотя подчинился, но все равно сделал по-своему.

– Несомненно, всякий, кто вешает изображения основателей нашего государства на фонарных столбах – опасный, неуправляемый индивидуум, – продолжал Малхауз. – Я рассматриваю этот факт, как подстрекательство, как наглое оскорбление национального достоинства нашей великой страны!

Инди сердито нахмурился и начал пробираться поближе к Малхаузу. Он ждал, даже жаждал словесных баталий – но никак не рассчитывал, что Малхауз произведет эту проделку в ранг государственного преступления.

– А вам не кажется, что это всего лишь студенческая шутка? – спросил кто-то из журналистов.

Охваченный высокомерным негодованием Малхауз побагровел до крайности.

– Если это и шутка, то весьма низкого пошиба. Но кто бы за этим ни стоял, он будет найден и понесет соответствующее наказание!

– То есть, вы расцениваете повешение чучел как уголовное преступление? – выкрикнул другой репортер.

– Полиция университета уже уведомлена, а наши юристы в данный момент рассматривают правовые аспекты. В данный момент я ничего не могу предугадать.

– Доктор Малхауз, а не демонстрирует ли эта акция пример свободы слова, провозглашенной нашими отцами-основателями? – осведомился студент, в котором Инди признал редактора университетской газеты.

Малхауз через плечо указал на своего заместителя, снимавшего со столба чучело «Джорджи».

– Молодой человек, факт повешения на фонарном столбе изображения первого президента нашей страны отнюдь не является примером свободы слова. Наоборот, это прямая угроза ей!

Проклятье! Это уж никуда не годится. Инди посмотрел на зажатую в руке шапочку и прикинул, могут ли его лишить диплома. А что тогда? Крушение всего, вот что. Только думать об этом надо было вчера вечером.

– Что вы об этом думаете, Джонс?

Обернувшись, Инди увидел Теда Конрада, своего преподавателя истории. Тому едва перевалило за тридцать, он носил старомодные усы с закрученными кончиками и был любимым наставником Инди.

Пожав плечами, Инди уставился на ближайшее чучело.

– У кого-то будет куча неприятностей.

– А по-моему, это похоже на удар дуплетом по Дню отцов-основателей.

На губах Инди заиграла тонкая улыбка.

– Пожалуй, не исключено.

Инди восхищался молодым профессором за прямоту суждений и за смелость идей. Конрад то и дело повторял студентам, что надо отстаивать свои убеждения без оглядки на авторитеты. Свобода слова, говорил он, означает выражение себя любыми способами, лишь бы они не наносили ущерб другим. Это и есть настоящая демократия. Конрад мягко подшучивал над неумеренным восхвалением достоинств отцов-основателей, а когда ему было поручено провести на своем курсе ту самую письменную работу, он напутствовал студентов словами:

– Когда будете писать эту работу, не забывайте, что вы в университете, а не в церкви.

Инди именно так и поступил, и теперь Конрад подозревает его, тут уж двух мнений быть не может.

– Джонс, – сказал он, улыбаясь и указывая на висящие фигуры, – все это здорово смахивает на то, что вы предложили в своей письменной работе.

Инди вдруг понял, что Конрад читает в его душе, как в открытой книге.

– Я не говорил, что их следовало повесить. Я утверждал, что если бы победили англичане, наших великих отцов-основателей обвинили бы в предательстве, а то и повесили.

– О, я понял вашу точку зрения. Мне понравилась ваша работа. Я поставил вам А [1].

Вот здорово! Он все-таки понял, что к чему.

– Тогда вы должны оценить то, что я сделал, – воскликнул Инди. – Таким способом я распрощался с Днем отцов-основателей. Демократия на практике.

– Вы припозднились на неделю, – кивнул Конрад, – но все равно идеально подгадали к выпуску. Я искренне восхищен вашей прямотой, Джонс. Но, как вы понимаете, от последствий вашего поступка вам не отвертеться. – Он бросил взгляд на изодранную мантию и выглядывающие из-под нее волосатые конечности. – Кстати, недурной наряд!

Инди ощущал себя мухой, запутавшейся в паутине и наблюдающей за приближением паука. Он стоял у торца длинного стола заседаний в обшитом роскошными деревянными панелями зале на пятом этаже административного корпуса. Здесь было самое сердце университета, холодное и унылое, куда почти не ступала нога студента. За столом сидели: декан, заведующий кафедрой истории, член попечительского совета, два университетских адвоката и Тед Конрад. Не считая Теда Конрада, доставившего сюда Инди, все собравшиеся оказались угрюмыми стариканами в серых костюмах.

Вдруг дверь распахнулась, и в конференц-зал прошествовал ректор Малхауз собственной персоной. Поздоровавшись с сидевшими за столом, он взглянул на Инди.

– Садитесь, мистер Джонс.

Малхауз указал на стул у противоположного конца стола.

Инди вчера рано утром разбудили два офицера университетской полиции и устроили ему в своей конторе допрос. Он сознался во всем, кроме соучастия Шеннона. При этом присутствовал декан Уильямс, и когда полицейские покончили с допросом, декан еще с полчаса расспрашивал Инди о личной жизни. Уильямс, представительный седовласый мужчина, некогда был профессором психологии, и его вопросы отражали этот факт. В конце концов, он приказал явиться сюда сегодня ровно к десяти.

– «О сущности американских патриотов и предателей», – задумчиво зачитал Малхауз, тыча пальцем в письменную работу Инди, посвященную Дню отцов-основателей. – Что ж, это лучше, чем «Герои-висельники», как окрестила это дело пресса. – Он уставился на свежеиспеченного выпускника поверх оправы пенсне и почесал подбородок с академической многозначительностью, по части которой был большим мастаком. – Мистер Джонс, неужели вы рассчитывали выйти сухим из воды?

– Я… э… – Инди прокашлялся и попытался совладать с волнением. – Я вовсе не рассчитывал ниоткуда выходить. Моя работа посвящена наличию явных параллелей между славными героями и вероломными негодяями. Если бы англичане победили…

– Но англичане не победили, мистер Джонс, – вмешался заведующий кафедрой истории. – И вешая чучела наших национальных героев, наших отцов-основателей на фонарных столбах, именно вы поступили, как предатель. Именно так большинство людей расценивает ваш поступок.

– По-моему, при вынесении суждения о мистере Джонсе нам следует принять в расчет и некоторые смягчающие обстоятельства, – вмешался декан Уильямс. – Вчера утром мы с ним долго беседовали, и я убедился, что молодой человек не в ладах с самим собой. Его поступок был выпадом не против отцов-основателей, а скорее, против собственного отца, единственного живущего родственника, известного ученого-лингвиста доктора Генри Джонса.

Как я понимаю, доктор Джонс весьма занятой человек и, к несчастью, не выкроил времени, чтобы прибыть из Нью-Йорка на выпускную церемонию. Очевидно, такое невнимание и отчужденность отца вызвали обиду сына, и то, что имело место прошлой ночью – всего лишь демонстрация этих чувств.

Инди возмутило, что декан говорит о нем, словно об отсутствующем. И потом, что он несет? Ну да, не обошлось и без обиды на отца, но отцов-основателей он вешал не за это. Инди уже собрался

заявить об этом, когда заговорил Тед Конрад:

– Интересный психоанализ, декан Уильямс, но я не уверен, что именно это подвигло мистера Джонса на такой поступок. Движущие мотивы ясно видны из его письменной работы об отцах-основателях. Работа говорит сама за себя. Переписывая историю, можно опираться лишь на беспочвенные предположения, но приведенные Джонсом аргументы тщательно продуманы.

Малхауз неодобрительно надул губы.

– Профессор Конрад, вы поддерживаете его поступок?

– Извините, но… – подался вперед Инди.

– Нет, его действий я не поддерживаю, – парировал Конрад, не обращая внимания на Инди. – Он вышел далеко за рамки дозволенного. Я просто объясняю его побудительные мотивы.

Малхауза явно не убедило ни то, ни другое.

– Разумеется, вы можете рассматривать это и с психологической, и с академической точек зрения. Но факт остается фактом – мистер Джонс продемонстрировал свое неуважение к основателям нашего государства и отвращение к Дню отцов-основателей, принятому в нашем университете.

Они еще несколько минут потолковали о мотивах и пришли к единому мнению, что независимо ни от каких мотивов, он был не прав. Затем Инди попросили покинуть зал.

– Пожалуйста, разрешите мне сказать, – попросил он, вставая.

Малхауз нахмурился.

– Говорите, молодой человек, но покороче.

– Я всего лишь хочу сказать, что мой отец тут ни при чем. У меня и в мыслях не было символически вешать его.

С этими словами он повернулся, вышел из зала и, тяжело вздохнув, уселся в приемной. Ему представилось продолжение разговора. Вот сейчас они судят и рядят, решая его будущее, стараясь при этом не думать о нем, как о личности. Уж на изъятии диплома Малхауз наверняка настоит, никак не меньше.

А куда деваться без диплома? Поездка в Париж накрылась, это уж точно. Придется искать работу, но вот какую? Без диплома даже нельзя преподавать латынь или французский. Инди даже не хотелось думать о будущем, настолько неопределенным оно представлялось.

Минут через пять дверь открылась, и декан Уильямс кивком головы позвал его в зал. Едва Инди сел, Малхауз сверкнул на него глазами.

– Ну, ваше счастье, мистер Джонс, что я склонен прислушиваться к мнению окружающих. Прежде всего, мы с адвокатами рассмотрели возможные виды наказаний за ваш проступок и пришли к взаимному согласию. Университету вряд ли пойдет на пользу, если мы двинем это дело дальше, по крайней мере, в правовом смысле. Поэтому мы склонны поскорее все замять.

«Давай. Не тяни. Говори же. Скажи, что вы лишаете меня диплома.»

– Самый легкий способ уладить дело – просто исключить вас. Но вы уже закончили свое образование. Ваше счастье. – Он холодно и жестко улыбнулся. – Однако, как мы поняли, нынче осенью вы намерены отправиться в Сорбонну. Мы можем легко расстроить ваши планы, отказавшись выслать ваши документы, и весьма сомнительно, что вас примут в университет на полных правах. – Он намеренно затянул паузу, чтобы придать своим словам больший вес. – Но мы намерены предоставить вам шанс обелиться.

Малхауз оглядел остальных, и те одобрительно закивали.

– Я хотел бы, чтобы вы попросили прощения у присутствующих, а затем принесли те же извинения в письменном виде, чтобы моя канцелярия предала их огласке в печати.

Взгляды присутствующих в зале обратились к Инди в ожидании ответа. Но сказать ему было нечего. Почему он должен извиняться за то, о чем не сожалеет? И как насчет стойкости в убеждениях? И демократии?

Конрад в упор смотрел на Инди, словно хотел внушить: «Соглашайся, пока предлагают». Инди отвел глаза, раздосадованный, что именно Конрад, выдавший его вопреки собственным принципам, призывает к соглашательству. Но если воздержаться от извинений, то Малхауз не преминет привести в исполнение угрозу задержать документы. «Из двух зол меньшее», – подумал он и сказал:

– Хорошо, так я и поступлю.

Малхауз кивнул и слегка улыбнулся.

– Итак, мы ждем. Слушаем.

Инди уставился в стол.

– Я прошу у всех у вас прощения. Я сожалею… сожалею, что так поступил. Завтра канцелярия получит мое письмо с извинениями.

Затем, оттолкнувшись от стола, он встал и стремительно вышел. Перескакивая через две ступеньки за раз, он добежал до первого этажа, выскочил из дверей и побрел по аллее, не зная, куда идти дальше. Какая разница? Гнев буквально душил его.

– Джонс, постойте, погодите!

Конрад. Инди даже не замедлил шага.

– Джонс!

Он резко остановился и обернулся.

– Что вам еще надо?

– Я хочу с вами поговорить.

Инди вдруг сообразил, что стоит всего лишь в паре шагов от того самого столба, на котором они с Шенноном повесили первое чучело.

– Наверно, вам хочется, чтоб я забрался туда и сам повесился, – ткнул Инди большим пальцем в сторону фонаря. – А может, вы ждете от меня персональных извинений перед вами. Так?

– Успокойтесь, Джонс. Вы держались перед ректором прекрасно. Просто прекрасно.

– Еще бы. Прямо героем.

– Послушайте меня. Вы отстояли свою точку зрения. Поверьте, действительно отстояли. Я битый час разговаривал с Малхаузом у него дома, и он признал, что реагировал чересчур бурно.

– Ну, что-то я не слышал его извинений.

– Да, но вас и не арестовали. Эти законники откопали бы кучу статей обвинения – от вандализма до государственной измены. Неужели вам не ясно? Вы победили. Черт, если бы алкоголь не запретили, я поставил бы вам выпивку!

– Я победил, я же и проси прощения? Что ж это за победа?

– Послушайте, но должен же был Малхауз сохранить лицо! Если бы вы отказались просить прощения, ему ничего не оставалось, как развеять в прах ваши шансы на учебу в Сорбонне.

Инди понимал, что Конрад прав.

– А как насчет извинений в письменном виде?

– Это прекрасная возможность разъяснить свой поступок всем и каждому. Только не злорадствуйте; напишите, что осознаете собственную ошибку.

– Ага. Еще бы.

Конрад похлопал Инди по плечу.

– Похвальный настрой! Удачи в Париже. Я вам завидую. У вас наверняка все сложится хорошо; вы найдете, что ищете.

Глядя вслед удаляющемуся Конраду, Инди ломал голову над словами профессора, пытаясь понять, чего же ищет. Он и сам этого не знал, но чувствовал, что узнает с первого же взгляда.