"Борис Дмитриевич Четвериков. Эстафета жизни (Котовский, Книга 2)" - читать интересную книгу автора

пулеметных тачанок, сверкание обнаженных клинков.
Кончилась ли гражданская война в тот день, когда генерал Деникин,
бросив свою разбитую армию на произвол судьбы, отплыл из Новороссийска на
французском военном корабле? Это был март 1920 года. Генерал избегал
смотреть в глаза своим унылым адъютантам. А французские матросы еле
сдерживали смех, глядя на побитого белого генерала.
Впрочем, может быть, гражданская война прекратилась в тот день, когда
в феврале 1920 года Иркутский ревком вынес смертный приговор Колчаку за
измену отечеству? Тогда иркутский финотдел принял по описи 5143 ящика и
1680 мешков с золотыми слитками, которые хотел увезти с собой Колчак,
прихватив это золото, видимо, на память о любимой родине.
А может быть, считать концом гражданской войны взятие Блюхером
Перекопа? Или тот знаменательный день 15 ноября 1920 года, когда
французский адмирал прислал на крейсер "Корнилов" барону Врангелю
насмешливую радиограмму: "С почтительным приветствием желаю счастливого
пути до Константинополя"? Или тот блистательный день 16 ноября 1920 года,
когда командующий Южным фронтом Фрунзе телеграфировал Ленину: "Сегодня
нашей конницей занята Керчь. Южный фронт ликвидирован"?
Но пулеметные очереди продолжали прорезывать тишину, выстрелы из-за
угла продолжали выхватывать из советских рядов лучших людей. Котовский при
одном воспоминании о гибели боевых друзей и соратников приходил в ярость:
- Дорого вам обойдутся эти злодеяния, господа империалисты! И
напрасно стараетесь. Разве можно заставить солнце не взойти над землей!
Разве можно остановить половодье, замедлить приход весны!
И так щемило сердце, когда сознавал, что невозвратимы утраты, что
больше никогда не придется ему увидеть светлой улыбки комиссара
Христофорова, брызжущей жизнерадостности красавца Няги, рассудительного
спокойствия папаши Просвирина, буйной отваги Макаренко, верности долгу
многих и многих, сложивших головы в жарких схватках с врагом.
- Эх, ребятки, ребятки! - горевал Григорий Иванович. - До чего же мне
жаль вашей загубленной молодой жизни! А случись начать все сначала, не
задумался бы опять повести вас в бой. Зачем же и жить, если не для блага
матери-родины? И разве жизнь измеряется днями? Жизнь измеряется славными
делами!
Тут Григорию Ивановичу вспомнился командир полка, который сожалел,
что Котовскому не удалось "отбояриться от корпуса". Котовский при одном
этом воспоминании потемнел и нахмурился. Брови у него сдвинулись, глаза
стали острыми.
- Леля, ты не помнишь, как звали пехотного командира, который
хвастался, что у него превосходный квас приготовляют?
- Это Мосолов, что ли? - тотчас откликнулась Ольга Петровна из
соседней комнаты. - Как не помнить! Он еще говорил, что вы выполнили на
сто процентов заданную норму по защите революции и теперь имеете право на
перекур. Мосолов это! Комполка, Павел Архипович Мосолов.
Котовский и сам помнил, что Мосолов. Но у него была такая манера:
если ему человек не очень нравился, он нарочно путал, перевирал его
фамилию, а то уверял, что и вовсе ее запамятовал.
- Мосолов? Ты точно помнишь? А не Мозгляков? Ишь ты! Мосолов!
Приезжай, говорит, роскошным квасом угощу. Выполнили, говорит, заданную
норму по защите революции. Гадость какая! Вот ведь и командир, и даже