Скотт Вестерфельд ИНФЕРНО: АРМИЯ НОЧИ

1 «ВАЛИ ОТСЮДА, ДЖО»

В конце концов после года охоты я нашел Сару. Оказывается, она пряталась в Нью-Джерси, и это разбило мне сердце: как, Хобокен?[1] Сара обожала Манхэттен, для нее Нью-Йорк был все равно что еще один Элвис,[2] Король, только созданный из кирпича, стали и гранита. Остальной мир представлялся ей бескрайним продолжением родительского подвала — последнего места, где она хотела бы оказаться.

Неудивительно, что она почувствовала необходимость бежать, когда болезнь начала овладевать ее разумом. Инферны всегда убегают от того, что раньше любили.

И все же, узнав, где она, я покачал головой. Прежняя Сара не застряла бы намертво в Хобокене. И тем не менее я был гам, допивал десятую чашку кофе на автостоянке старого рассыпающегося паромного терминала, вооруженный только собственными мозгами и рюкзаком с вещицами, так или иначе связанными с Элвисом. Серое небо, отражаясь в черном зеркале кофе, вздрагивало в такт биению моего сердца.

День угасал. Я провел его в ближайшем бистро, изучая меню, в ожидании пока разойдутся облака, и молясь, чтобы скучающая, очень привлекательная официантка не завела со мной разговор. Начни она со мной беседу — мне тотчас пришлось бы уйти и целый день слоняться по пристани.

Я был на взводе: обычное напряжение перед встречей с «бывшей» плюс дополнительный бонус — оказаться лицом к лицу с маньяком-каннибалом, да и время тянулось мучительно медленно. В конце концов сквозь облака пробились солнечные лучи, достаточно яркие, чтобы загнать Сару в терминал — инферны не выносят солнечного света.

На этой педеле дожди шли часто, и сорняки яростно лезли сквозь асфальт; старая автостоянка пошла трещинами, словно засохшая грязь. Отовсюду за мной наблюдали бездомные? коты, несомненно привлеченные бурно разросшейся популяцией крыс. Хищники, их жертвы и руины — поразительно, как быстро природа заглатывает места обитания людей, стоит лишь от них ненадолго отвернуться. Жизнь всегда ненасытна.

Согласно отчетам Ночного Дозора, никаких характерных признаков присутствия хищника в этом месте не было — транзитные рабочие не пропадали, на бездомных никто не бросался. Однако каждый раз после того, как люди из службы профилактики чумы все тут хорошенько протравят, орды крыс появлялись снова, несмотря на то что в этой заброшенной части города пищевых отбросов очень мало. Единственное объяснение — обитающий здесь инферн. Ночной Дозор проверил местную крысу, и она оказалась из моей «семьи».

Это могло означать одно: Сара. За исключением ее и Морганы, все девушки, которых я когда-либо целовал, уже находились за решеткой. (Моргана, в этом я был уверен, не пряталась в старом паромном терминале.)

Запертые на висячие замки двери пестрели желтыми объявлениями с предупреждением о крысином яде, но складывалось впечатление, будто парни из службы профилактики чумы чего-то побаиваются. Они разбрасывали свои смертоносные пакетики, нашлепывали предостерегающие объявления и быстро сматывались отсюда.

К счастью для них, им платят слишком мало, чтобы связываться с инфернами. Правда, и мне гоже, если не считать отменного пособия по болезни. Однако у меня в этом деле есть определенная ответственность: Сара не просто первая в моей родословной — она была первой настоящей подружкой. Моей единственной настоящей подружкой, если уж на то пошло.

Мы встретились в день начала учебных занятий — первый курс, философия — и очень быстро затеяли дискуссию касательно свободы воли и предопределения. Дискуссия продолжилась и за пределами аудитории — в кафе, а потом на всем пути до ее комнаты тем же вечером. Сару очень интересовала свобода воли. Меня очень интересовала Сара.

Дискуссия растянулась на весь семестр. Как человек, специализирующийся на биологии, я считал, что свобода воли — это скорее некие биохимические процессы в мозгу. Молекулы, сталкивающиеся друг с другом таким способом, который создает ощущение возможности выбора, хотя на самом деле это просто пляска крошечных шестеренок — нейроны и гормоны, сцепляющиеся, как в часовом механизме, и в итоге выдающие решения. Это не вы используете свое тело — оно использует вас. Нетрудно догадаться, что победу в этом споре одержал я.

Признаки пребывания Сары остались повсюду. Все окна на уровне глаз разбиты, все металлические поверхности, способные отражать, замазаны грязью или чем похуже. И конечно, крысы, повсюду крысы, просто полчища крыс. Их неким и писк были слышны даже снаружи.

Я втиснулся между створками, неплотно скрепленными висячим замком, и остановился, дожидаясь, пока зрение адаптируется к темноте. Внутри шмыгал и крысы — до меня доносились звуки быстрых шажков. Мое появление произвело эффект брошенного в воду камня: крысам понадобилось время, чтобы разбежаться во все стороны, и «рябь» улеглась.

Я прислушивался, дожидаясь бывшую подружку, но слышал только свист ветра в разбитых окнах и мириады ноздрей, принюхивающихся ко мне. Они держались поодаль, ощущая знакомый запах и пытаясь определить, являюсь ли я частью «семьи». Видите ли, крысы заключают соглашение с этой болезнью, будучи зараженными, — они не страдают. Человеческим существам повезло меньше. Даже люди типа меня — которые не превращаются в голодных монстров и не испытывают потребности убегать от тех, кого любят, — страдают. Утонченно.

Я бросил рюкзак на пол, достал афишу и, развернув ее, наклеил на внутреннюю сторону двери. Отступил на шаг, и вот он — Король, улыбающийся мне сквозь тьму, блистательный на фоне черного бархата. Сара ни за что не пройдет мимо этих пронизывающих зеленых глаз и лучистой улыбки.

Чувствуя себя в большей безопасности под пристальным взглядом Элвиса, я углубился во тьму. Словно в церкви, рядами тянулись длинные скамьи; в воздухе ощущался слабый запах тел человеческой толпы, давно покинувшей это помещение: когда-то здесь сидели пассажиры, дожидаясь следующего парома на Манхэттен. Кое-где лежали постели из газет, сооруженные бездомными, но; если верить моему носу, ими не пользовались уже на протяжении нескольких недель — с тех пор, как тут объявился хищник.

За мной осторожно следовало множество крошечных лапок; крысы все еще терялись в догадках, что я собой представляю. Я наклеил бархатно-черные афиши с Элвисом на каждый выход из терминала, их яркие краски дисгармонировали с тускло-желтыми предостережениями о крысином яде. Потом залепил афишами разбитые окна, чтобы, куда Сара ни кинулась, ее повсюду встречало лицо Короля.

У одной стены я нашел разорванную в клочья рубашку, испачканную свежей кровью и выброшенную за ненадобностью, словно конфетную обертку. Пришлось напомнить себе, что это осталось не от Сары, которую так волновали свободная воля и всякие милые пустячки, имеющие отношение к Элвису. Теперь она — хладнокровный убийца.

Прежде чем снова застегнуть рюкзак, я достал оттуда восьмидюймовую фигурку, изображающую Элвиса на телевизионном концерте «Возвращение» шестьдесят восьмого года, и положил ее в карман. Я надеялся, что мое лицо, знакомое Саре, защитит от нападения, но никогда не повредит иметь под рукой надежное проклятие.

Наверху, где из стены, нависая над залом ожидания, выдавались офисы паромной администрации, раздались какие-то звуки. Инферны предпочитают устраиваться в маленьких, высоко расположенных помещениях. Лестница была одна, ступени в середине провисали, словно старый фартук. Под действием моего веса первая же, к несчастью, заскрипела.

Это не имело значения — Сара уже должна знать, что кто-то тут есть, — но дальше я пошел осторожнее, после каждого шага дожидаясь, пока лестница перестанет качаться. Парни из Архива предупреждали меня, что терминал бездействует уже лет десять.

Используя преимущество медленного подъема, я оставлял на ступенях кое-какие предметы из своего рюкзака. Накидку с блестками, миниатюрную рождественскую елку, альбом «Элвис ноет Евангелие».

Черепа, выстроенные в ряд, смотрели на меня сверху, с лестницы. Я уже видел помеченные таким образом логовища, отчасти нечто вроде заявки на свою территорию — предостережение другим хищникам держаться подальше, — отчасти нечто такое, что инфернам просто… нравится. «И вновь никакой тебе свободной воли, — подумалось мне, — обычные биохимические процессы в мозгу, определяющие эстетические предпочтения настолько же предсказуемые, как и покупка мужиком средних лет красного спортивного автомобиля».

Носком ботинка я отшвырнул один из черепов во тьму, он покатился по полу с негромким «ка-бум-ка-бум-ка». Когда эхо растаяло вдали, я услышал чье-то дыхание. Интересно, узнала ли она мой запах?

— Это я! — негромко окликнул я, не особенно рассчитывая на ответ.

— Кэл?

Я замер, не веря своим ушам. Никто из бывших девушек, которых мне удавалось выследить, не говорил ни слова и уж тем более не произносил моего имени. Однако я узнал голос Сары — даже дребезжащий, иссушенный и ломкий, это был ее голос.

— Я здесь, чтобы помочь тебе, — сказал я.

Никакого ответа, кроме топота крысиных лапок. Даже ее дыхания не было слышно: инферны умеют не дышать, существуя за счет кислорода, запасаемого в цистах паразита.

Передо мной тянулась галерея с рядом дверей покинутых офисов. Сделав несколько шагов, я заглянул в первый попавшийся: мебель отсутствовала, на сером ковре были видны впечатанные в него маленькие квадратики. Не самое скверное место для работы, между прочим: большие окна выходят на гавань — вид изумительный, даже несмотря на разбитые и грязные стекла. По ту сторону реки лежит Манхэттен, шпили и окна зданий в деловой части города светятся оранжевым в лучах заходящего солнца. «Странно, что Сара оставалась там, откуда виден остров, столь любимый ею, — недоумевал я. — Как она могла выносить это? Может, она все же другая».

На полу валялось несколько пузырьков из-под крэка, старая одежда и снова человеческие кости. «Интересно, где она охотилась, — настойчиво вопрошал я сам себя, — и как получилось, что Дозор не зафиксировал эти убийства?» У хищников есть одна особенность: они оставляют на любой экосистеме огромный статистический след. Поместите около двух десятков убийц даже в самый большой город, и они будут бросаться в глаза, словно охваченный огнем дом. Последнюю тысячу лет эта болезнь развивала в себе способность оставаться как можно более незаметной, однако любителям человечинки все труднее и труднее прятаться. В конце концов, жертвы-люди имеют сотовые телефоны.

Я вышел в коридор, закрыл глаза и снова прислушался. Ничего. Когда я открыл их, Сара стояла передо мной. В голове промелькнула ужасно тривиальная мысль: «Она похудела». Жилистое тело почти полностью скрывали ворованные обноски — словно у ребенка в одежде не по росту, с чужого плеча. Как всегда при встрече с «бывшей» после долгого перерыва, возникло ощущение чего-то сверхъестественного при виде трансформации, которую претерпело знакомое лицо.

Я могу понять, почему легенды называют их прекрасными: героиновое изящество, но без скверной кожи. И взгляд у инферна такой напряженный! Адаптированные к темноте, их зрачки и радужные оболочки огромны, а кожа вокруг глаз оттянута назад, больше обычного обнажая глазные яблоки. Словно кинозвезды, они всегда выглядят удивленными и почти совсем не мигают.

Одно короткое, ужасное мгновение я думал, что снова влюблен в нее. Но нет — это был просто ненасытный паразит внутри меня.

— Сара… — выдохнул я.

Она зашипела. Инферны ненавидят звук собственных имен, потому что он ранит перепутанные каналы их мозга так же, как проклятие. Но она позвала меня по имени…

— Убирайся, — прозвучал дребезжащий голос. В ее глазах я видел голод — инферны всегда голодны, — но есть меня она не стала бы, я был слишком хорошо ей знаком.

Крысы заметались вокруг ног, думая, что надвигается убийство. Я с силой топнул специальным, защищающим от крыс ковбойским сапогом, и они бросились врассыпную. Этот звук заставил Сару обнажить зубы, и живот у меня свело. Пришлось напомнить себе, что она не станет есть меня, не сможет есть меня.

— Я должен забрать тебя отсюда. — И сжал фигурку в кармане.

Инферны никогда не сдаются без борьбы, но Сара была моей первой настоящей любовью. Может быть… Она ударила, словно молния, открытой ладонью по макушке; удар был настолько силен, что возникло ощущение, будто лопнула барабанная перепонка.

Я зашатался, сделал шаг назад. Мир вокруг звенел, новые удары обрушились на живот, вышибая дух. И потом, лежа на полу, чувствовал на груди вес Сары, ее тело, жилистое, словно мешок, битком набитый разъяренными змеями, ее густой запах бил мне в ноздри.

Она оттянула мою голову назад, обнажила горло, но потом замерла; в ее странно мерцающих глазах явно отражалось какое-то сражение. Что это было? Любовь ко мне? Или просто проклятие хорошо знакомого лица?

— Кафе на углу Первой авеню и Восьмой стрит, — быстро заговорил я, взывая к воспоминанию о ее любимой пиццерии. — Ванильная водка на скалах. «Вива, Лас-Вегас!» — И, чтобы подчеркнуть последнее, добавил: — Второе имя его матери было Любовь.

При этом втором напоминании об Элвисе Сара зашипела, словно змея, ее руки с длинными хищными когтями потянулись ко мне. Ногти инфернов, точно у трупов, продолжают расти, даже когда вся остальная плоть тает, и ее ногти были такие искривленные, такие черные, как высохшая оболочка жука.

Я остановил ее, назвав пароль нашего общего счета в видеомагазине, отбарабанив номер ее сотового телефона и имена золотых рыбок, которых она бросила, когда сбежала. Сара содрогнулась: упоминание о старых, хорошо знакомых вещах, когда-то таких важных, обрушилось на нее, словно удар. Потом она испустила вой, снова оскалилась и вскинула когтистую лапу…

Я вытащил из кармана фигурку и сунул ей в лицо. Конечно, это был Король, в черном, как на «Возвращении-68», с кожаным браслетом на запястье и четырехдюймовой гитарой. Единственный подарок на память, который я сделал сам себе, украв прямо из-под носа ее соседки по комнате спустя неделю после исчезновения Сары, инстинктивно понимая, что она не вернется. Хотелось сохранить хоть частичку ее.

Сара взвыла, сжала пальцы в кулак и ударила меня по груди. Я раскашлялся, глаза наполнились слезами. Однако ее вес внезапно перестал на меня давить. Я перекатился, хватая ртом воздух, и попытался встать на ноги. Когда зрение вернулось ко мне, во всех направлениях вокруг кипел серый мех — крысы, охваченные паникой при виде огорчения своей госпожи.

Она начала спускаться по лестнице, но проклятие уже овладело ее разумом. Напоминания об Элвисе, оставленные мною на ступенях, делали с кое дело — при виде накидки с блестками она дернулась, словно конь, увидевший гремучую змею, и рухнула, проломив хрупкие перила.

Я подошел к краю балкона и посмотрел вниз. ()на скорчилась на скамье, злобно глядя на меня.

— Ты в порядке, Сара?

Произнесенное имя словно пробудило ее; она побежала по залу ожидания, совершенно бесшумно ступая голыми ногами по спинкам скамеек. Однако на полпути запнулась, заметив очередную бархатно-черную афишу с Королем, и испустила жуткий, скорбный крик, эхом прокатившийся под сводами терминала. Что-то типа той берущей за живое трансформации, когда, скажем, жалкий, заброшенный кот внезапно издает звук, похожий на детский плач.

Крысы со всех сторон бросились ко мне — с целью нападения, подумал я в первое мгновение. Однако они просто пришли в возбуждение и безо всякой цели кружили вокруг моих сапог, а потом исчезали в дырах и дверях офисов.

Я побежал вниз по лестнице, и удерживающие ее металлические болты начали с визгом выдираться из стены. Сара металась от выхода к выходу, жалобно хныча при виде лица Короля. Наконец замерла и снова зашипела на меня.

Она понимала, что я загнал ее в угол, и настороженно смотрела, как я сунул фигурку в карман.

— Стой там. Я не причиню тебе вреда.

Я медленно спускался по угрожающе раскачивающимся ступеням; ощущение было примерно такое, как стоять в каноэ.

Когда моя нога коснулась пола, Сара рванула к дальней стене, высоко подпрыгнула и вцепилась черными когтями в паутину паропровода, питающего длинный радиатор. Трубы были пусты, и длинные черные ногти издавали лязгающий звук, пока она карабкалась вверх по стене в направлении высоко расположенного окна, которое я не потрудился прикрыть афишей. Она двигалась, точно паук, быстрыми рывками. Здесь, между ней и свободой, Элвиса не было. Я мог вот-вот потерять ее.

Ругаясь на чем свет стоит, я повернулся и побежал обратно по шатающейся лестнице. За спиной затрещали резкие, похожие на выхлопы звуки, болты окончательно сдались, и ровно в ту секунду, когда я ступил на балкон, лестница практически полностью отсоединилась от стены. Однако она не упала, а обвисла, цепляясь несколькими ржавыми болтами за пол верхнего этажа.

Сара добралась до высокого окна и ткнула в него кулаком. Грязное стекло разлетелось, и в здание заглянул клочок серого неба. Только она попыталась пролезть в проем, как сквозь облака прорвался яркий солнечный луч и ударил ей прямо в лицо.

Розовый свет заполнил терминал, Сара снова закричала, покачиваясь на одной руке и безостановочно молотя в воздухе другой. Она еще дважды предпринимала попытки пролезть сквозь разбитое окно, но безжалостный солнечный свет загонял ее обратно. В конце концов она рванулась в сторону, промчалась вдоль труб, спрыгнула на балкон и метнулась к двери самого дальнего офиса. Я помчался туда же.

В последнем офисе было темнее всего и сильно воняло крысами; тут находилось главное гнездо ее «семьи». Когда я достиг двери, крысы одновременно повернули ко мне морды. Красные глаза вспыхнули под воздействием пронизанного пылинками солнечного света. В одном углу стояла постель, ее ржавые пружины прикрывала полуистлевшая одежда. Большинство инфернов и не думают обзаводиться постелями. «Может, эту оставили здесь бомжи? — задумался я об очередной загадке. — Или же Сара сама притащила ее со свалки? Она любила спать с комфортом, даже подушку привезла в колледж из Теннесси. Неужели ее по-прежнему заботило, на чем она спит?»

Сара наблюдала за мной с постели, наполовину прикрыв глаза, потому что солнечный свет жег их, ей это придало более человеческий вид. Я настороженно приближался, сжимая фигурку в кармане: «Может, удастся справиться с Сарой без дальнейшей борьбы, — устало думал я. — В конце концов, она назвала меня по имени».

Замершие повсюду крысы заставляли меня нервничать. Пришлось достать из кармана пластиковый мешок и высыпать его содержимое себе под ноги. «Семья» расступилась, учуяв запах Корнелиуса. Мой старый кот уже много лет ни на кого не охотился, но они-то этого не знали. Просто внезапно я стал испускать запах хищника.

Сара так сильно вцепилась в раму кровати, что та задрожала. Я остановился, натянул на левую руку перчатку из кевлара[3] и зажал в ладони две снотворные таблетки.

— Давай-ка проглоти их. Тебе станет лучше.

Сара, прищурившись, смотрела все еще настороженно, но по крайней мере слушала. Она всегда забывала принимать таблетки, и это было мое дело — напоминать ей. А вдруг этот ритуал успокоит ее; требовалось нечто такое, что она помнит, но не столь интимное, чтобы стать проклятием. Я слышал, как она дышит, как быстро бьется ее сердце. Она могла в любой момент кинуться на меня. Я сделал еще один медленный шаг и сел рядом с ней. Ржавые пружины вопросительно заскрипели.

— Проглоти их. Они тебе помогут.

Сара перевела взгляд на маленькие белые таблетки в моей затянутой в перчатку ладони. Я почувствовал, что она на мгновение расслабилась. «Может, вспомнила, каково это — быть больной, просто нормально больной, и чтобы твой бой-френд ухаживал за тобой».

Я не так скор и не так силен, как полноценный инферн, но все же достаточно быстр. В мгновение ока я ладонью накрыл ее рот и услышал, как таблетки скользнули в пересохшее горло. Она вцепилась руками мне в плечи, но я всем своим весом откинул ей голову назад. Зубами она впилась в перчатку, но черные ногти не вонзились в мое лицо, и я увидел, как она сглотнула.

Таблетки подействовали через несколько мгновений. С таким быстрым метаболизмом, как наш, снотворное буквально валит с ног — я чувствую опьянение примерно спустя минуту после того, как алкоголь коснется языка, и мне требуется чуть ли не капельница, чтобы поддерживать кофейный кайф.

— Молодец, Сара, — Я отпустил ее и увидел, что глаза у нее все еще открыты. — Теперь тебе будет хорошо, обещаю.

Я стянул перчатку. Внешние слои пострадали, но ее зубы не проткнули кевлар. (Хотя иногда такое происходило.)

Мой мобильник почти разрядился, но позвонить я успел.

— Это она. Подберите нас.

Экран мобильника потемнел, и только тут я вспомнил, что, может, следовало бы предупредить их о сломанной лестнице. А, ладно. Как-нибудь уж сумеют забраться наверх.

— Кэл?

Я вздрогнул, но в ее полузакрытых глазах не было угрозы.

— Что, Сара?

— Покажи мне еще раз.

— Показать тебе что?

Она попыталась заговорить, однако лицо ее скривилось от боли.

— Ты имеешь в виду… — имя могло причинить ей страдания, и я не стал называть его, — Короля?

Она кивнула.

— Тебе это не понравится. Он будет жечь, как солнце.

— Но я скучаю по нему… — Голос Сары звучал все тише, сон овладевал ею.

Я сглотнул, чувствуя тяжесть на сердце:

— Знаю.

Сара многое знала об Элвисе, но больше всего удовольствие приносили всякие вроде бы незначительные факты. Ей нравилось, что второе имя его матери — Любовь. Она обшаривала Сеть в поисках аудиозаписей редких, переписанных с пластинок шлягеров времен семидесятых, а про ее любимое кино вы, скорее всего, никогда и не слышали: «Вали отсюда, Джо».

В нем Элвис, наполовину навахо, объезжает в резервации диких мустангов. По словам Сары, он был рожден для этой роли, поскольку на самом деле принадлежал к настоящим американским аборигенам. Да, правильно. Его прапрапрапрабабка была чероки. И, как у большинства из нас, у него за плечами было шестнадцать прапрапрапрабабок. Не такое уж мощное генетическое воздействие. Сару, однако, это не волновало. Она утверждала, что именно мелкие, незначительные воздействия важнее всего — держите в уме эту философию.

Теперь краткая сводка содержания фильма. Всякий раз, когда Элвису требуются деньги, он продает какую-то часть своего автомобиля. Уходят дверцы, потом крыша, потом сиденья, одно за другим. В итоге он разъезжает на пустой раме — Элвис за рулем, четыре колеса и потрескивающий двигатель на дороге.

По мере того как болезнь овладевала Сарой, дольше всего она находила поддержку в Элвисе.

Она выбросила все свои книги и одежду, стерла с жесткого диска все фотографии, разбила все зеркала у себя в общежитии, но и тогда афиши с Элвисом висели у нее на стенах; мятые и поцарапанные от сильных ударов, они, однако, оставались, где были. По мере того как ее сознание трансформировалось, Сара снова и снова кричала, что не может выносить моего вида, но никогда и слова не сказала против Короля.

В конце концов она сбежала, решив, что лучше исчезнуть в ночи, чем изорвать в клочья эти лукаво улыбающиеся лица, которые она не могла больше выносить.

Дожидаясь прибытия транспортировочной бригады, я смотрел, как она вздрагивает, и думал об Элвисе, сжимающем руль своего автомобиля, от которого остался один скелет. Сара потеряла все, один за другим отбросила осколки своей жизни, чтобы умиротворить проклятие, и в конце концов оказалась здесь, в темноте, сжимая содрогающуюся, шаткую раму постели.