"Иван Гаврилович Чигринов. Оправдание крови " - читать интересную книгу автора

в голодном забытьи немецкая колонна внизу показалась ей вертлявым ужом.


II

- Ну, вот, Зазыба, веремейковцы твои наконец-то понаставили колышков на
поле, а скоро, увидишь, и распашут наново межи, и снова будет, как прежде -
каждый своим домком заживет, всяк сам по себе. Одним словом, будто и не было
ваших десяти лет счастливой и зажиточной жизни!..
Так говорил Зазыбе - чуть ли не в самое ухо - Браво-Животовский, идя
рядом с ним к кринице, где издыхал в кровавой пене на выбитой луговой тропе
подстреленный лось. Чубарь из своей засады правильно заметил тогда поверх
пышного можжевельника: воистину эти двое не торопились увидеть, что это
вдруг случилось посреди суходола; они не поддались повальному настроению
веремейковцев, которые сразу же после Рахимового выстрела сыпанули из
Поддубища вниз по склону; Браво-Животовский с Зазыбой шли, что называется,
нога за ногу, издалека даже нетерпеливому Чубарю показалось - после того
уже, как Браво-Животовский с Зазыбой свернули с гутянской дороги, - не
нарочно ли они удлиняли себе путь, слишком старательно обходя те изрытые
участки, где можно по неуклюжести либо споткнуться о сухую, источенную
муравьями кочку, либо угодить ногой в заросшую полевой травой выбоину или
след копыта. И если Зазыбова мешкотность Чубарю была известна, - в его
неспешности была степенная основательность, которая, кстати, всегда
почему-то злила Чубаря, но которая все-таки соответствовала и повседневному
поведению того, и движениям, и, наконец, самое главное, всей Зазыбовой
человеческой сути, - то Браво-Животовского видеть таким было непривычно и,
наверное, прежде всего потому, что не было никакого резона в самом его
нахождении рядом с Зазыбой, а тем более в обоюдности, которая будто бы уже
налаживалась между ними; во всяком разе, в Чубаревой душе вид этой близости
вдруг пробудил неприязнь, которая в свою очередь вызвала ревнивое и
мстительное чувство.
- Известно, он и колхоз неровный был для всех, - продолжал
Браво-Животовский, - как и в жизни что ни возьми: одному - война, другому -
мать родна. Это когда только начинали дело, так во все горло орали: настает
час всеобщего благоденствия в мужицком раю. Единственно - ломи, крестьянин!
И крестьянин, поплакавши малость на своей полоске, с которой приходилось
распрощаться, да и не малость, а, пожалуй, хорошенько поплакавши, сначала
взялся было за колхозное дело усердно, да, поголодав кряду несколько годов,
уразумел: нет, в этом содомском гнезде протянешь ноги, не иначе. Они и
большевики твои, у кого мозги есть, потом спохватились. Не напрасно же
вскорости, в тридцать пятом, ввели колхозный нэп. Нарезали приусадебные [6]
участки, коров, ярок и всё такое прочее позволили держать, чего раньше не
снилось. Это не важно, что послабления не называлось колхозным нэпом. Важна
суть. А она была в том, что умные люди наконец скумекали - без частного
хозяйства все равно не подняться после страшенного голода мужикам, а значит,
не подняться и всей стране, поэтому, как и прежде, был введен этот колхозный
нэп. Глядишь, мужики снова воспрянули духом немного. А потом опять у кого-то
засвербело - как же, чтобы у мужика да кусок хлеба не только на сегодняшний,
а и на завтрашний день был! Не помогли на этот раз и заступники. Потому что
сами к тому времени уже соболей где-то пасли. И вот в тридцать девятом