"Игорь Чиннов. Собрание сочинений: В 2 т. Т.1: Стихотворения " - читать интересную книгу автора

освободится. Хотя, по большому счету, совершенно не понимал, что у нас тут
происходит. И это при том, что неотступно всю жизнь за этим следил. Каково
же настоящим иностранцам!
Любопытно было наблюдать, как у наших гостей в лексиконе постепенно
появлялись чисто советские словечки: "достать" сосиски, например. Поскольку
за едой в Загорск, ближайший к нам город, мы ездили всей коммуной, то и
радость от обладания этими самыми сосисками была у нас общей и совершенно
советской. Вкусовые качества продукта затенялись сознанием собственной
удачливости - "отхватили", да еще без очереди.
Только позже я узнала, что господин Чиннов славился в кругу своих
друзей как большой гурман и чревоугодник и что, посмеиваясь над его мечтами
о пирогах или борще, я смеялась над святым. Совсем не случайно в его стихах
столько еды (что для русской поэзии вовсе не характерно). Эта сторона жизни
доставляла ему ничуть не меньшую радость, чем, скажем, созерцание
рукотворных и нерукотворных земных красот. К сожалению, ни на какие
кулинарные изыски никто из нас не был способен. А сам И.В., всю жизнь
питаясь в ресторанах, по-моему, даже не знал разницы между сковородой и
кастрюлей. Впрочем, как-то Екатерине Федоровне потрясающе удался украинский
борщ. А это, как нам тут же объяснили, во Флориде такой же дефицитный
продукт, как квашеная капуста или тихоокеанская селедка в бочках. Так что
все же И.В. было потом что вспомнить, кроме, например, Переяславля
Залесского или Ростова Великого, куда возил нас старший Панин.
В Ростове около какой-то церкви И.В. подобрал на память обломок
штукатурки и вспомнил, как в свое время около константинопольской Святой
Софии нашел черный камушек сердечком. Меня удивляло, с какой естественной
простотой И.В. крестился, входя в храм. Неспешный, с детства привычный жест.
Какой-то очень бытовой. Насмешник, скептик - и вдруг! Откуда? Да вот как раз
оттуда, из детства. Другая культура. Человек, воспитанный в иной стране, чем
я, с иными ценностями, иными традициями. И когда я об это вдруг спотыкалась,
для меня это было всегда неожиданно, ведь И.В. держался совершенно просто и
ничего не стоило забыть и о его возрасте, вдвое превышающем мой, и о
невероятных, с моей точки зрения, объемах всякого рода информации, которой
он владел совершенно свободно до последних дней. Не думаю, что еще
когда-нибудь мне встретится человек, который знал стольких незаурядных
людей. И который имел бы такое всестороннее образование - успев за свою
жизнь прочесть в подлинниках все, что следовало прочесть на французском,
немецком и английском. О русском и говорить нечего. И который не просто знал
лучших художников человечества, но и видел их работы "живьем". И который
вообще столько бы видел городов, музеев, замков, соборов и дворцов во всех
концах земли. (Некоторые попали в его стихи.) Мечтал побывать в Индии. Не
успел. Ему не хватило жизни, чтобы насытиться земными чудесами и красотой. С
каким завидным удовольствием жил человек! И это вошло в его стихи. Для меня,
например, такое отношение к жизни было откровением.
Я как-то спросила, как ему работалось. Ведь он почти двадцать лет в
Америке был профессором русского языка и литературы, уйдя на пенсию в звании
заслуженного. Он сказал, что с огромным удовольствием. К лекциям готовиться
не надо: "Вы бы стали готовиться к лекции, например, о Пушкине?" Говорил он
всегда легко, безо всяких бумажек и от этого совершенно не уставал. А
студенты его любили. И даже приглашали на свой мальчишник - единственного из
преподавателей.