"Александр Чуманов. Иван родил девчонку (рассказы-притчи) " - читать интересную книгу автора

мысль всю жизнь была для Оглоблиной-Шумской путеводной звездой на тернистом
пути. И она несла свою двойную фамилию, свидетельствующую о хорошей
наследственности, с гордо поднятой головой. Правда, первая часть фамилии
звучала несколько плебейски, но это еще как посмотреть.
С самого начала нелегкой, но значительной жизни Капитолина Викторовна
облачилась в строгую униформу разночиницы, состоявшую из темного, глухого,
длинного платья с кружевным воротничком и такими же манжетами, простых
туфель на низком каблуке и гладко зачесанных на прямой пробор волос.
Облачилась и не изменяла этой форме никогда. Разве только ситцевый халатик
для дома давал Капитолине редкие часы расслабления. Очень редкие. В этом
халате она не позволяла себе появляться даже перед соседками, которые
думали, что учителка и в постель ложится, не снимая своего траурного наряда.
Но никто ни разу не решился произнести вслух это предположение. Таково было
уважение, внушаемое молодым педагогом. Впрочем, невысказанная молва была не
столь уж и далека от истины. Для ночного отдыха у Капитолины Викторовны
имелся специальный комплект белья, состоящий из таких надежных предметов,
что если бы кто-нибудь, упаси бог, покусился на честь просветительницы, он
бы ни за что не справился с бесчисленными хитроумными застежками и
завязками. Да и спала Капитолина Викторовна всегда очень чутко. Так спит
лошадь, которую забыли или поленились распрячь на ночь.
Но за всю жизнь никто ни разу не посягнул на невинность учительницы.
Сперва молодые люди обходили ее за версту, потом вдовцы и разведенные
шарахались от нее, как черт от ладана, (пришло время, и одинокие
благообразные старички тоже не выказали стремления приковаться к строгой
деве цепями Гименея, хотя все всегда признавали ее определенные прелести.
Даже и в преклонном возрасте, когда многие привлекательные детали,
естественно, исчезли из ее облика, когда она сделалась совсем худой и
плоской, отчего стала казаться еще более высокой, чем на самом деле. Ее лицо
и в этом возрасте сохранило некоторые останки прежней миловидности. Но ни
один мужчина ни разу в жизни не поглядел на Капитолину как на возможный
предмет любви.
Впрочем, все это никогда не огорчало ее и тем более не обижало.
"Неудивительно, эти мужланы инстинктивно чувствуют глубину пропасти,
которая отделяет меня от них",- думала она и ничего, кроме удовлетворения,
не испытывала. Сомнений в себе она не знала.
Зато о детях Капитолина Викторовна знала все-все. Еще бы, такой
педагогический стаж! Сколько она этих деток в своей жизни повидала.
На родительских собраниях Оглоблина-Шумская разражалась такой
продолжительной речью, состоящей из бесконечных назиданий бестолковым
родителям, что те сперва подавленно молчали, как нашкодившие недоросли, а
потом в родительской среде зарождался тихий гул, который все нарастал и
нарастал. И по мере нарастания гула ораторша все форсировала и форсировала
свой закаленный голос. Полуторачасовую лекцию о воспитании ребенка в семье
она, как правило, заканчивала где-то на близких подступах к инфразвуку,
отчего дребезжали стекла и у слушателей поднималось артериальное давление.
Но не было случая, чтобы Капитолина Викторовна закончила выступление, не
произнеся всего выстраданного и наболевшего. Хотя выстраданное и наболевшее
чаще всего было вычитано из разных педагогических журналов, скопившихся в ее
комнате за многие годы в огромном количестве. Вычитано, заучено, принято
близко к сердцу. Так близко, что давно уже стало своим, кровным.