"Леонард Коэн. Блистательные неудачники " - читать интересную книгу автора

орошенной Садовником кровью мучеников. Ф., ты своими экспериментами мне всю
жизнь порушил. Ты ел сырое баранье сердце, ел кору, жрал дерьмо. Как мне
жить в таком мире, где ты все свои эксперименты проклятые мог ставить? Ф.
однажды сказал:
______________
* Жог, Исаак (St. Jogues, Isaac), 1607 - 1646. Французский
миссионер-иезуит. Прибыл в Канаду в 1636 г., в 1642 г. был захвачен в плен
ирокезами, которые жестоко его пытали. После освобождения голландскими
купцами в 1643 г. вернулся во Францию, а год спустя снова приехал в Канаду,
где в 1646 г. вызвался участвовать в мирных переговорах с ирокезами и был
убит.

- Нет ничего столь удручающего, как эксцентричность современности.
Она была из клана тортуаз, лучшего клана могавков. Наше путешествие
будет неспешным, но мы победим. Ее отец был ирокезом, дерьмом собачьим, как
показала жизнь. Мать ее была алгонкинкой, принявшей христианство, крещенной
и получившей образование в Труа-Ривьер - захолустном городишке, где
индейской девушке противно жить (недавние слова молоденькой абенаки,
ходившей там в школу). Ирокезы во время одного из своих набегов захватили ее
как пленницу, и именно тогда ее от души употребили так, как ни до, ни после
того у нее в жизни не случалось. Господи, да помогите же мне хоть кто-нибудь
от грубости языка моего избавиться! Куда исчез серебряный колокольчик
сладкозвучного языка моего? Не пред Богом ли я речь свою веду? Она стала
рабыней ирокезского воина, но, должно быть, ее язык так остер был, что
вместо того, чтобы ее выгнать вон, он на ней женился. Ее приняло племя, и с
того самого дня она получила все права, которыми пользовались тортуаз. В
хрониках сказано, что она денно и нощно молилась.
- Ням-ням, хрум-хрум, Боженька мой добренький, тук-тук, пук-пук,
Пресвятая Троица, ди-ли-динь, пум-пурум, Господи Иисусе, - жизнь ее мужа,
должно быть, превратилась в сущий ад.

9

Ф. сказал:
- Ничего между собой не связывай.
Он прокричал это лет двадцать назад, разглядывая мою увлажненную
мужскую плоть. Уж не знаю, что ему привиделось в моих безумных в тот момент
глазах - может быть, отблеск неверного постижения мира. Иногда, когда я
кончаю или вот-вот погружусь в сон, разум мой, мне кажется, покидает меня и
удаляется бесконечно длинным путем шириной в нить, нить цвета ночи. Туда,
вовне стремится разум мой, плывет своим узким путем, побуждаемый
любопытством, светлый открытостью миру, в дальнюю даль летит он, как
мастерски заброшенная оперенная блесна в быстром полете по яркому свету над
потоком. Где-то уже за пределами моей власти и моего контроля эта блесна
распрямляется в копье, копье становится иглой, и игла эта сшивает мир
воедино. Она пришивает кожу к скелету и губную помаду к губам, она сшивает
Эдит, когда та стояла (и будет стоять, покуда я, страницы этой книги и
вечное всевидящее око помнить будут) в нашем темном подземелье в своей
раскраске, она пришивает к горам туман, пронизывает все, как нескончаемый
кровоток, и наполняет туннель успокоительным чувством удовлетворенности,