"Нэнси Коллинз. Окрась это в черное" - читать интересную книгу автора

- Фрэнки?
Самец зачерпывает в горсть длинные развевающиеся волосы самки. Я
чужими пальцами смакую ощущение шелковистых прядей, а потом начинаю бить
головой пленницы по трубе отопления.
Сначала она слишком ошеломлена, чтобы реагировать. На втором ударе она
дергается и ругается. Пытка, которой ее подвергает мой суррогат, не из тех,
которые она любит.
- Фрэнки! Перестань, мудак! Черт бы тебя побрал, это больно!
Моя игрушка бьет ее головой о трубу третий раз. Четвертый. Отскакивает
сетчатка одного глаза. Кровь хлещет из ноздрей, превращая нижнюю часть лица
в клоунскую маску. На шестом ударе самка затихает. Из ушей и глаз течет
внутричерепная жидкость.
У людей много предрассудков относительно моей породы. Мы будто не
можем ходить при свете дня, мы загораемся от прикосновения святой иконы, мы
живем на человеческой крови. Последнее верно - частично. Да, кровь - это,
конечно, жизнь. Но никто не питается только кровью - разве люди живут лишь
на хлебе и воде? Нет, конечно. И мы тоже нет.
Для тех из нас, кто обладает изощренным вкусом, человеческие
страдания - это лакомство гурмана. Они по сравнению с кровью - все равно
что крэк по сравнению с сухим винцом.
Но больше всего сейчас пьянит меня не страдание женщины, как бы
восхитительно оно ни было. Пьянит злобный ужас ее партнера, когда я
вынуждаю его разбивать череп любовницы в месиво окровавленных волос и
костей. В лексиконе смертных нет слов, чтобы описать восхищение и
благодать, проливающиеся на меня от этих первобытных голых эмоций.
Самка мертва - или почти мертва, так что это уже не важно. Я заставляю
самца отпустить ее и встать перед зеркалом на стене. Он смотрит,
заключенный в собственном теле, более беспомощный, чем в минуту своего
рождения, как я приказываю его рукам застегнуть носовые отверстия его
маски. Потом я застегиваю ему рот.
Панический страх набухает в нем, когда он понимает, что я задумал.
Вопль внутри черепа становится вдвое громче, когда я сперва застегиваю ему
правый глаз, потом левый, оставляя в темноте.
Даже полностью запечатанная, маска совсем не герметична. Почти полчаса
требуется самцу, чтобы умереть от удушья. А я сижу в кресле и смотрю,
смакуя поочередные приливы страха и гнева, ужаса и отчаяния, когда
умирающий сначала осознает, а потом не хочет поверить в свою судьбу.
Последняя его сознательная мысль - что сейчас ворвется полиция и спасет
его, как в кино. Потом он умирает.
Я хмуро смотрю на его труп, на избитое тело самки, все еще прикованное
к трубе. Мне казалось, что этого будет достаточно, но нет. Я закрываю
глаза, чтобы не допустить в свой мозг ее образ, но это не получается. Я все
еще вижу ее. И в груди возникает боль, напоминая мне о моей пустоте.


* * *

Скоро забрезжит рассвет, но я не боюсь вторжения его розовых пальцев -
здесь, в зеркальной защищенности моего "роллса". Я не какой-нибудь только
что поднявшийся вурдалак, удирающий от лучей солнца, чтобы не превратиться