"Роберт эрвин Говард. Багряная цитадель {= Конан-король}" - читать интересную книгу автора

самой чистой гиборейской кровью.
Кофтцы, ряды которых весьма поредели от боссонских стрел, недолго
смогли выдерживать напор гундерцев и в страхе побежали. Страбон зарычал от
бешенства, видя бегущую пехоту, и отдал приказ трубить атаку рыцарей.
Напрасно Арбанус старался остановить его, указывая на лучников, напрасно
советовал временно отступить - Страбон окинул взглядом конницу противника,
выглядевшую горсткой приговоренных к смерти, и приказал трубить.
Арбанус поручил свою душу Иштар и поднял золотой рог.
Земля задрожала от конского топота. Полки мчались вперед, давя
копытами своих и чужих и грудью встречая напор стрел боссонцев, не обращая
внимания на летящую смерть - и через секунду они должны были врезаться в
ряды лучников.
Дождь смерти собирал обильную жатву. Широко расставив ноги, боссонцы
стояли плечом к плечу и в ритме коротких окриков натягивали луки и
спускали тетиву.
Свалился первый ряд рыцарей. На их нашпигованные стрелами тела
валились другие, ломая ноги лошадям, предоставляя лучникам возможность
стрелять, почти не целясь.
Все завертел адский водоворот, Страбон отдавал одни приказания,
Амальрик - другие, а войсками овладел страх при виде человека, которого
они считали мертвым.
Конан кивнул трубачу. Тот поднес к губам витой рог и протрубил
сигнал. Ряды пехоты расступились, и вперед пошла аквилонская конница.
Столкнувшиеся полки, казалось, пошатнули своим грохотом бастионы Шамара. И
орды союзников не выдержали удара стального клина, ощетинившегося копьями.
Их шеренги были сметены, и в центр прорвались рыцари из Пуатена, рубя
направо и налево страшными двуручными мечами. Клинки гремели по панцирям,
подобно тысячам молотов, рушащимся на наковальни.
Даже воинов на башнях и стенах города оглушил грохот жуткого
сенокоса. Их взгляды устремились туда, где меж сверкающими лезвиями
развевались на шлемах пышные султаны, где видны были летящие знамена.
Пал Амальрик, разрубленный огромным мечом Просперо, и тело его
свалилось под конские копыта.
Толпы офицеров кружили вокруг неполных двух тысяч всадников Конана и
не могли разорвать аквилонский строй. Гундерцы и боссонцы, расправившись с
остатками бежавшей пехоты, сомкнули ряды и кинулись в самую гущу,
беспощадно разя стрелами и копьями.
Конан, мчащийся во главе ударного отряда, издал боевой клич и стал
описывать круги мечом, от которых не спасал ни шлем, ни панцирь. Путь его
был отмечен кровью и смертью, он несся подобно молнии, прорубая дорогу к
бледному Страбону, окруженному гвардией.
Здесь решалась судьба сражения, потому что Страбон по-прежнему
обладал численным перевесом, и умелое командование способно было решить
исход. Увидя своего заклятого врага, подошедшего на длину удара, король
Кофта с криком махнул топором, высекшим искры из шлема киммерийца; но
Конан привстал на стременах, и тяжелый меч его обрушился на голову
Страбона. Шлем лопнул вместе с черепом. Конь убитого истошно заржал, встал
на дыбы и помчался по полю, волоча мертвое тело. Отчаянный вопль вырвался
из уст кофтской гвардии, их ряды смешались. Троцеро со своими людьми
мгновенно прорвался к своему королю, и вскоре большой штандарт Кофта