"Голова в облаках (Повесть четвертая, последняя)" - читать интересную книгу автора (Жуков Анатолий Николаевич)

XI

И грянул бой, неравный, беспощадный, на полное истребление страшной МГПМ. Добросовестный Митя Соловей подробно зафиксировал этапы ее уничтожения и увековечил имена разрушителей. Вот выписки из этого документа.

Виктор ШАТУНОВ, шофер: Сеня тут пудрил мозги насчет того, что создает нашему брату-шоферу облегчение, а на самом деле он убивает нас. Ведь его хваленый оператор — не шофер, а всего лишь вшивый моторист. Всю жизнь он будет сидеть у своих моторов, глядеть на один и тот же столб или куст, и мимо него, как мимо того столба или куста, будет ехать транспортер с грузом и людьми. Всю жизнь! А я и другие шофера не просто сидим в кабинках и вертим баранку — мы едем по родной земле, мы управляем послушной машиной, мы везем людей и грузы, и мимо нас мелькают столбы, кусты и деревья, навстречу нам поворачивается родная земля, под нас стелется любимая дорога! Чуете разницу? Плохая дорога — снижаю скорость, хорошая — жму на всю железку, увидел препятствие впереди — объезжаю. И встречаюсь я с разными людьми, вижу разные деревни, села, города… А твой оператор — это смотритель машины, ее придаток. И ты хочешь, чтобы я, развеселый хмелевец, ударник пятилетки, истратил свою единственную жизнь на операторство, прожил придатком машины? Нет, я останусь ее повелителем, руководителем, ее полновластным хозяином! Спасибо за внимание, дорогие товарищи. (В зале улыбки, смех, аплодисменты.)

Ф. Г. ЗАБОТКИН, председатель райпотребсоюза: Правильно говорил Витяй, одобряю. Он хоть и бужевольник, но местами действительный молодец и голова у него не только для беретки. На его грузовике мы везем товары без тревоги, хоть ширпотреб, хоть дефицит. Надо завезти по пути в Выселки — завозим, надо прямо на склад — везем на склад. А с твоей, Сеня, магистралью как? Она что, к областной торговой базе будет подходить? И к каждому, значит, учреждению, предприятию, заводу, фабрике, складу? Это что же такое получится в городе — грузопассажирское метро на поверхности? И стало быть, без вагонов, одни транспортеры? И как же я повезу на тех транспортерах дефицит? Под охраной? Но ладно, допустим, повез. И вот на пути от областного города у нас один районный поселок, четыре деревни и два села — всего семь остановок. Стало быть, там сходят люди, сгружаются грузы, И, значит, пока идет высадка-посадка, разгрузка-погрузка, вся дорога должна стоять, а то ведь задние секции накидают на остановленные передние людей и грузы, сделают затор, пробку… Нет, Сеня, не прогневайся, не сойдемся. (Разрозненные хлопки.)

И. ЛОМАКИН, строитель: Если Заботкину не подходит, то нам и вовсе гибель. Сборный железобетон без перегрузки на этой магистрали не подвезешь, цементный раствор, жидкий бетон, кирпич — тем более. Соображай хоть малость, Сеня! Тут ведь все равно самосвалы понадобятся, панелевозы, автокраны. Зачем же лишний раз грузить да разгружать. Или ты к каждому строительному объекту будешь вести свою магистраль? Смешно же!..

Начальник пожарной охраны т. БАШМАКОВ: Не смешно, товарищ Ломакин, а преступно. Изобретение новой дороги сделано, понимаешь, без всякого соблюдения (?), без учета (?) (Здесь и далее оратор допускает, с одной стороны, недоговоренности, с другой — лишние слова.) Может, понимаешь, возникнуть очаг на данной магистрали от замыкания или, извини-подвинься, от неисправности, небрежности? Может, понимаешь. А магистраль, извини-подвинься, закрыта в трубу от станции до станции, понимаешь. А раз закрыта и случится, извини-подвинься, пожар, как могут спастись пассажиры и что будут делать грузы, которые, понимаешь, не умеют бегать и даже двигаться самостоятельно? Извини-подвинься, но они погибнут. Все вместе, понимаешь, и каждый в отдельности. Где же безопасность нового объекта? Ее, понимаешь, забыли изобрести. Будете вы строить эту магистраль, понимаешь, или не будете, а приемный акт я вам, извини-подвинься, не подпишу.

Ф. В. ПУГОВКИН, участковый милиционер: Я информировал гражданина Буреломова до собрания о чем? О том, что по этой бегучей дороге я преступника не поймаю. Почему? А потому: если я преследую нарушителя встречь движения магистрали, я буду бежать как? На одном и том же месте или даже назад. А если нарушитель побег по ходу движения, и кругом грузы, народ, я его тоже что? Не достигну, вот что. У меня же не будет мотоцикла, а ноги, они у нас с нарушителем какие? Разные. Молодые и старые, длинные и короткие, резвые и какие? Усталые, вот какие. Мне шестой десяток, не мальчик в фанерных джинсах. А насчет наличия нарушителей и преступников не сомневайтесь.

Ф. ФОМИН (кличка — Федька Черт), рыбак: Если у нас отымут моторы, планов не ждите, не выполним. На весельной бударке мы с Ванькой (с Иваном Рыжих) бурлачить не станем, прямо говорю. Я в кулак шептать не люблю. А дадите «Вихри» заместо «Ветерков» — перевыполним, прямо говорю. На пятнадцать процентов. Или на все двадцать. А мотодору пора списать или отдать инспектору. Прямо говорю. Я в кулак шептать не люблю.

В. Т. СИДОРОВ-НЕРСЕСЯН, инспектор рыбнадзора; Не верьте им, слушай. Зачем мне тихоходная мотодора, если у них будут «Вихри»? Я же их не догоню, слушай! Они же браконьеры, они для своего «плана», слушай, и в нерест ловят, сетки — во-от такусенький ячея! Ай, какое безобразие! Поймаешь — просят: пусти, Вартан Тигранович, пожалуйста, семья, дети. Сетки отберешь — грозят: смотри, Тигран Мордан, встретим в темном месте, костыли поломаем. Грозят, слушай! Кому грозят, мне? Я же инспектор, я — персонал, понимаешь, нет?! Давайте права стрелять браконьера — застрелю, слушай! (Аплодисменты.)

Майор ПРИМАК, райвоенком: Данный проект мной рассматривался с двух точек зрения: стратегической и тактической. И с обеих точек он не годится. Если мы ликвидируем дороги, то войска и на марше будут двигаться по бездорожью, по пересеченной местности, замедленно. Если же технику и живую силу будем перебрасывать по данной магистрали, ее уничтожат с воздуха. Вообще наземная магистраль как легко поражаемая открытая цель не годится для тыла даже. Современная авиация и ракетные средства позволят поразить такой объект глубоко в тылу, а если магистраль будет выведена из строя, трудовая деятельность тыла по обеспечению фронта всем необходимым будет парализована. Выход один — зарываться в землю. Но это уже другой вариант транспортного средства общего пользования, а над ним я не думал.

А. ВЕТРОВА, буфетчица: Сколько ни исхитряйтесь, ни изобретайте, а воры все одно воровать не бросют. И утят и яйца. Потому как порядка на нашей ферме нет. Тащат яйца, ложут под курицу, и вот тебе свой выводок. А то маленьких утяток уносют. Тут же сколько чужого народу ходит: шофера и грузчики с фуражом, плотники загоны ладят, молочницы творог с МТФ привозют… А потом Вера Натольевна с Зоей Яковлевной ищут, на кого списать — на падеж, на ворон, па котов… Построже надо глядеть за нашим братом. (Аплодисменты.)

С. МЫТАРИН, директор совхоза: Тут все время о магистрали говорили, критиковали. В общем, доказательно, однако я думаю, что в проекте Семена Петровича много доброго, выгодного для нас и для природы. Об этом вы уже слышали от самого изобретателя. Но я не слышал ни от него, ни от вас, выступавших, даже упоминания о тракторах и комбайнах, о земле. Как тут быть? Магистраль сработает вместо автобусов и грузовиков, а как с сельским хозяйством, с землей? Хлеб сам не родится, Семен Петрович, и корм скоту не с неба падает. Значит, тракторы и комбайны оставляем. Но тогда надо оставить и дороги, автомастерские-«летучки», автозаправщики горючим, водой, грузовики для подвоза семян в поле… Много надо. И если это многое оставим, магистраль будет ох как невыгодна. Такие вот пироги, Сеня.

Т. Н. ВЛАДЫКИН, главный бухгалтер: Говорили вы много и по-разному, но ваши речи непросто разнести по балансовым счетам затрат, подытожить и дать рентабельную правду. Не вижу я ее. Наверное, потому, что в нетерпеливых улучшениях люди спешат, жадничают: увеличим КПД, нарастим мощности, добьемся высоких скоростей — звуковых, сверхзвуковых, космических, световых.

Если говорить откровенно, я против любых машин, пусть человек больше надеется на свои ноги и руки, пусть возвращается к естественной природе, к надежным лошадкам, своим помощницам, — они еще никогда не приносили нам вреда, как машины. А КПД, говорят, у них чуть ли не сто процентов, у растительной же природы только полтора процента. Задумайтесь над этим. Конечно, я старик, ретроград, консерватор, вы улыбаетесь над моими словами, у нас, мол, атомные станции работают, спутники летают, космические корабли… Кто же отрицает, летают. Что ж касается дороги, то дебет с кредитом давно не балансируются, человек как неблагодарный сын забыл о своей матери-природе и стремится неизвестно куда.

С. И. МЕЖОВ, зам. начальника сельхозуправления: Подводит итоги обсуждения, считая его очень интересным, полезным для всех присутствующих. Выступления товарищей выявили не только недостатки проекта механика С. П. Буреломова, но и некоторые недостатки в нашей жизни и работе. К сожалению, мы не самокритичны, и со стороны может показаться, что если проект Буреломова, направленный к улучшению нашей жизни, отвергнут так единодушно, то никакие изменения, улучшения нам не нужны. Это неверно, товарищи. Мы всегда будем приветствовать любой творческий труд, любые созидательные усилия, направленные на совершенствование нашей жизни. В заключение, делая замечания по отдельным выступлениям, т. Межов, как ни странно, подтвердил невероятно высокий (92–94%) КПД лошади и необычайно низкий (1,5–2%) КПД фотосинтеза, о которых говорил т. Владыкин. Что касается обсуждаемого проекта, то, поскольку большинством выступавших он был отвергнут, тов. Межов высказал надежду, что наш уважаемый изобретатель творчески учтет эту критику в своей дальнейшей работе и создаст такой проект, который был бы достоин нашей требовательной эпохи НТР.

— Да, твой любимый двигатель внутреннего сгорания не имеет будущего, — сказал Веткин на прощанье. — И ты знаешь почему. Он основан на возвратно-поступательном движении, а такое движение годится больше для кратковременного действия. Движение ведь импульсно, прерывисто. Поршень идет вниз, потом стоп — нижняя мертвая точка, погаси инерцию; затем возвратное движение, стоп — верхняя мертвая точка, погаси инерцию. Вниз — вверх, вниз — вверх… Но зачем такие инерционные нагрузки? Их же нельзя идеально уравновесить, а от этого вибрация, шум, перерасход горючего. Топливо-то у нас не сгорает, а взрывается — значит, неполнота использования, вредные выбросы в атмосферу. Да что говорить! Не понимаю, сколько можно держаться за старый двигатель…

— Вместо поршня ротор бы, — сказал Сеня вяло, не подымая головы. — Напрасно ванкели[2] не распространяют во всем применении массовости.

В красном уголке, кроме них, осталась только Феня, которая снимала с доски чертежи и складывала их в несколько перегибов, как отглаженное белье. Остальные женщины и начальники, высказав Сене сочувствие и пожелание успехов, отправились домой, а любителей пива Анька увела в буфет — пусть хлебнут еще с устатку, опростают бочонок, а то в выходные потеряет крепость, прокиснет, и прощай лишняя выручка.

— Ванкель тоже пока не велика находка, — сказал Веткин. — Горючего жрет больше поршневого, токсичность выбросов немалая, технологической преемственности изготовления нет. Чтобы его делать, новое оборудование подавай, громадные капвложения…

— А если газотурбинные? Как в авиации?

— Не то, Сеня, не то. Нужны безвредные, экономичные, с высоким КПД.

— Атомные?

— В атомной энергетике для нас ничего принципиально нового. Один вид топлива заменен другим, а топки, котлы, турбины, генераторы остались. А если остались посредники, ступенчатость, то остались и потери, снижение КПД. И прибавилась строгая необходимость биологической защиты. Есть надежда на термоядерный синтез, на прямое преобразование его энергии в электрическую, но это не скоро, это строже атомной и неизвестно еще к чему приведет, каких изменений технологии потребует. Может, и отступимся, махнем мозолистой рукой.

— И мне сейчас отступиться? — Сеня так и не поднял головы, не было сил, от магистрали он уже отступился, но еще не знал этого. — Всю жизнь ищу без толку обретения пользы. Мелочь только удается. А в эту магистраль я верю.

— Жаль. Нужен какой-то иной технологический подход. Ну, бывай. За мной приехали, зовут.

В проеме раскрытой двери медсестра Рая махала рукой, выманивая своего беспокойного больного. Веткин похлопал Сеню по спине, кивнул притихшей Фене и, поправив на голове бумажный колпак, вышел. На улице загудела, отъезжая, машина «скорой помощи».

А Сеня сидел у стола и глядел на свою амбарную книгу, не видя ее. В распухшей голове стоял тяжелый металлический грохот, он видел, как в бетонные траншеи магистральных секций обрушиваются, разрываясь, грузовые и пассажирские транспортеры и давят стационарные двигатели, видел обломки шестерен, залитых маслом, колес, цепей, натяжных роликов, подшипников, видел праздничные лица односельчан, которые были сегодня на обсуждении. Как и прежде, они радовались, но не изобретению магистрали, а ее разрушению, ее погибели. Один только одышливый Монах, комкая дрожащей рукой седую бороду, стоял в сторонке и глядел на разбитую магистраль с бесконечной жалостью. Он так надеялся на нее, так рассчитывал, что у людей отберут машины и мотоциклы, и тогда будет меньше вреда родной природе, а может, совсем не будет. Неужто он напрасно надеялся?…

— Ты поплачь маненько, поплачь, легче станет, — посоветовала Феня, садясь рядом и заглядывая ему в лицо. — Что ты застыл как каменный?

Сеня не ответил, будто не слышал. А может, в самом деле не слышал, что тут такого особенного, кому ни доведись… Вон сколько народу орало, и только начальники малость заступались, а другие все на него одного, на самоходную его дорогу — поперек горла, видать, им встала.

Майор Примак о делах старается, а жену-толстуху своей жирной собаке препоручил, Пушке. И имечко выбрал военное, разбойник, и отъелась Пушка, как его Галька. Целыми днями бродят обе по всей Хмелевке, не поймешь, кто кого прогуливает. А Ломакин, паразит, о стройке больше языком, чем делом. Михрютке два года не сравнялось, когда он старый детсад разломал и на этом месте новый начал, и вот уж девчонка во втором классе, а он все строит. Главный-то нападатель, конечно, Веткин, долгоносик несчастный, только зачем нападал, если сам к технике привержен и с Сеней в друзьях? Друг-то друг, а сам к Сене свысока, я, мол, инженер, а ты самодельный механик, блаженный, с прибабахом человек.

Феня жалеючи поглядела на выключенного мужа и подумала о младшей своей дочери. Михрютку она родила от заезжего артиста, который глотал ножи, вынимал из ушей яйца, доставал из пустой шляпы голубей. Забавник был. И на Сеню больно похожий, и ростом и обличьем. Феня сидела тогда в первом ряду, смеялась от души и громко хлопала. Все ладони отбила. И надо же: столько народу, полон Дом культуры, в проходах даже стояли, а он глядел на нее одну и кланялся. А на прощанье бросил ей со сцены букет, а в букете записка: вы прекрасны, как летняя звездная ночь, желаю встретиться тогда-то и там-то… Михрютка целиком пошла в него, и все говорят: в отца, в Сеню!

Молодец он, никогда ее не предавал, всех мер мужик, кремень. И нынче вот стоял до последнего, против всех стоял, оди-ин! Боязно и радостно на него глядеть: нет больше такого доброго и смелого на свете. Ведь самому отчаюге и в голову не придет, чтобы дорога сама ехала. Веткин вот не поверил, что ее можно сделать и жить безо всяких машин. И никто другой не поверил. А Сеня твердо знает: можно. Вот бы родить от него сына, чтобы не обрывалась эта ниточка выдумщика, работника, и больше ничего в жизни не надо. Да и есть ли что-нибудь лучше этого?…

Она встала, сунула в сумку Сенин мазутный халат — успеть бы вечером простирнуть, — затолкала амбарную книгу, чертежи. Сеня вопросительно поднял голову. Она улыбнулась ему:

— Не переживай, чего уж теперь, как-нибудь проживем. Жили и дальше проживем. Пошли.

— Домой?

— Куда же. Девчонка там одна, ужин надо варить, поросенок, поди, визжит с голодухи. — и взяла Сеню под руку.

— Горе ты мое веселое, ненаглядное…

На улице их встретили Пелагея и Парфенька Шатуновы. В общей суете после собрания они не стали подходить к Сене и вот терпеливо ждали, пока он оклемается без посторонних глаз, малость придет в себя от новой незадачи. Да и непривычный он был, в нарядном-то костюме, при галстуке, начальники с ним за ручку, по имени-отчеству. А мы все Сеня да Сеня. А какой Сеня, когда на пенсию скоро…

— Прости нас, Семен Петрович, христа ради, за сына, — сказала грустно Пелагея, кусая кончик головного платка. — Выляпал все принародно, даже не подумал, что во вред тебе, соседу.

— Такой уж он у нас вышел, Сеня, — присоединился Парфенька и снял с пегой от седины головы кепку с пуговкой на вершинке. — Что на уме, то и на языке. Неужто так можно при чужих-то людях! Если не согласный, скажи наедине, чтобы не ославить, не обидеть принародно.

Сеня пожал плечами необмятого пиджака и пошел, привыкая к новым туфлям, в мастерскую за велосипедом. Высокий каблук ему не мешал — идти легче, всегда под горку, и уверенней, потому что стал выше и видишь дальше. Бабы давно до этого додумались, канальи.

Солнце уже скатилось к самому краю водохранилища, вызолотив гладкое небо и дальний плес под ним, вот-вот плюхнется в воду остудиться. Справа над четырьмя прибрежными дубами — остатком старой дубравы — летали безмолвные грачи, по-над водой реяли, тоже будто немые, чайки: гомон полумиллионного стада утят на выгульных дворах и прибрежных мелководьях плотно глушил все другие звуки.

Сеня привел своего скрипучего, с вихляющими колесами коня, взял у Фени сумку и, повесив ее на руль, направился по асфальтовой дорожке к воротам. Парфенька пошел рядом с ним, Феня с Пелагеей позади.

— А Башмаков-то как разорялся! — все еще переживала за мужа Феня. — Бюрократ дубовый, извини-подвинься, понимаешь! С младости активничает, как Титков, а в большие начальники тоже не продрался и злится на всех.

— Бодливой корове бог рогов не дает, — поддакнула Пелагея.

— Что правда, то правда, Полюшка. Но от кого не ждали напасти — это от Заботкина. Хозяйственный ведь мужик, а тоже не принял, не сойдемся, сказал. Из-за чего?

— Из-за машины, — сказала Пелагея. — Он «Москвича» со стеклянным багажником восейка купил, ему гладкая дорога надобна, а твой Сеня отменяет. И Мытарин из-за того же. На мотоциклете-то он как черт носится, а для непогоды «козла» с брезентовой кабинкой держит…

А Парфенька поддерживал Сеню:

— Я почему тебя уважаю, соседушка, это потому, что ты тоже сперва для народу радеешь, а потом для себя. Я, как ты доподлинно знаешь, тоже всю жисть мечтаю накормить Хмелевку рыбой. Чтобы свежей и до отвалу, И ведь ловил, Сеня, кормил, правда?

— Ага, — кивнул Сеня, ведя за рога велосипед. — Много ловил и другим давал.

— Вот-вот, много. И откроюсь тебе, соседушка, как на духу. — Парфенька оглянулся на занятых разговором баб, прошептал доверительно: — Возмечтал такую рыбу поймать, чтоб большая-пребольшая, без конца-краю, без размеров, чтобы на всех хватило и никто не был обделен. Веришь мне?

— Ага. Только как вытащишь такую?

— А ты на что, Сень, неужто не подмогнешь? Технику подходящую выдумаешь, большой кран, и вытянем.

— Надо знать точный вес тела рыбы. Без знания веса нельзя добиться соответствия мощной грузоподъемности.

— Про вес я не думал.

— Подумай. В нашем деле точность — серьезный рычаг успешного фактора, а то не вытащим.

— А поймаю, как думаешь?

— Поймаешь. Всякая добрая мечта на благо всех сбывается.

За воротами они сошли с асфальтовой дороги на широкую тропу вдоль берегового косогора, где, спрямляя путь, ходили и ездили на велосипедах все утководы. Жесткая свистун-трава по бугру уже посветлела, выжженная солнцем, зеленели лишь редкие кусты татарника с малиновыми тюбетейками на вершинках.

— Цветет, — сказал Парфенька. — Значит, земляника поспела. Давай сгоняем на бударке к Монаху за разрешеньем, а то вон какая сушь, в лес не пустит.

— Он в больнице, — сказал Сеня.

— Что стряслось?

— Дышать забывает.

— Как так?

— Эдак: дышит, дышит, а потом задумается о природе и про все позабудет в мысленном рассуждении, синеть начинает, кашлять.

— Беда-то какая! Не дай бог, лишимся такого заступника земли…

А жены позади уже разрядились, умолкли и слушали мужей со спокойным удовлетворением состоятельных хозяек. Потом Феня не сдержала довольства:

— Мужики-то у нас, Полюшка, как братья родные! Что по росту-обличью, что по разуму.

— Да-а, — со вздохом отозвалась Пелагея. — Без нас пропали бы оба.

— А мы без них?

— И мы тоже. Куда мы без них!

И обе засмеялись, довольные таким раскладом судьбы, трудной и нескучной.