"Дункан Мак-Грегор. Битва Бессмертных ("Конан") " - читать интересную книгу автора

посещал его - он так бы и отошел в мир иной, если б не случайность: заболел
единственный сын вождя его племени, и тот срочно послал за шаманом.
Тогда-то киммерийцу и Гассану и пришлось испытать на себе гнев
чернокожего колдуна. Два дня и две ночи они отбивались от зомби, что
восстали из земли с одной только целью: отправить на Серые Равнины
чужестранцев; затем, когда силы уже были на исходе, они предпочли скрыться
из Пунта вообще, зная, что на чужой территории эти бездушные и безмозглые
твари ориентируются много хуже, чем на родине предков.
Так пришел Конан в Туран, по дороге растеряв все, что ушел взять у
щедрых дикарей. Один мешок со слоновой костью у него похитила дева из кабака
на окраине Кутхемеса, другой - с золотом - он отдал сам: давняя его подруга
из Самарры по злой воле местного нобиля безвинно попала в темницу, и, не
имея времени заняться ее освобождением, Конан просто заплатил за нее всю
сумму тюремщикам, и те выпустили бедную женщину на волю тайно, ночью. Сам же
варвар снова двинулся в путь, освобожденный от богатства, но отягощенный
заботой, ибо зомби и вне Пунта, хотя и не так активно, продолжали его
преследовать.
Он чувствовал их присутствие даже сейчас, несмотря на то, что только
накануне прибыл в Аграпур. Отличить оживленного колдуном мертвеца от
обычного человека было непросто, особенно в темноте; меч и всякое другое
оружие для них опасности не представляли; двигались они бесшумно и быстро -
все эти обстоятельства делали почти невозможным избавление от преследования
зомби, так что Конан ощущал не то что постоянную уже усталость, но и нечто
похожее на обреченность. Правда, последнее чувство посещало его все больше в
ночное время - во сне и перед ним. Взбешенный, варвар просыпался, клял всех
богов, начиная всегда со своего Крома, а заканчивая мелочью вроде Бела и
Золотого Павлина Саббатеи, проверял наличие и неразрывность черного круга из
просмоленной веревки (только это средство могло остановить зомби), в коем
теперь всегда спал, и вновь погружался в тяжелый, полуобморочный бредовый
сон.
Кумбару знать о том было вовсе не обязательно, тем более что мертвецы
двигались целенаправленно - за одним Конаном (а вторая их часть за одним
Гассаном, который шел в Вендию), не трогая по пути никого. Пока киммериец,
раздраженный более нелепостью этой погони, чем действительной опасностью, не
представлял себе, каким образом можно избавиться от посланцев тьмы; с другой
стороны, особенно они его не беспокоили - агрессивность их возрастала только
тогда, когда Конан оставался один, а в остальное время они только крутились
поблизости да тяжко вздыхали - вот как Кумбар сейчас.
- Сколько лет не оставлял я скромной обители своей! - навздыхавшись,
воскликнул он, рукою обводя роскошные хоромы, заваленные дорогими коврами,
изящными вазами кхитайского тонкого стекла, золотыми и серебряными кубками,
изукрашенными самоцветами, горами богатого платья, - О, как привык я
горевать в этих стенах в полном одиночестве, брошенный и друзьями и
неверными девицами, что клялись в любви, но...
- Не скули! - грубо оборвал его варвар, вскидывая мешок на спину.
- Не буду, - тотчас согласился Кумбар. И он поднял мешок, бывший чуть
ли не вдвое тяжелее Конанова, взвалил его на плечи, потом лишь прицепил к
поясу меч и кинжал, кои взял в руки впервые лет за пять.
Устав страдать, сайгад подмигнул киммерийцу, сумрачно глядевшему на
него, и ударом ноги распахнул дверь. Обленившаяся душа его наконец воспряла