ГЛАВА ДЕВЯТАЯ КЛЕТКИ И ЦЕПИ

Глобальные, но безопасные цели имеют одно общее свойство—они ведут в никуда, вот почему массовая постановка таких целей — важный элемент функционирования современных буржуазных режимов. Ошибочно считать, что пусть даже самая грамотно выставленная цель рано или поздно «автоматически сбудется», так как окажется гармонично вписанной в закон природы. Если бы арийцы так считали, мы до сих пор бы сидели в пещерах вокруг очага и ели бы слегка прожаренное мясо с кровью. Возможно, мясо принадлежало бы не животному, а кому-нибудь из соплеменников. В силу самого факта наличия энергетическо-энтропийно-информационного взаимодействия, любой план предусматривающий выделение той или иной группы по любому из позитивных критериев будет наталкиваться на противодействие, оно здесь — всего лишь защитная реакция недочеловеков. Необходимость в большом количестве безопасных и бесполезных для индивида целей, продиктована необходимостью разупорядочить созидательную энергию, направив ее на достижения в большинстве своем совершенно ненужных, а потому избыточных результатов, удовлетворяющих лишь интересы одной из избыточных групп. Есть ли свобода выбора у индивида? Есть, и еще какая! Но все варианты которые ему предлагают и из которых он выбирает — плохие. Свобода выбора без выбора.

Ситуация кажется парадоксальной, ведь при такой модели управление обществом вроде бы затрудняется. То ли дело в деспотических режимах! Все что можно запретить — запрещено. Все под контролем. Народ либо построен в колонны, либо поставлен в соответствующую позу перед алтарем или бюстом вождя. Мы, само собой, не ведем речь о межвидовых деспотиях, вроде туркменской, корейской или саудовской, нет. Такие периоды бывали и в арийских системах. Мы сейчас не будем анализировать причины приводящие к подобным ситуациям, заметим лишь, что «тотальный порядок» держался недолго, что было обусловлено полной остановкой динамики общественного прогресса. Общество приходило в состояние энтропийного равновесия, оно может и не деградировало явно, но и не развивалось. Поэтому у арийцев деспотические режимы были явлением приходящим, в отличие от азиатских или негритянских государств, неизбежно к ним скатывающихся будучи брошенными «на произвол судьбы». Буржуи пошли по другому пути, ставшему сейчас вполне традиционным — управление через деньги. Так Запад защитился от Красной Революции — пролетариату дали элементарную свободу выбора в достижении базовых целей. И пролетарии, как класс (т. е. как организованная спайка людей продающих свой физический труд), были уничтожены. Пролетариат потерял общую цель, перед ним обозначились другие цели, точнее — перед каждым отдельным пролетарием своя цель. Так был опрокинут марксизм — теория свержения буржуазного строя путем концентрации пролетариата как высокоорганизованной толпы и использования его в качестве тарана разбивающего существующую систему. Теперь каждый пролетарий начал искать свой собственный интерес, а он мог далеко не всегда совпадать с интересом своего класса, что автоматически было в интересах буржуев. Внутренняя энтропия пролетариата резко возросла, поэтому никаких выходов свободной энергии «наружу», т. е. на буржуев, можно было не опасаться. Это уже был не класс, а просто множество индивидов управляемых по одним и тем же законам. Или класс со множеством аттракторов, поэтому он был слаб. И если Маркс считал «фишкой» своей концепции факт, что «пролетариату нечего терять кроме своих цепей», что в его время может и было правдой, то буржуи сейчас создали систему, когда наемные работники сами не хотят «терять цепи», ибо к цепям еще и кое-что прилагается и за это «кое-что» массы будут терпеть многое, даже сокращение длины цепи до одного звена, что будет обозначать полное ограничение их свободы, а по сути — добровольный отказ от нее. Да и сама цепь может быть не стальная, а облегченная. Дюралевая или титановая. Или композитная — металлопластиковая. А в клетках может стоять кондиционер, стиральная машинка-автомат и еще много таких прелестей, из-за которых большинство индивидов не захотят ее покидать. Вспомним, что в биологической среде реакция не противодействует воздействию, если это воздействие желательно. Гегель это предвосхитил, констатировав, что в стабильном обществе раб и рабовладелец становятся одинаково заинтересованными в обоюдном существовании. Взамен общему пролетарскому аттрактору — бессознательному желанию «всё взять и поделить», буржуи создали свой. Он — результат чисто протестантской иллюзии возможности любого индивида достичь самых высоких финансовых вершин. Этого, впрочем, было достаточно, чтобы пролетарии успокоились навсегда. Они могли устроить забастовку, но пойти на революцию было для них бессмысленным. Зачем рисковать всем, если можно без всякого риска получить хоть что-то? Марксу такое и в голову не могло прийти! Здесь причина, скорее всего, кроется в его патологической жадности, он не мог допустить, что кто-то способен поделиться. А вот Фрейд счел бы такой расклад вполне оптимальным: отказ от свободы ради удовольствий вполне соответствовал его видению человеческого поведения.[162] Буржуи пришли к нему постепенно (примерно тогда же когда принцип удовольствия «открыл» Фрейд), но сейчас стабильность «золотого миллиарда» держится именно на этих двух вещах — регулировке длины цепи и количестве приманок создаваемых для бессознательных масс; повышение стабильности как раз и идет с ростом количества приманок. Чем больше достижимых приманок, тем выше стабильность. Это и есть общество потребления. И если тоталитарный режим подразумевает ту или иную степень организации низов, пусть и на уровне многотысячных маршей накаченных атлетов с лопатами или винтовками, то либерально-демократический наоборот, поддерживает стабильность на их всеобщей разобщенности. Все индивиды должны иметь только одну цель — добыть деньги, ибо добывая деньги для себя, они одновременно добывают их для тех, кто эти деньги производит. Этот производитель и есть «глобальный контролер», куда более мощный, чем всякие тайные полиции, жандармерии, секретные службы, со всем своим техническим оснащением. Индивид, работая на себя, работает и на структуру о которой не имеет никакого представления, на структуру которая одномоментно может обвалить экономику целых стран сделав нищими миллионы вот таких типовых «сколачивателей собственного капитала». А может и не обваливать. Главное — она может управлять. Но тот, кто может управлять, тот может задавать цель. Какую? А какую хочет. Массы не должны видеть общего направления, только мелкие тактические приманки. Знаете что такое слабость личного интеллекта? Это когда интеллектуал не способен понять что его превосходят. Слабость бессознательного индивида не в том, что его «кинули», а в том, что он не понимает что его кидают. Вы купили мобильный телефон, который вам подали в рекламном ролике как образец «безупречного дизайна» и «гаранта вашего успеха во всех начинаниях»? Завтра вам в еще более разнузданных формах подадут другой телефон, поновее, причем подадут так, чтоб вы поняли, что ваша покупка полугодовой давности — устаревший хлам, от которого нужно побыстрее избавиться. Вы купили телевизор, который якобы будет «долго радовать вас абсолютно безупречными цветами и кристально чистым звуком»? Он вас не будет долго радовать, потому что через 3–4 года опять-таки превратится в анахронизм и вас заставят это понять, после чего вы побежите в магазин покупать новый, хотя ваш нынешний — ничем не хуже. Вам каждую неделю впихивают очередную зубную пасту с якобы десятками встроенных в нее витаминов и живительных элементов, уверяя, что теперь-то настанет окончательное решение микробного вопроса в вашем рту, а ваша зубная эмаль станет твердой как сталь, вот только почему-то людей со здоровыми зубами нет. Тот же самый принцип выдерживается и в отношении дорогих вещей, например автомобилей, что же касается простых предметов обихода, вроде одежды, то ее вообще рекомендуют менять по два раза в год, она, кстати, и делается так, чтобы через полгода-год выглядеть как изрядно поношенная. В этом суть рекламы — она нужна не вам, а производителю. Какой в этом всем смысл? Смысл в максимально быстром обороте денег. Вы должны максимально быстро зарабатывать, но только для того чтобы как можно быстрее потратить. Т. е. вы должны как можно быстрее зарабатывать деньги для структур их контролирующих. Малейший сбой в этой системе и наступит кризис, причем системный. Система работает на самопожирание, причем темп его растёт.

Направление процесса совершенно очевидно: мы потребляем все больше энергии, а выделяем все больше энтропии. К чему это ведет? «…Современная, прежде всего американская версия демократии, с необходимостью предполагает сверхпотребление, перепроизводство и глобальную торговую экспансию в условиях свободной рыночной экономики. Глобализация оборачивается американизацией. Неограниченный рост потребления даже ограниченного количества людей, привел к тому, что в мировой рынок оказалась вовлеченной планетарная жизнь. На практике, она разрушается не столько вследствие количественного роста населения планеты, сколько за счет высокозатратного образа жизни «золотого миллиарда». Планетарная жизнь, становясь товаром, приобретает рыночную стоимость.[163] Видно, что механизм набирает обороты, притом, что ресурсов на земле становится все меньше, а борьба за них обостряется с каждым днем. Буржуи задумываются о будущем, но при всей их кажущейся свободе, которая вроде бы покоится на гигантских капиталах, они имеют так же мало ее степеней внутри своей подсистемы, как и самый заурядный пролетарий внутри своей. Буржуй вроде бы силен, но и конкуренты тоже не слабые. Ясно одно: при существующей системе верхушка планетарной буржуазии не может пойти на то чтобы зарабатывать меньше, вот почему крах буржуазной системы — вопрос времени.

Мы употребили термин «цель» для объяснения некоего отдаленного состояния к которому движется общество, но в настоящее время в естественных науках нет единого мнения относительно вопроса: идут ли процессы в живой природе под влиянием финальных или действующих причин? Иными словами, мы живем просто для того чтобы жить или для некой более сложной и высокой цели, нам пока не понятной? Теория динамического хаоса распространенная и на биологию показывает, что такая цель может быть, причем даже не одна, хотя сейчас биологи все же склоняются к той модели что и физика, т. е. модели исключающей финальные причины. Такая дихотомия привела к существованию в биологии двух противоположных течений — витализма и редукционизма. Противостояние это древнее, правда, не на биологическом, а философском уровне. Еще Аристотель высказывал мысль, что у каждого процесса есть предшествующая и финальная причина. Апологет протестантского мышления Фрэнсис Бекон, спустя две тысячи лет подверг критике это утверждение, заявив, что есть только действующие причины, от которых и нужно отталкиваться. С позиции виталистов глупо говорить «зачем идет дождь» или «для чего светит солнце». Это неживые субстанции, поэтому уместно ставить вопрос не «зачем», а «почему?» Солнце светит потому, что вследствие ядерных реакций внутри него поверхность разогревается до температуры, при которой выделяется световой поток. Закончится ядерное «топливо» и свет прекратится. Дождь выпадает потому, что создается нужное соотношение влажности и давления воздуха. Изменится соотношение и дождь прекратится. Такие же рассуждения можно привести для любого физического или химического процесса. С живыми организмами дело обстоит совсем по-другому. Пронаблюдайте, к примеру, за своей кошкой, собакой или рыбками в аквариуме. Ведь они ничего не делают просто так. Каждое их действие имеет цель, которую мы почти всегда можем объяснить. Они всё делают для чего-то. Это, так сказать, одна сторона. С другой, факт возникновения жизни из неживой материи тоже вряд ли кто-то будет опротестовывать, даже клерикалы, пусть они и будут приписывать непосредственный акт ее создания Богу. Бог ведь не из вакуума ее создал! И человек был отнюдь не первым. И здесь мы привлечем редукционистов, утверждающих что жизнь — это всего лишь сложная форма организации физико-химических систем и только это отличает ее неживой природы. Любые законы биологии — это на элементарном уровне законы физики и химии, но действующие в сложнейших системах и поэтому по-особому проявляющиеся. Т. е. кот ловит мышь не для того чтоб ее съесть и выжить, а потому что какой-то древний его предок возможно случайно обрел это «бессознательное» умение и оно помогло котам размножиться и занять соответствующую нишу, отложившись в генетической памяти. Кот, таким образом, не имеет цели, он имеет программу, однажды приобретенную и действующую до сих пор, во всяком случае, пока будут мыши. Дарвин, что понятно, был именно редукционистом. Но на самом деле и витализм, и редукционизм, — две стороны одного и того же процесса, подобно физике с ее квантово-волновым дуализмом и биологией с дарвинизмом-ламаркизмом.

Для полного уяснения такого весьма и весьма интересного вопроса, представим себе следующую ситуацию. Пусть имеется некий отстраненный и ни во что не верящий наблюдатель-атеист-позитивист, присутствующий при акте возникновения Вселенной (можно назвать его «Актом Творения»). Такая себе тупая внепространственная аналитическая машина, в которую, по уверениям церковников, превращаются интеллектуалы «отпавшие от веры» и решившие «стать как боги». Эмоциональная температура — абсолютный ноль. Только считывание информации и анализ. Каким-то образом ему удалось избежать влияния всех материальных процессов которые будут происходить в будущем, а задачей ему поставленной является лишь научное описание того что будет, причем про самого себя данный субъект ничего не знает. Итак, какие знания ему потребуются изначально? Никаких. Вся будущая Вселенная с ее «непостижимыми» законами и белым человеком в центре нынешнего и (при правильной организации дела) будущего мироздания — пока что область предельно малого размера, настолько малого, что бессмысленно вести разговор не то что о ее физических свойствах, но и о геометрии. Нет ничего. Ни пространства, ни времени, которое не существует вне пространства, ни остальных форм материи (например, поля) существование которых немыслимо вне пространственно-временного континуума.

Большой взрыв. Возникает Вселенная, в первые пикосекунды ее радиус ничтожен, он только-только вышел из «планковских» координат,[164] но уже можно говорить о рождении геометрии, ведь есть пространство и время! В этом пространстве-времени одновременно с геометрией появляется и физика, ведь между составными частями материи возникают взаимодействия, говоря проще — обмен энергиями. Для полного описания процессов нашему наблюдателю понадобилось бы умение описывать происходящее, т. е. знание математики, причем сразу «всей», а ее не существует до сих пор, во всяком случае, устраивающей всех математической модели первых секунд жизни Вселенной пока не создано. Несовершенен именно математический аппарат. Итак, геометрия, физика и математика (сугубо как инструмент отображения физико-геометрических процессов) были бы первыми знаниями необходимыми наблюдателю для полного описания картины мира. Такое положение дел просуществовало бы всего лишь три минуты, ибо в конце третьей минуты жизни Вселенной появляется вещество, точнее — первые вещества: дейтерий, тритий, гелий.[165] А описанием вещества у нас занимается химия. Так что химия по «возрасту» на три минуты младше нашей «троицы» (сложно сказать кто в ней «отец», а кто «сын», но то что математика это «дух» — не вызывает сомнений). Вообще числа «три» и «четыре» в подобных рассуждениях будут встречаться довольно часто. Три минуты — три науки. Четвертая минута — появление химии, четвертой науки. В геометрии три пространственных измерения и четвертое — временное. В физике всё можно описать семью величинами составляющими систему СИ, но чисто физических величин тоже четыре: масса, температура, сила тока и сила света. Единица длины (метр) и времени (секунда) введены как раз для привязки физики к геометрии, а единица количества вещества (моль) для привязки к химии. Вот собственно и всё. Этого языка хватит для описания всего что есть, по крайней мере, в неживой природе. Но в физике не только четыре «чисто физические» величины. Физика — это система, а система — это взаимодействия. Нет ничего удивительного, что таких взаимодействий тоже четыре: гравитационное, электромагнитное, сильное и слабое. Связь между ними безусловно существует и будет найдена, обозначив границу между старой и новой физикой. Ведь интуитивно ясно, что все начиналось как раз с какого-то одного вида взаимодействия.[166]

В течение следующих восьми миллиардов лет никаких новых знаний нашему наблюдателю не потребовалось бы. Разве что исходные науки делились бы на подразделы. Космическая геометрия превратилась бы в астрономию, космическая физика — в астрофизику и т. п. За этим всем следил бы наш наблюдатель, уже знающий всю физику, всю геометрию, и всю математику. Но вот тут начинается самое интересное. Всю химию он бы не знал, ибо ее не было! Ее предстояло узнавать, химия эволюционировала, вещества непрерывно усложнялись и вряд ли наблюдатель бы заметил, что элемент под номером шесть, речь, как вы уже догадались, идет об углероде, образует подозрительно большое число веществ. Гораздо большее чем все остальные, причем чаще всего с водородом и рядом стоящими азотом и кислородом. Ну да, валентность четыре вроде бы предрасполагает, но никакие другие элементы с такой же валентностью ничего подобного не делают.[167] Причем каждая новая группа веществ все более и более сложнее предыдущей, но одновременна и в чём-то подобна ей. Сложные вещества как бы выстроены из простых типовых звеньев. Метан, четыреххлористый углерод, бензолы, спирты и кетоны, альдегиды, сложные эфиры, жиры, углеводы, амины, аминокислоты. И все это, по сути бесконечное многообразие, сделано опять-таки из четырех элементов — углерода, водорода, азота и кислорода, три из которых — газы. Зная всю физику, включая понятие энтропии, наблюдатель задал бы себе «виталистический» вопрос: «а к чему этот весь процесс? Какова цель? В каком направлении он развивается? До каких пор химия будет усложняться? Если ли «предел химии»?» Он бы впервые столкнулся с проблемой незнания и непонимания смысла будущего. Он бы видел, что энтропия Вселенной растет, но может ли она расти бесконечно. И почему усложняется химия? Никаких аналитических способностей не хватило бы ему чтобы предугадать финал — возникновение жизни. Его знания ничего бы ему не давали, он столкнулся бы с необходимостью их расширять. Физика здесь дала бы первый сбой. А математика сама по себе — чистая абстракция. Ведь даже сейчас невозможно логически однозначно обосновать предопределенность возникновения живой природы из неживой, а самая сложная физика — та, что была вначале расширения Вселенной, то же самое можно сказать и о математике (описывающей самую сложную физику и геометрию). А вот химия начиналась совсем с простых вещей — с изотопов водорода и гелия. Химия началась как физика валентных электронов. А сейчас ее уровень — сложнейшие белки, к синтезу которых мы, по-видимому, подойдем не скоро, но которые синтезируются в живой природе за несколько минут.

Момент появления пятой науки — биологии — отследить довольно сложно, в отличии, скажем, от химии, ведущей свое рождение от времени начала нуклеосинтеза. Биология — это изучение живых организмов, а жизнь — это организация. Жизнь — это усложняющаяся с каждым днем система. Даже на уровне одной клетки эта организация и сейчас кажется настолько впечатляющей, что о создании искусственных клеток пока речь не идет. Мы можем лишь модифицировать с неясными последствиями те, что имеются в природе. И это притом, что уже средневековых алхимиков посещали правильные мысли о превращении одного химического элемента в другой, что в наше время было теоретически доказано и практически подтверждено.

Все это говорится для того, чтобы понять: обстоятельства появления жизни и то что привело к ее появлению, также неясны как и Большой Взрыв и его причины, но то что жизнь обозначила качественно новый этап противостояния хаосу — очевидно. Наше третье поколение сделало первый шаг к осознанию величины этого невиданного события в годы когда был сформулирован т. н. «антропный принцип». В 1973 году Бернард Картер[168] на съезде ученых собранном по случаю 500-летия со дня рождения Коперника прочитал доклад, где констатировал, что фундаментальные физические и космологические постоянные (гравитационная постоянная, постоянная тонкой структуры, постоянная Планка, заряд электрона, размер и время жизни Вселенной) должны иметь значения в весьма узком интервале и только при таких значениях возможно возникновение жизни. Собственно, этот доклад был частью уже давно ведущейся дискуссии о связи параметров микро- и макромира. Т. е. Вселенная устроена тем единственным способом при котором жизнь вообще возможна. Наш наблюдатель этого бы не знал. И не узнал бы вплоть до возникновения жизни, иными словами, он не знал бы главного — цели эволюции мироздания. Например, если бы постоянная тонкой структуры была бы больше чем она есть, ядра были бы нестабильны, если меньше — из элементов существовал бы только водород с изотопами.[169] Если бы отношение массы электрона к массе протона имело бы другое значение — прочных химических связей вообще бы не было; если хаббловское смещение было бы больше чем есть — не образовывались бы галактики, а если бы меньше — Вселенная сколлапсировала бы раньше, чем эти галактики успели бы сформироваться. Ну и так далее. И если Большой Взрыв привел, согласно современным концепциям первых минут Вселенной, к разупорядочиванию, то возникновение жизни оказалось мощным антиэнтропийным ударом. Объяснять все «случайными обстоятельствами» бессмысленно. Факт остается фактом: жизнь есть, пусть как минимум в одном экземпляре во Вселенной. Но уже говорилось, что любая жизнь — растения, животного, человека или недочеловека, это способность противостоять энтропии, проще говоря, работать на ее уменьшение. Другого смысла появления живой материи не просматривается и можно сказать, что биология — это жестко организованная по определенным принципам химия, или более грубо, химия углеродистых соединений. Химия продолжала усложняться, но теперь уже она и биология как бы толкали друг друга. Усложнялся живой мир, усложнялась и его химия. И все-таки химия держала некое первенство, ведь она служила строительным материалом, фундаментом. Но с другой стороны биология возникла из химии, стала ее развитием, а потому должна была по достижении определенного момента подмять химию под себя, т. е. биологическая система должна была приобрести способность воспроизводить химические вещества, а значит и регулировать химический процесс. Это было реализовано уже в первых клетках — прокариотах, системах способных воспроизводить органические вещества из неорганических. Одна система, развившись, начала управлять и формировать другую систему, постепенно делая ее своей составной частью. Уже в эпоху интеллектуалов случилось то, что должно было случится — в 1824 году (через два миллиарда лет после начала жизни!) немецкий физик Вёллер синтезировал первое органическое вещество — мочевину. «… Это заурядное по нынешним меркам событие на самого Вёлера произвело потрясающее впечатление. Он больше года ни с кем не делился своим открытием, означавшим для него крах витализма и глубокой веры в особое нехимическое «живое» вещество. Переживания Вёлера понятны: в веществе, считавшемся «живым», — мочевине, нет жизни. Отсюда, как об этом свидетельствует история науки, последовал вывод, что искомая сущность жизни находится в других, более сложных веществах. Действительно, с открытия Вёлера началось триумфальное шествие физико-химической биологии к торжеству редукционистской формулы «жизнь — это химия углеродистых соединений». С теми существенными дополнениями, которые внесли в эту формулу термодинамика и кибернетика, она якобы раскрыла так называемую сущность жизни. В этой связи замечательно, сколь широкое хождение имеет выражение «живое вещество»; это при том, что как и синтезированная Велером мочевина, любые биологические молекулы поддаются химическому синтезу. Тем не менее, современным ученым чужды переживания Велера — обстоятельство, свидетельствующее о возврате к отвергнутому самой же наукой витализму…». (Н.А. Заренков, там же) Факт остается фактом — химию начали брать под контроль и сейчас мы живем в эпоху, когда сами можем производить вещества с наперед заданными свойствами, появление которых естественным путем может быть никогда бы не состоялось. Да, многое в биохимии нам еще не доступно, но при правильной организации процесса за 50-100 лет мы будем знать и уметь всё. Витализм и редукционизм сойдутся.

Можно провести и обратную цепочку — в прошлое из настоящего. Возьмем, например, историю. Реальная неизбыточная наука изучающая прошлое человечества. Но по мере удаления во времени, история превращается в археологию. Она восстанавливает факты по остаткам как самой жизни, так и по найденным предметам жизнедеятельности людей и продуктам их жизнедеятельности — поселениям, могильникам, кладам. Так происходит поиск информационных следов. Но углубляясь еще дальше в прошлое, в дочеловеческую эпоху, археология «переходит» в палеонтологию — науку о вымерших древних растениях и животных, ведь они, как известно, появились раньше человека. Можно сказать что палеонтология — это история древних биологических форм. Ну и в конце концов, палеонтология становится обычной биологией, т. е. наукой изучающей жизнь. Биология как мы знаем, есть система, состоящая из элементарных звеньев — химии углеродистых соединений. Химия же, в свою очередь — это физика валентных электронов! Резерфорд, наверное, шутил когда говорил что все можно разделить на две вещи — физику и коллекционирование марок, но в этой шутке, по крайней мере в первой ее части, есть своя правда. Эволюция наук становится похожей на дерево, разветвляющееся с течением времени, но имеющее один общий ствол, причем каждая ветвь, будучи непохожей на другие, все же имеет элементы подобия.

В свою очередь, каждая наука сама по себе делится на подразделы, т. е. на такие же ветви, сохраняющие те же элементы подобия. Посмотрите, сколько разных направлений в физике, химии или биологии. Человек, великолепно освоивший одно из них, может выглядеть совершенно несведущим в другом, притом, что каждое из направлений базируется на одних и тех же законах.

Картина вырисовывается весьма интересная. Вроде бы всё шло «само по себе» (редукционизм), но факт возникновения человеческого интеллекта способного управлять мирозданием, отнюдь не выглядит лотереей, результатом некой удачной комбинации. Вспомним, что единый генетический код прекрасно обслуживает и инфузорию и человека, менять его нет никакой надобности. А это уже витализм. Но если мы предположим, что мир развивается с некой наперед заданной целью (витализм), все равно он как бы постоянно воспроизводит сам себя на более сложном уровне (редукционизм).[170] Масла в огонь подлил английский физик и философ Дикке в своей книге «Космология Дирака и принципы Маха» (Dicke R.H. Dirac's cosmology and Mach's principle // Nature. 1961. Vol. 192, № 4801) С. Д. Хайтун в своей статье «Феномен жизни на земле и антропный принцип» формулирует его концепцию следующим образом. «…1. Какой был бы смысл говорить о Вселенной, если бы не было познающего субъекта? Но: 2. Для познания требуется жизнь. 3. Для жизни требуется наличие элементов тяжелее водорода. 4. Для образования тяжелых элементов нужна реакция термоядерного синтеза. 5. Чтобы в звезде создались условия, необходимые для возникновения термоядерной реакции, требуется несколько миллиардов лет. 6. Согласно общей теории относительности, время в несколько миллиардов лет совместимо с замкнутой Вселенной лишь в том случае, если её радиус в момент максимального расширения составляет не менее нескольких миллиардов световых лет. Почему же с этой точки зрения Вселенная так велика? Потому, что только в такой Вселенной возможно существование человека».[171] Так физика элементарных и субэлементарных частиц превратилась в химию, т. е. в физику вещества, со временем химия углеродистых соединений стала биологией, — наукой изучающей функционирование самовоспроизводящихся химических систем. В свою очередь, из элементарной самовоспроизводящейся биологической системы — клетки — возникали все более и более сложные организмы, включая и человека. И при всей непохожести человеческих клеток всегда можно точно определить какая из них принадлежит данному человеку, а какая — нет, ведь его история, как и история любого сложного вида начинается с деления одной клетки. Клетки в процессе деления видоизменяются, но все же в них остается элемент подобия. В свою очередь, люди имеют подобие с животными, а в пренатальном периоде так вообще «проходят» основные стадии эволюции.

Резкий рост системной организации дал толчок целому ряду новых дисциплин, сводящихся к базовым наукам и в чем-то подобных им. Но не надо быть особо продвинутым, чтобы заметить сходство животных, пусть даже самых низких и человека или, например, гигантских планетарных систем вращающихся вокруг звезд, с внутренним устройством микроскопического атомного ядра. Все что имеет внутреннюю организацию, оказывается как бы созданным по некой изначальной «матрице». Люди это заметили еще на самой заре своего существования, но оформлять в научные формы начали совсем недавно — в 70-ых годах ХХ века, т. е. уже при нашей жизни, введя понятие «фрактал», сразу же ставшего по своей глобальности в один ряд с понятием «энтропия». Сам термин придумал в 1975 году французский ученый Бенуа Мандельброт в своей интереснейшей книге «Фрактальная Геометрия природы» («The Fractal Geometry of Nature»).[172] Как и в случае с энтропией, к пониманию сути фракталов подошли изучая хаос, в данном случае шум в электронных схемах, причем такой тип шума под который нельзя было подвести статистическую базу. Здесь Мандельброт опять пересекся с термодинамикой, ведь шумы-то все равно были тепловыми, т. е. обуславливались колебаниями атомов в решетках.[173] Но сейчас ситуация была иной нежели с «невидимой, но всепоглощающей энтропией». Наоборот, было обнаружено, что на элементарном уровне, даже не вписывающиеся ни в какие статистические закономерности случайные процессы, имеют некий первоначальный элемент подобия. Суть его книги видна из названия, в ней ученый не ограничивает себя рамками какой-то одной науки, хотя все же выносит в название именно геометрию, а как мы знаем, она была одной из первонаук. Это показывает правильность подхода. Итак, фрактал, в простейшем двухмерном случае, представляет ломаную линию называемую генератором. С каждым новым шагом отдельный отрезок этой линии заменяется на этот отрезок-генератор в соответствующем масштабе, и в результате бесконечного повторения этой процедуры получается рисунок иногда совершенно непохожий на изначальный, но подобный ему.[174]

Их приведенного рисунка видно, что уже на пятом шаге кривая сильно отличается от изначальной и, тем не менее, на элементарном уровне подобна ей. Отсюда и происхождения термина «фрактал» в переводе с латыни (fractus) он обозначает «состоящий из фрагментов» геометрический фрактал, в данном случае кривой Кох.

Простейший фрактал Мальденброта

Пример мультифрактала — снежные горы

Даже из приведенного рисунка видно, что фрактал — объект бесконечной сложности позволяющий рассмотреть столько же деталей вблизи, сколько издалека. Он кажется продуктом искусственных построений, но искусственными являются как раз обычные прямые и круглые поверхности. На самом деле их нет. Любая «ровная» поверхность при достаточном увеличении как раз и будет выглядеть рваной или «обгрызенной». Сам Мальденброт задает, казалось бы, простой вопрос: «какова длина береговой линии Британии?» Оказывается, что все зависит от того, как мы ее будем измерять. Если линейкой длиной 1 километр, то неизмеренными останутся тысячи мелких изгибов, заливов, мысов и т. п. Если линейкой длиной в 1 метр, то эти элементы будут учтены, но в общую длину (которая резко увеличится) не попадут неровности меньшие одного метра. Теперь померим миллиметровой линейкой и получим фантастическую длину, а если мы будем и дальше повышать точность, уменьшая шаг измерения, то получим результат — длина побережья Британии равна бесконечности! Но самое интересное не это, а то, что если мы рассмотрим 1 метр и, допустим, 10 км береговой линии, то при увеличении отрезка в 1 м или уменьшении отрезка длиной в 10 км до размера в 1 метр, обнаружится, что они подобны! Не похожи, но подобны. Также и с людьми — чем с большего расстояния мы будем их рассматривать, тем более похожими они будут. И это тоже не самое интересное. Многие подумают что здесь дело только в геометрии, но вы можете провести собственное исследование и обнаружить, что у похожих внешне людей похожими оказываются, такие, казалось бы не имеющие никакого отношения к внешности характеристики, как голос и привычки.[175]

Эта интересная закономерность была тут же взята на вооружение создателями трехмерных компьютерных игр. Какими бы сложными нам не казались выводимые на экран ландшафты — все они пересчитываются из нескольких исходных фракталов, ведь в реальности горы, холмы, равнины, ущелья — все элементы одного фрактала. Облака, пусть и огромные, состоят из множества мелких одинаковых облачков — они тоже фракталы. Ледяные узоры на стеклах в мороз видели? Тоже фракталы. Вся биология фрактальна. Да что биология, Вселенная — и та фрактальна.[176] Но ее фрактальность несколько другого рода, в ее основе не регулярный фрактал, а т. н. мультифрактал — более сложный вариант, когда фрактальная размерность не одна, их целый спектр, а само число может стремиться к бесконечности. Типичный мультифрактал — снежная гора (см. рисунок). Механизм эволюции тоже фрактален: переход от многообразия элементов к устойчивой системе с каждым новым уровнем повторяется.[177] Отсюда и ницшеанский «вечный возврат» — повторение пройденного пути на более высоком уровне. Или марксистское «развитие по спирали». Отсюда — акт рождения и смерти. Люди уходят для того, чтобы вместо них пришли новые. Вечными могут считаться только некоторые элементарные частицы, например электрон, но они—первичный строительный материал вещества, они — фундамент.

Задумываясь о своем происхождении, древние арийцы, только-только ставшие людьми, быстро осознали подобную закономерность, начав приписывать свое подобие животным. Так возникли тотемы. Потом происхождение человека приписали божественному творению, объявив «животную генеалогию» вздором, но прогресс науки в XIX веке вернул нас опять-таки к животной родословной. Пусть не к птицам, рыбам или львам, а к приматам — суть от этого не менялась. Кто же был более прав — примитивные древние люди или вполне продвинутые по сравнению с ними религиозные адепты? Не спешите с ответом что, мол, правы были древние язычники. Да, Дарвин доказал (или показал — как кому больше нравится) что люди путем эволюции произошли от животных, но на этом его концепция и исчерпывается. Но что такое «произошли от животных» на системном уровне? Это — повышение уровня сложности, как отдельного человека, так и его внешних связей. Теория Дарвина не объясняет (и это не входит в ее задачи) два скачка упорядоченности — абиогенеза и возникновения разумной жизни. А поскольку арийское человечество всегда стремилось свести уровень незнания о чем-либо к минимуму (это тоже противостояние энтропии, противостояние сатане) то вакуум заполнили, объявив то и другое продуктом божественного вмешательства. Я не знаю как будут исчерпывающе объяснены эти вопросы в будущем, но то что для объяснения придется применить принципиально иной понятийный аппарат — несомненно. И простыми лотерейными совпадениями здесь ничего не объяснишь.[178]

Вселенная тоже эволюционировала по законам. Но по мере ее расширения и ослабления гравитационных сил, отдельные ее материальные объекты приобретали все большую и большую автономию. Например, на нашу планету влияет Солнце (что понятно) и Луна (главным образом, приливами-отливами). Влияние остальных небесных тел совершенно ничтожно, при том, что его иногда можно детектировать. Т. е. система Солнце-Земля-Луна вполне автономна и была достаточно подробно описана уже древними, умевшими заранее предсказывать солнечные и лунные затмения. Более того, энтропия Вселенной, по мере ее расширения, росла, что тоже вполне закономерно. И вот возникает жизнь. Датой ее номинального рождения можно считать момент, когда возник генетический код, тот, что нам сейчас известен. Вся сложность в том, что этот код единственный и сейчас невозможно сказать появился ли он путем случайного совпадения или же возник исходя из какой-то закономерности, нами пока непонятной.[179] Причем нас интересует не столько механизм возникновения, сколько ответ на вопрос — предопределено ли было такое возникновение в самом начале жизни Вселенной. Ведь наш «абстрактный наблюдатель», вдруг получивший бы знания физики, мог бы сказать, что пройдет такое-то время и появятся звезды или планеты. Сам ход эволюции Вселенной уже на первых минутах показывал практически однозначную вероятность их появления, и они появились в миллиардных количествах. Что же касается жизни, то мы имеем всего лишь один подтвержденный прецедент, но даже с ним не можем разобраться. Простой обсчет вероятности совпадения аминокислот в нужную цепочку, даже при искусственно созданных максимально благоприятных условиях, исчисляется такими мизерными цифрами, таким количеством нулей после запятой, которым в науке не оперируют. Порядок «невероятности возникновения» уступает даже теоретически рассчитанному порядку молекул во Вселенной (1090-10100). В зависимости от поставленных условий, а они все проще, чем те, что наверняка были, вероятность появления нашего кода составляет от 10-100 до 10-1000 процента. В свою очередь, мы знаем, что энтропия, информация и вероятность связаны, отсюда можно вообразить себе степень упорядоченности, которая есть обратная величина степени вероятности. Т. е. наш код настолько совершенен и упорядочен, насколько он невероятен.[180] И тем не менее он есть! Математически, на бесконечном промежутке времени, любая ненулевая вероятность обернется рано или поздно состоявшимся событием, но в нашем случае имел место весьма малый промежуток времени, длившийся примерно с 2200 до 1900 млн. лет назад. Рассуждая о чисто химико-биологическом аспекте, не нужно забывать, что первой наукой была физика и в этом вопросе она была определяющей: «…жизнь и затем познающее существо могли появиться только при определённых значениях универсальных физико-космологических постоянных и только при определённых связях между ними (возраст Вселенной, заряд электрона, скорость света, постоянная Планка, масса электрона, постоянная тонкой структуры и др.). Если бы эти значения отличались от измеренных нами, ни жизнь на планете Земля, ни мы сами просто не могли бы существовать».[181] Тем не менее факт нашей жизни наверное ни у кого не вызовет сомнения. Из хаоса аминокислот «вдруг» возникла настолько грамотно выстроенная и упорядоченная цепочка, что она уже 2 миллиарда лет обслуживает все живые организмы, включая человека, а в перспективе и сверхчеловека, впрочем, нельзя исключить, что этап перехода к сверхчеловечеству потребует корректировок генетического кода, это будет отвечать концепции развития Вселенной: мы сами программируем свое будущее, исходя из абсолютных знаний проверенных всеми десятью миллиардами годами мироздания.

Верующий спросит: а где же в этом раскладе Бог? Не берем ли мы на себя его функции? Нет, не берем. Если мы ошибемся, переход к сверхчеловечеству в лучшем случае попросту не состоится. В лучшем случае. А в худшем? В худшем ошибка проекта обернется появлением такого существа, которое просто уничтожит своих создателей, восстановив, таким образом, «исходный баланс». Может после этого оно уничтожит себя. В этом тоже суть взаимодействия системы Бог-сатана. Будущие люди, пусть они и будут представлять элитный расово-биологический материал, могут пойти на авантюризм в планах собственного совершенствования, помимо всего прочего, это еще и в традициях нашей расы; они могут сделать шаги с толком неясными последствиями. А когда что-то неясно, появляется поле для деятельности сатаны. Здесь и объяснение роли сатаны как «обвинителя», с которой согласны и сатанисты и религиозники. Сатана «обвиняет» людей за их ошибки, т. е. за нарушения естественных законов. На наивный вопрос: «а почему Бог не вмешивается, почему он терпит сам факт существования сатаны», можно задать встречный: «а вы бы вмешались?» Еще раз напомним эйнштейновскую формулу: «Бог не играет в кости». Нарушение закона компенсируется наиболее удобным способом. А удобный способ тот, что энергетически более выгоден. Сатана будет существовать до тех пор, пока у него будет информационно-энергетическая ниша, сатанисты по этому поводу употребляют не совсем исчерпывающие на наш взгляд термины «эгрегор» и «архетип». Когда мы эту нишу заполним, сатана станет избыточным элементом.[182]

Рассмотренный случай сейчас кажется практически идеальным. А что будет, если «реорганизацией человечества» причем на генетическом уровне займутся недочеловеки, стоящие вне закона в принципе? Ведь такой расклад вполне реален. Тогда роль сатаны представляется более широкой, но и более кратковременной. Недочеловек не вечен, а факт его жизни — всего лишь ошибка в системной организации и мышлении человечества. Она может привести человечество к гибели, но вскоре исчезнет и недочеловек. Профессор Панченков обосновал, что «хаос имеет свой онтологический уровень, отличный от уровня классической физики и расположенный ниже этого уровня». Ключевое слово — «ниже». Еще оккультисты эпохи модерн привязывали недочеловечество к низшим существам материального мира, потомкам «лемурианской расы»[183] и т. п. Поэтому никакие упования на «бога» или «сатану» ему не помогут, ибо ни тот, ни другой, не оказывают видов помощи подразумеваемых недочеловеком. И Бог, и сатана (как это не странно на первый взгляд!) работают на конечное его уничтожение, только цели и способы у них разные, всегда противоречащие друг другу. Вот почему недочеловечество до сих пор существует, а борьба с ним есть реальное, угодное Богу дело. Недочеловека используют с двух сторон, вот почему он исключительно опасен. А факт его возникновения показывает, что игра между «высшими силами» как раз шла на «человеческом поле». Это поняли древние, начиная хронологию человека либо с «райского сада» (Восток), либо с «золотого века» (Запад). Потом происходит «ошибка», вследствие которой мир становится «плохим» — таким, каким мы его имеем сейчас.

Теперь представим другую модель. Космический корабль землян достигает отдаленной планеты и обнаруживает, что планета заполнена некими электронно-механическими устройствами. Устройства сами находят и добывают себе энергию, сами себя ремонтируют или вообще работают безотказно в течение определенного срока, после чего отключаются, давая сигнал другим таким же устройствам на собственную утилизацию. Но самое главное — устройства непрерывно воспроизводят самих себя. Сами добывают сырье, сами его перерабатывают, сами изготавливают запчасти. Это выглядит фантастикой, но в нашем раскладе важно совсем другое. Пришельцы с Земли внимательно изучают устройства подобных самовоспроизводящихся небиологических систем, причем досконально, до самой последней детали, вникая в мельчайшие детали их функционирования. Наконец устройство полностью изучено, но тут один из инженеров задает вопрос: «а кто создал самое первое устройство? И зачем?» Возникают разные теории — от внепланетного происхождения и до случайной комбинации разных материалов, которые сами собой «сложились» в подобное великое, но глупое устройство, например, вследствие взрыва вулкана или случайно пролетавшего торнадо. Вот так вот — бац! — и куски породы превращаются пусть не в живой, но все же в функционирующий и самовоспроизводящийся организм. А ведь вариант нами приведенный при всей его фантастичности довольно примитивен, наши устройства — обычные типовые схемы, не способные ни эволюционировать, ни развиваться, они — обычные машины, штампующие точно такие же машины. Энтропия всей этой «системы» близка к нулю, точнее — она стремится к минимально возможному значению, она полностью описывается и может существовать неограниченно долго при наличии источников энергии и ресурсов. Т. е. ее «вечное будущее» — всего лишь энергетический вопрос. Роботы не способны противостоять. Полностью программируемые системы нежизнеспособны — это знает любой кибернетик. Поэтому все американские фильмы о бунте роботов или о войне с роботами навсегда останутся только фильмами для интеллектуально ограниченных подростков и их целлюлитных мамаш вместе с домашними божествами — холодильником, микроволновой печкой и унитазом. Но поскольку роботы не эволюционируют и все их действия строго детерминированы, на них не способен влиять сатана. Робот всегда в «законе», поэтому в нем нет жизни. Этот пример приведен еще и для того, чтоб показать подчиненную роль сатаны по отношению к Богу, его сила проявляется там, где начинается нарушение закона. Мировой Прокурор заводит свое дело. Уберите нарушение закона как статистический факт, и он останется без работы.[184]

Здесь можно немного отвлечься, и в свете всего изложенного дать ответ на волнующий многих и не такой уж бессмысленный вопрос: «а посещали ли нашу планету инопланетяне?» Понятно, что сама постановка его предполагает существование альтернативных форм жизни, существование биологии вообще, а возможность прилета на землю — неизмеримо более высокий уровень развития. Вселенная, как мы знаем, одна, поэтому и мы, и они, — всего лишь ее продукты. Очевидно, что науки описывающие «мертвую природу» — геометрия, физика и химия, возникли настолько быстро, насколько это было возможно. Здесь не было никаких неожиданностей. С биологией это неочевидно, уж слишком много совместных условий должно выполниться, а про вероятность одного из них мы говорили чуть выше. При совместных условиях вероятности перемножаются, что в нашем случае подразумевает понижение ее еще на много-много порядков. Если же мы допустим, что и биология возникла настолько быстро, насколько могла возникнуть, и ее появление было абсолютно закономерно, а не являлось результатом «осуществления неосуществимого», более того, эволюция живых организмов шла настолько быстро, насколько могла идти, то мы если и не единственные во Вселенной, то, во всяком случае, самые развитые, вот почему при нормальном положении дел прилетать будем мы, а не к нам. Такой расклад будет полностью соответствовать описываемой модели фрактальной эволюции всего мироздания — от Большого Взрыва (давшему старт грандиозному разупорядочиванию) и вплоть до появления феномена арийского сверхчеловека (генерального конструктора будущего порядка). Собственно, стадия сверхчеловечества как раз и будет достигнута тогда, когда люди будут понимать всё. Это не будет «концом интеллекта». Наоборот, закончится очередной этап эволюции Вселенной, будет взята под контроль энтропия. Мы будем знать все законы природы, но только для того, чтобы иметь возможность понимать всё, а следовательно и создавать всё.[185]

Из всех вышеприведенных рассуждений, да и просто опираясь на схемы эволюционных процессов ясно, что человек как таковой — временное явление. Люди даже сейчас слишком разные, а различие интеллектуальных и биологических потенциалов заложенных в них часто кажется совершенно фантастическим. Это одно из условий прогресса — создание неоднородной среды, создание интеллектуальных полюсов. Буржуи здесь столкнулись с очевидной неувязкой. С одной стороны для рынка выгодна однородность человечества. Удобно чтобы люди были совершенно одинаковыми, не только внутренне, но даже внешне. Такие себе близнецы-братья. Можно было бы резко повысить унификацию, а оттого и снизить себестоимость продукции, одновременно резко повышая сбыт. Если мы вникнем в сущность глобализма, то именно к этому он и ведет. С другой, биологическое мышление и его производные — расизм и национализм — являются мощными факторами, игнорировать которые нельзя. Эти факторы двигали мировыми войнами не меньше чем деньги корпораций производящих вооружение. Поэтому после Второй Мировой войны начался поиск компромисса между буржуями, как стран победителей, так и побежденных государств. Даже СССР, специально созданный как таран против Европы, отказался от идеи Мировой Революции, начав вещать о «мирном сосуществовании». А что нужно сделать для сглаживания противоречий? Нужно выровнять потенциалы, убрать неоднородности, проще говоря — перемешать интересы. Убрать не проблемы, а причины проблем. Есть расизм? Перемешайте расы, сотрите расовые различия и их не станет. Есть межрелигиозная вражда? Подведите всех под один религиозный шаблон и она тоже исчезнет. Есть национализм? Уберите национальные различия, сделайте так, чтобы все разговаривали на одной и то же буржуазно-деляческой фене, слушали одну и ту же музыку, ели одни и те же продукты и рассуждали по одним и тем же схемам. Вы скажите что это тяжело или невозможно. Сейчас — да. Но, как говаривал один из виднейших марксистов и диалектиков Эдуард Бернштейн: «Главное не цель, главное — движение». И движение это явно просматривается. Да, в энтропийном контексте смешение рас, сглаживание религиозных и национальных различий работает на рост энтропии, но при полной унификации всех различий наступает энтропийное равновесие, тепловая смерть, когда динамика роста общества останавливается. Энтропия достигает определенного уровня, после чего ее рост прекращается, ибо она, как и предполагали мистические умы XIX века, и впрямь все пожирает. Хотите посмотреть красочные картинки полного энтропийного равновесия человечества? Загляните в журналы Свидетелей Иеговы, там в каждом номере по несколько штук публикуют. Бурые губастые морды, разрывающиеся улыбками до ушей во все 128 зубов, поедающие фрукты и обнимающиеся с животными. Единственное чего не читается на этих лицах, так это следов элементарных зачатков мышления, зато выработка «гормонов счастья» наблюдается в полном объеме! Именно таким видят мир лица со слабыми степенями олигофрении. Вот почему считается, что сатана склонен к самоуничтожению. Но это — в перспективе, возможно и не столь отдаленной. Сейчас же у нас — локальный золотой век. Третье поколение бешеным темпом проедает и прогуливает всё, что было создано первыми двумя, все хотят урвать максимум за минимальное время. Где-то на общебессознательном уровне массы чувствуют свой скорый конец, поэтому и спешат побольше и повкуснее пожрать и поизощреннее выпендриться. Это весьма четко просматривается перед новогодними праздниками, когда не только целые государства, но и более мелкие структурные единицы вроде фирм, предприятий и, что самое смешное, людей (т. е. элементарных единиц) подводят «итоги года». Обратите внимание, что все «итоги» сводятся к финальным темам: насколько стали больше тратить и насколько стали больше потреблять. И ни слова о том, насколько здоровее стала та или иная нация, насколько возросло биологическое качество популяции и ее интеллектуальный статус. Точно также заканчивал античный Рим. Каракалла строил самые большие и самые шикарные в истории человечества термы, а Филипп Араб организовывал самые крутые и дорогостоящие шоу тогда, когда всякое развитие Империи прекратилось, когда в армию и государственный аппарат битком набивались межрасовые гибриды, а последние интеллектуалы, сходя с ума, часто искали пристанища в сектах организуемых межрасовыми гибридами с Востока.