ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ КЛАНОВАЯ СУПЕРОРГАНИЗЦИЯ

Вера в так называемые «высшие и непостижимые силы» существенно подрывает у арийца осознание собственной потенциальной эволюционной мощи и, что еще важнее, оценку мощности своей расы, т. е. возможностей организации. А ведь если первое имеет ограничения, то второе—практически безгранично. То торжество дегенерации и разнокалиберных ублюдков наблюдаемых вами повсеместно, на самом деле — всего лишь следствие нарушений в организации системы, причем даже не столько на уровне отдельного индивида, сколько на уровне связей. Это следствие резкого усложнения системы и увеличения числа избыточных структур. Конечно, сама по себе система не самоорганизуется, для этого нужно создать условия, нужно потратить энергию. Но зная наше врожденное свойство к самоорганизации, энергетические затраты окупятся, причем так, что результат выведет нас на принципиально иной уровень.[78] Это сейчас отдельно взятый среднестатистический индивид всегда «знает» что большинство людей его окружающих, живущих в его городе, стране, несут в себе набор всех отрицательных качеств, разумеется, отрицательных в его понимании. В свою очередь, этот среднестатистический индивид видится таковым в глазах других таких же «отрицательных индивидов». С чисто научной точки зрения в этом нет ничего неожиданного, такое во многом правильное видение — всего лишь рудименты, доставшиеся нам от животных или перволюдей, но наш прогресс в целом он существенно тормозит и будет тормозить еще сильнее по мере отдаления от эпохи борьбы за выживание и т. н. «пищевой конкуренции», по мере удаления «от Дарвина[79]». Не нужно быть слишком проницательным, чтоб увидеть отставание прогресса межчеловеческих отношений от технического прогресса. Мы прекрасно отдаем себе отчет, что большинство неприятных факторов сопровождающих наше бытие — от бросаемых на асфальт вместо мусорного контейнера фантиков конфет и шкурок бананов, до тотального предательства интересов нации и расы, вызывается не только высокоэнтропийными элементами внутри нашего социума или представителями других рас (что и так ясно), а обычными среднестатистическими индивидами, пусть и с явным доминированием положительных качеств.

С этим на первый взгляд странным явлением, я столкнулся, когда жил в районе студенческих общежитий и ежедневно наблюдал довольно отвратительные картины, не свойственные даже предельно опустившимся городским люмпенам. К примеру, мусор, причем не только пищевые отходы, но даже холодильники и старую мебель, там часто выбрасывали через окна. Наблюдать за падающим с 9-го этажа холодильником или диваном весьма интересно, особенно когда они входят в соприкосновение с асфальтом и с грохотом разлетаются на мелкие куски, но территория вокруг общаг утром (выбросы крупных вещей обычно совершались ночью) часто напоминала местность пострадавшую от урагана. А выбросить в окно пивную бутылку вообще считалось единственно правильным способом от нее избавиться. То, что под окнами кто-то может находиться, никого не волновало, уверен, о таких мелочах даже не задумывались. И этим занимались не социальные отбросы, а студенты, т. е. будущие инженеры и руководители у которых хватало элементарного умственного уровня чтобы учиться в техническом вузе. Самое интересно заключалось в том, что практически все они были выходцами из сельской местности, а структуру тамошних взаимоотношений я знал очень и очень хорошо. Я знал, что родителей там называют исключительно на «Вы», что слово отца там — абсолютный закон, что мать — предмет практически божественного обожания, что дети никогда не скажут неприличного слова и не покажут непристойный жест при родителях и уж конечно никогда не бросят мусор возле своего дома. В самих домах, несмотря на бедность и какую-то эстетическую убогость интерьеров, все было очень и очень аккуратно, а во многих хатах были комнаты всегда державшиеся под замком и использующиеся только по особо торжественным обстоятельствам. И вот эти культурные патриархальные дети, по сравнению с которыми среднестатистический городской ребенок — типовой жлоб и хам, попадая в городские условия, начинали вести себя как последние вандалы. В чем дело? А в том, что индивид резко вырывался из устоявшихся связей, более того, он попадал в систему, где все элементы были аналогичными. Семейно-родственные связи мгновенно уничтожались или ослаблялись и начинали выстраиваться новые, но по старым схемам. Теперь общежитие было аналогом «родной хаты», а город (т. е. всё, что за его пределами) воспринимался как нечто чуждое и враждебное, ведь далеко не все могли сразу интегрироваться в его систему. В общем случае, причина резкого ухудшения качества людей в том, что количество связей между индивидами во много раз больше чем самих индивидов. И, что самое важное, тип связей варьируется от изначального качества индивидов, незначительные изъяны которых могут на системном уровне усиливаться при взаимодействии с аналогичными изъянами других индивидов. В отношении наших деревенских обитателей общежитий, этот вывод полностью подтверждается. Проверено. А сколько снято смешных фильмов о приключениях жителей джунглей или отдаленных окраин впервые попавших в большой город, в цивилизацию. Но есть и другие фильмы, где зрители смеются над поведением «человека цивилизации» оказавшимся в дикой природе. Можно вспомнить множество историй, как реальных, так и писаных, где рассказывается, как вполне приличный человек, «душка», быстро превращался в законченную сволочь и подонка, например, получив власть или богатство. Или желая достичь той или иной цели, зачастую эфемерной или бредовой. Но если проанализировать все эти истории с системной точки зрения, видно, что индивид, переходя на новый уровень власти или благосостояния, обрастал новыми связями, как созданными по личной инициативе, так и навязанными извне. И тип связей тоже менялся. Менялся и воздействовал на индивида, ухудшая его качества в глазах других. Часто подобные истории оканчиваются тем, что достигнув богатства, человек оставался «без связей», от него уходили сначала друзья, потом просто партнеры, потом жена с детьми, а потом он пускал себе пулю в лоб или шел топиться в ближайшем водоеме. Причина в том, что сильно отклонившись от некоего первоначального уровня индивид сделал любые виды связей затруднительными, а то и вообще невозможными.

Восприятие хаоса и порядка всегда было неразрывно связано с эстетическими представлениями арийца, так же как и более сложное понятие — система. Наука до сих пор не объяснила, каким образом мы с поразительной легкостью определяем, где живое, а где мертвое, хотя хорошее от плохого дифференцировать, порой, бывает довольно трудно. Я предполагаю, что определение живого и мертвого будет одной из самых сложных задач кибернетики.[80] Но что такое мертвое? Мертвое — это утратившее системную организацию живое, причем не имеет значение как — либо в результате износа основных звеньев (старение), либо вследствие мгновенного нарушения работы отдельных звеньев (травмы, аварии, ожоги, пулевые ранения, прекращение доступа кислорода и т. п.). Мертвое — это биология превращенная в химию, сначала в органическую, а потом и в неорганическую. Здесь даже неуместно вести разговор об энтропии вообще, хотя понятно, что она резко повышается. Интересно другое. Разупорядоченная живая система как раз и теряет для нас ценность пропорционально степени своей разупорядоченности. Молодые более ценны чем старые, дети тоже ценны, но исключительно потому, что их ценность при нормальном развитии будет и дальше повышаться, по крайней мере, до времени зрелости, т. е. до конца периода упорядочивания. С мертвой неорганической природой похожих вещей не наблюдается; на нас производят сильнейшее впечатление низкоэнтропийные арктические ландшафты с бесконечными сверкающими ледяными горами состоящими из одной лишь замерзшей воды, северными сияниями, полярными и белыми ночами.[81] Тем более мы можем долго разглядывать искусственные абсолютно упорядоченные системы, особенно механические — внутренности автомобиля, движение шестеренок в часах, движения роботов-манипуляторов. Скажу больше, на сознание арийца природные неорганические упорядоченные ландшафты действуют сильнее, нежели разного рода бананово-кокосовые острова, которые хоть и кажутся идеальным местом для жизни, все же представляются территориями, где динамика жизни замирает, ведь весь исторический процесс показывает нам один непреложный факт: в странах вечного лета не родилось ничего великого, даже среди арийцев в них проживающих. Поэтому ариец может создать шедевр минимальным набором средств, в то время как всё пестрое созданное китайцами или неграми выглядит дешевым и смешным китчем. Собственно, стремление к достижению идеального порядка в той или иной области также отслеживается на протяжении всех этапов существования нашей расы. Шпенглер был не совсем прав, когда говорил что греки пошли против природы, создав свои совершенные симметричные формы в архитектуре, ведь в живой природе нет ничего симметричного и тем более ничего одинакового.[82] Есть похожее, подобное, но всё уникально, всё в одном экземпляре. Но мы должны поставить себя на их место, чтобы понять, в чем была их мотивация. А она состояла в улучшении и упорядочивании природных форм, ведь греки первыми додумались вывести математические стандарты идеального человека и вписать его в геометрические фигуры — круг и квадрат, а их чисто абстрактное изучение конических сечений (тоже для «красоты») через две тысячи лет было использовано Кеплером при формулировании законов планетарной астрономии. Греки знали, что люди — это действительное подобие богов, а боги — это люди, обладающие более широкими возможностями, вроде бессмертия, быстрой скорости перемещения, возможностью знать и планировать будущее. Боги совершенны, а совершенный только тот, кто вписывается в закон который невозможно нарушить. Чувствуя, что они сами отдаленное подобие богов, к этим богам пытались приблизиться, пусть даже вводя свои стандарты, а они, заметим, не превзойдены до сих пор. Этот опыт, на уровне концептуального обоснования возможности приближения белого человека к Богу будет повторен в XIX-ХХ веке в связи с появлением концепций расизма, причем весьма небезуспешно. Мы уже знаем, что увеличение хаоса может идти произвольно, любая система стремится занять положение при котором ее свободная энергия была бы минимальна. А вот упорядочивание всегда требует внешней энергии. Мы можем прямо у себя дома элементарными операциями нагреть тот или иной предмет до сотни градусов (т. е. разупорядочить его) и это — не предел. А теперь попробуйте «просто так» охладить, к примеру, перстень с бриллиантом на вашем пальце ну, скажем, с двадцати градусов до нуля. Сложная задача! Сложная, потому что связана с упорядочиванием. Вот и сконструированы специальные устройства для охлаждения предметов и пространств: холодильники и кондиционеры. В конце XIX века этих чудес техники не было, но пока одни ученые прогнозировали грядущую тепловую смерть Вселенной «от энтропии», а другие уверяли, что факт нашего существования и есть гарантия от такой смерти, третьи понижали энтропию искусственным путем, внутренним чутьем понимая, что низкоэнтропийные состояния будут представлять нечто особенно интересное и до сих пор невиданное. Делалось это, ясное дело, понижением температуры. И вот уже углекислый газ превращают в лед, вот уже азот, кислород, неон и водород превращаются в жидкости. Остается последний бастион — гелий. Солнечный газ упорно не хочет сжижаться! Но пришел великий день — 10 июля 1908 года. Сжижение проводилось на каскадной установке, которая и сейчас вполне исправно работает и выглядит довольно совершенным агрегатом. Поначалу казалось, что эксперимент будет сорван, был израсходован весь запас жидкого водорода (20 литров) применяемого для сжижения гелия, но результата не было.[83] Термометр показывал температуру 4,2К, такой низкой еще никому не удавалось достичь. Было опять высказано сомнение в принципиальной возможности сжижения, но тут одного из ученых осенила, в общем-то, простая мысль: если гелий таки стал жидкостью и начал закипать, термометр может и не показывать изменения температуры. Сосуд внимательно осмотрели и обнаружили, что он был весь заполнен бесцветной жидкостью фантастической прозрачности. Директор Лейденской лаборатории проводившей сжижение — Камерлинг-Оннес — описывает увиденное: «Это было удивительное зрелище: появление впервые жидкости, имеющей почти нематериальный вид. Втекание ее в сосуд не было замечено. Ее присутствие было замечено, когда она уже наполнила сосуд, а ее поверхность выделялась остро, как лезвие ножа…». Запомним, что полностью упорядоченная жидкость имела «почти нематериальный вид». Камерлинг, продолжал экспериментировать с жидкостью нематериального вида, в частности изучал проводимости металлов при низких температурах. Исследователи давно знали, что на холоде проводимость металлов растет, более того, сам ток проходя через них вызывает нагрев проводников и чем больше ток, тем больше нагрев. Этот рост совершенно справедливо связывали с колебаниями атомов и неоднородностью структуры металлов. Впрочем, часто в расчетах (там, где это было допустимо) инженеры пренебрегали сопротивлением, введя т. н. «идеальный проводник» по аналогии с идеальным газом. Но если идеальный газ представлялся относительной абстракцией, то идеальный проводник выглядел абстракцией абсолютной. Наш голландец перебирал разные металлы. Начал с золота и платины, так как их тогда можно было получить в относительно чистом виде. Охлаждая их примерно до 1К он наблюдал падение сопротивления к некоему остаточному уровню, что, в общем-то, было малоинтересно. Но он обратил внимание, что уровень остаточного сопротивления был меньше, если металл был чище, после чего сделал предположение, что у абсолютно чистых металлов сопротивление должно уменьшаться до нуля. Чистота, как понятие, здесь в очередной раз пересеклось с возможностью достичь параметра считавшегося идеальным, выступив здесь составляющей организации. Тут Камерлинг и обратил внимание на ртуть, жидкую (в отличие от остальных металлов) при обычной температуре. Перегнав ее пару раз и добившись, таким образом, максимальной степени очистки, ртуть начали охлаждать. Уже при температуре 100К это жидкий металл достиг такой степени упорядоченности, что из него можно было бы делать гвозди или ножи. Сопротивление тоже падало. По чуть-чуть. И вдруг при температуре 4,1К сопротивление исчезло. Скачком. В ноль. Это настолько не укладывалось в стандартное воображение, что эксперимент повторяли много раз, измерение вели разными приборами, но результат был один и тот же. «…не осталось сомнений, писал Камерлинг-Оннес, в существовании нового состояния ртути, в котором сопротивление фактически исчезает… Ртуть перешла в новое состояние, и, учитывая его исключительные электрические свойства, его можно назвать сверхпроводящим состоянием». Тогда Нобелевские премии вручали не абы за что, и Камерлинг ее получил. Но никто не мог представить, что именно он открыл. А открыл он дверь в иной мир, в мир, где существует полная упорядоченность. Стало ясно, что при таком порядке вещества ведут себя совсем не так как при обычных температурах. Практически была подтверждена теорема Нернста, сформулированная в 1906 году, а сейчас проходящая как третий закон термодинамики: при стремлении температуры к абсолютному нулю, энтропия тоже стремится к нулю.[84] Малость энтропии, а в пределе — приближение ее к нулю, означало полное прекращение хаотических явлений в веществе, что позже объяснило не только сверхпроводимость, но и открытую в 1941 году Петром Капицей сверхтекучесть, когда жидкий гелий при температуре 2,19 К терял вязкость и свободно проникал через щели толщиной в несколько десятков нанометров. Одновременно из Третьего начала следовала и его теневая сторона — невозможность достижения абсолютного нуля, а значит и некоего абстрактного «абсолютного порядка». Энтропия и в этом случае отказалась неуничтожимой, для ее уничтожения требовалась бесконечная энергия, которой ни у кого нет.

Итак, энтропия сложных систем, а к таковым относится и вся ноосфера, неуничтожима. Тем не менее, оптимизация системы по какому-либо из параметров всегда предполагает уничтожение или исключение какого-либо мешающего фактора. В случае со сверхпроводником, мы понижением температуры свели сопротивление к нулю, устранив тепловые шумы и сохранив только нулевые колебания атомов внутри решеток. Но уничтожаемым субъектом могут быть микробы, насекомые, пресмыкающиеся, млекопитающие и, конечно же, люди. Это — в живых системах. То же самое — в неживых. Если мы опять обратимся к телевизионному примеру, то заметим, что превратить старый телевизор в новый, почти всегда можно заменой нескольких ключевых элементов и перемещением его в новый современный корпус. И никто ничего не заметит. Похожие рассуждения можно провести и для такой знакомой всем вещи как автомобиль, правда, ценность его будет выше, если он все-таки будет ездить именно в старом, но отреставрированном корпусе. Здесь особенность неживых систем — они не самовоспроизводятся, поэтому нам нужно изымать из системы (т. е. уничтожать) одни элементы и вводить вместо них другие, соответствующие требуемым параметрам. Но оптимизация отнюдь не всегда означает улучшение, в общем случае она означает удобство управления для того, кто руководит системой. Можно форсировать двигатель автомобиля, это снизит его эксплуатационный срок, но даст выигрыш в мощности (если нам требуется повысить мощность). Пастуху могут досаждать волки, ворующие его овец. Как оптимизировать подобную ситуацию? Понятное дело как — договориться с охотниками и провести совместный рейд по истреблению волков. Это может не иметь никаких последствий, а может и нарушить экологический баланс, в то время как ущерб овцеводству уменьшится до нуля. Вам мешает саранча или гусеницы? На них можно воздействовать инсектицидами, т. е. уничтожить. А можно завести птиц или рептилий, которые ими питаются (т. е. опять-таки уничтожить). И так далее. При переходе на человеческий уровень эта схема никак не меняется, только нынче уничтожение в большинстве случаев идет не прямое, а косвенное. Американцам мешали индейцы. Их буквально стерли с лица земли. Англичанам мешали тасманийцы. Их уничтожили до последнего человека. Моисей, ведя евреев в Ханаан, специально проинструктировал их относительно необходимости тотального уничтожения всех кто там проживает. Для оптимизации самих евреев, Моисей дождался пока вымрут почти все взрослые вышедшие из Египта, все «помнившие рабство». Его преемник Иисус Навин выполнил заветы, уничтожив тридцать одно племя, так «обетованная земля» была оптимизирована для евреев. Можно вести оптимизацию растянутую во времени, такой способ сейчас наиболее предпочтителен, так как буржуазные режимы боятся энтропийных скачков, которыми часто сопровождается оптимизация. Например, можно поощрять аборты. Из абортов, кстати, изготавливают ценнейшие препараты с помощью которых продлевают жизнь старым толстосумам, а именно они определяют политику государств. За продолжение чьей-то жизни расплачиваются другими жизнями, пусть и не родившимися. Можно внедрять в ежедневный рацион продукты понижающие потенцию и стимулирующие рождение нежизнеспособных или просто больных детей. Можно пропагандировать средства контрацепции. Можно на каждом углу рекламировать алкоголь и наркотики. Можно чисто рыночными механизмами обеспечить невозможность содержать более 1–2 детей на адекватном уровне. От этих «невидимых» мер, еще и рекламируемых как «прогрессивные» и «полезные», будут умирать миллионы и не рождаться десятки миллионов и никто ничего не заметит, потому что «вроде как ничего и не происходит». Никаких альтернативных методов оптимизации нет. Всем не может быть хорошо. Всем может быть только плохо. И если какой-то группе хорошо, то какой-то обязательно должно быть хуже. Это неотъемлемое свойство многоуровневой системы. Кто-то выше, а кто-то ниже. Так было когда двигателем экономики был раб, так было при феодализме, такое положение существует и сейчас. Не стали исключением коммунистические режимы. Там мгновенно (уже в первые месяцы!) выделялись касты имеющие значительно больше прав и возможностей нежели остальные, хотя в идеальном варианте коммунизм предполагал что всем должно быть одинаково. Практика показала, что если и удалось бы достичь этого состояния, то всем было бы одинаково плохо. Нет, к такому состоянию не подошла ни одна коммунистическая страна, но оплот коммунизма — СССР — развалился именно в результате сознательных действий верхов, решивших усилить свой статус по отношению к низам. «Верхи» считали, что им не намного лучше чем «низам», но бесконечно хуже чем «верхам» на Западе. СССР развалили те, кто, казалось бы, должен был его наиболее ревностно охранять. Правящая каста считала, что может и должна иметь гораздо больше, ради чего готова была пойти на всё. И это не случайность, это — закон. В этом и основа глобализма, только на макроуровне здесь выступают целые страны выстроенные в иерархию и связанные несимметричными договорами, обеспечивающими простую перекачку ресурсов и мозгов из низкоранговых в высокоранговые. На страже этой идиллической картины — американская армия, способная в считанные минуты уничтожить десятки миллионов индивидов страны-нарушительницы. Главное, чтобы поступил приказ. Но и развал мондиализма начнется именно с Америки, с ее истеблишмента. Это — тоже закон.

Таким образом, создается обманчивое впечатление, что некая глобальная оптимизация отношений предполагает многоуровневое расслоение, причем чисто «слоев» должно стремиться к бесконечности или, в более реальном варианте, совпадать с числом индивидов входящих в ту или иную систему. К этой мысли подводит современная система буржуазных ценностей, где ваш статус определяется вашим текущим состоянием в выбранный момент времени. Вы можете быть сосредоточием всех пороков и всех форм дегенерации, всех видов уродств и всех отрицательных характеристик, но вы выше любого, чье состояние хотя бы на цент меньше вашего. Для кого выше? Для системы. Почему? Да потому, что вы можете потратить на цент больше. Тот у кого меньше — менее ценный. Поэтому и стремление у всех может и должно быть только одно — увеличить свое состояние, причем не имеет значения как именно вы это сделаете, в любом случае ваши деньги будут крутиться в «системе», вы ведь не будете хранить их зашитыми в плюшевого пони, а пойдете жрать, пить, развлекаться и развращаться, лечиться от переупотребления жратвы и алкоголя, сбрасывать жир и целлюлит, избавляться от вензаболеваний, т. е. отдавать свои деньги опять в систему. Это, если вы не забыли, называется таким популярным сейчас словом «свобода». Это — один из способов обеспечения текущей устойчивости системы, но в долговременной перспективе она обречена на деградацию, ведь для обеспечения подобного статус-кво необходим непрерывный приток энергии извне. С этим вполне согласуется известный факт: самая главная страна буржуазного мира — Соединенные Штаты — потребляет больше всего мировых ресурсов, производит больше всего отходов (энтропии), а ее науку с каждым годом все в большей и большей степени двигают иностранцы, которых она импортирует сотнями тысяч, а по некоторым данным — миллионами экземпляров.

Ну и понятно, что кто-то должен быть на вершине пирамиды. В идеале — один человек, как, например, в восточных деспотиях. В реальности — группа людей: монарх и его окружение, совет наиболее богатых буржуа, политическая клика и т. п. Такой расклад вписывается в систему мышления бессознательного индивида, он кажется незыблемым, но приведенный выше физический пример говорит совсем об обратном и таких примеров можно привести тысячи. Оптимальное и долговременное состояние системы, это состояние, при котором не один, а все элементы ведут себя «правильно», т. е. в рамках общего закона, когда никто не имеет приоритетов в области права. Только тогда возможно обеспечить минимум производства энтропии при максимальном эволюционном росте, только тогда можно говорить о суперорганизации и реальном управлении энтропией. И совершенно бессмысленно говорить о подобном оптимальном статусе в иерархических режимах, где ваша степень свободы прямо пропорционально вашему финансовому состоянию, здесь буржуазные режимы пошли дальше монархии, что вполне в духе описываемой нами схемы развития событий. Нам не известен ни один случай, при котором за решеткой оказался бы тот или иной представитель реальной финансовой элиты. И дело не в том нарушают или нет они закон, а в том, что законы на них не распространяются, точнее, сила их воздействия предельно ослаблена. Это и есть наглядная демонстрация связи силы и права, замеченная еще Спинозой. Более лаконично такую схему можно выразить известным принципом иерархической системы: «законы пишут сильные, для того, чтобы их соблюдали и выполняли слабые».

А для того чтоб индивид находился в рамках «оптимального закона», необходимо его соответствие интеллектуальному, расовому и биологическому критерию. Все остальное — избыточные категории, которые, в самом благоприятном для них варианте, могут стать лишь питательно-живительной средой для новой элиты. Такое соответствие и есть золотой стандарт на все времена. Главное — обеспечить равный статус такой элиты и готовность каждого умереть за каждого. Соответствие биологического критерия интеллектуальному. Чуть позже мы покажем, что общего пути для всех нет, нет даже общего направления, но есть общая финальная цель, финальное состояние к которому каждый биологически и (или) интеллектуально здоровый индивид должен стремиться. Современное устойчивое арийское государство — это общая цель. Пусть одна, но общая для всех. На статистическом уровне такая цель будет априорно полезна, а индикатором качества государства будет являться его готовность к войне, даже если войны как исторический факт отойдут в прошлое, точно так же, как оптимальный человек является воплощением готовности к нанесению удара.

Таков единственный способ понижения уровня энтропии внутри элиты и, следовательно, направление энергии вовне, что необходимо для решения экстренных творческих задач. Вот почему все без исключения формы управления при которых между равноценными индивидами выдерживался неравный статус были обречены на вырождение и деградацию. Вот почему, например, сторонники монархии вполне справедливо утверждают, что не было демократического государства которое само бы себя не уничтожило, а сторонники демократии так же легко парируют этот аргумент, констатируя, что не было ни одной царствующей династии которая не начала бы вырождаться, максимум, во времена правнуков ее основателя и что две самые блестящие монархии — французская и российская — окончились на гильотине и в грязных расстрельных подвалах. Вот почему противники рабовладения замечают, что рабовладельческий строй всегда разрушался рабами и вот почему коммунисты вам легко ответят на любой вопрос относительно оптимизации и гармонизации межчеловеческих отношений, а вы легко заметите, как быстро нарушались их идеализированные построения как только в той или иной стране устанавливалось хотя бы отдаленное подобие коммунистических отношений. Поэтому представляется весьма интересным провести анализ различных систем общественной организации в плане их устойчивости и сохранения эволюционного потенциала. Начнем с доисторических времен.

Мы как-то привыкли считать первобытный период самым примитивным и грубым в истории человечества, но в представление последующей эпохи, речь идет о столь любимой всеми античности, он вошел как Золотой Век — ни больше, ни меньше! Практически до самого упадка Рима люди праздновали сатурналии — дни Сатурна — главного бога второго поколения, контролировавшего время когда люди жили мирно и счастливо, когда не было рабов и хозяев, когда не было дегенератов, когда никто ничего и никого не боялся, включая богов, что автоматически подразумевало равный статус между ними, что могло быть достигнуто исключительно при условии их одинакового биологического качества. Даже христиане отдали должное этому языческому празднику, сделав его Рождеством Иисуса.[85] Хотя справедливости ради нужно сказать, что Золотой Век привязывался к более позднему периоду первобытного строя, когда людьми был сделан ряд прорывных достижений, перед которыми по степени прогресса меркнут и полеты в космос, и телевидение, и нанотехнологии, и интернет. В конце концов, телевидение с интернетом были бы невозможны, не будь тогда сделаны вещи, на которые мы привыкли не обращать внимания, и, что самое опасное, пренебрегать ими.

Главное — произошел переход от животного состояния к человеческому. Можно непрерывно восхищаться достижениями современной цивилизации, но нельзя не признать, что никакого кардинального скачка на более высокий биологический уровень не произошло, ни на уровне нашей расы, ни тем более на уровне других рас. Скажем больше: тогда мы стали такими, какими являемся сейчас. Все что мы имеем, взято с помощью техники и технологии. И сейчас перед нами стоит такая же проблема как и перед нашими великими первобытными предками — проблема элементарного выживания, правда, мне сдается, что шансов у них было побольше. Парадокс? Нет. У них было немного интеллекта, но большой-большой потенциал. У нас много интеллекта, но минимум потенциала. Где этот потенциал взять — пока неясно, остается уповать только на интеллект, но он загрязнен псевдоморальными принципами и избыточными догмами, не имеющими ничего общего с реальной наукой, чего у первобытных не было. Давать строго формализированный анализ шансов сейчас невозможно, да и бессмысленно, ибо неясно насколько потенциал и интеллект обуславливают друг друга. Это вам не банальная шопенгауэровская «воля к жизни» и пошлая ницшеанская «воля к власти». Здесь другой уровень — прорыв и захват будущего через оптимизацию не только самого себя, но и своих связей в системе. Со всеми нашими положительными и отрицательными задатками. Со всем хорошим и всем плохим. Ведь грань отделяющая современного продвинутого, расово чистого, богатого и умного европейского человека, от тогдашнего первобытного состояния, на самом деле очень и очень тонкая. Уничтожьте энергетическую систему, транспорт, связь, сельское хозяйство, медицину и люди быстро откатятся к первобытным отношениям, если не по форме, так по содержанию. И это при условии, что останутся живы. Известны многочисленные примеры, как в середине ХХ века многие представители т. н. «среднего класса» (а эта категория как раз и находится ближе всего к состоянию энтропийного равновесия) начали бредить идеями «возврата к природе», к «естественным условиям обитания», а потом, перейдя от слов к делу, селились в лесах, создавая самодостаточные коммуны. Из этих затей ничего не вышло, не вышло хотя бы потому что «средний класс» мог в любую минуту покинуть «коммуну» и вернуться в города, являвшиеся по их словам «рассадником дегенерации и разврата». У них всегда был путь назад, а это не позволяет мобилизовать все резервы. Но мы привели данный пример совсем для другого. В коммунах, в отсутствии тех самых «достижений цивилизации», люди очень быстро регрессировали к состоянию напоминающему первобытное, хотя их община в отличие от первобытной, была неустойчива и вот по каким причинам.

Дело в том, что первобытное общество было очень и очень функционально.[86] В нем не было ничего лишнего, в нем не было избыточности. Всем известны «душераздирающие» истории о том, как дикие племена бросали на съедение хищникам стариков и больных, но никто не говорит что это была вынужденная и целесообразная мера. Наоборот, смешно видеть асимметрию мышления современного индивида, который возмущается «зверскими» отношениями при первобытном строе, но которому совершенно наплевать на то, что система в которой он живет, ежегодно превращает миллионы здоровых — в больных, чем первобытные точно не занимались. Варг Викернес в своей книге «Речи Варга» констатирует, что «Сегодня все должны жить. Независимо от того, насколько слаб, болен или уродлив ребенок, его принуждают жить. То же касается и стариков — им не разрешают умирать, их подсоединяют к продвинутым машинам только для того, чтобы правительство получало статистику высоких лет жизни и могло показать её другим правительствам. Также они используют её для манипулирования народом; они хотят, чтобы народ верил, что мы живем лучше других и за это должны благодарить правительство. Если бы старики имели больше уважения к себе и своим детям, они приняли бы для себя то, что им нечего больше давать, и приняли бы последствия этого».[87] Первобытные снимали избыточный балласт отнюдь не потому, что продуктов на всех не хватало, хотя и это периодически имело место, но потому, что эти продукты можно было использовать более выгодно, с большей отдачей. Энергия использовалась для обеспечения будущего, такого будущего, каждое поколение которого было качественнее предыдущего. Проанализируем достижения первобытной истории нашей расы с системологической точки зрения. Вот что она нам оставила:

1. В социальной сфере возник институт семьи. Это было актом высокой степени упорядоченности, ведь известно, что пожизненная привязанность к одному человеку — одно из важнейших арийских качеств. Энтропия любви всегда равна нулю, ибо любовь четко фиксирована по отношению к одному человеку и всегда стопроцентно определена. Нельзя любить двоих или четверых. Можно не любить никого. Таким образом, преодолевался полный хаос сексуальных отношений и обеспечивались условия для поддержания здоровой социальной среды.

2. В «биологии» были запрещены близкородственные браки, что гарантировало расу от целого букета генетических заболеваний и вырождения. Понятно, что древние ничего не знали про негомологичные хромосомы и генетику вообще, но их представления проверялись самым лучшим и универсальным прибором — временем. Они видели, что потомки от близкородственных браков получаются неадекватными биологическому качеству социума и их приходится уничтожать. Не лучше ли, не гуманнее ли запретить такие браки?

3. В «этике» — запрещались сексуальные извращения — гомосексуализм, секс с животными и, по-видимому, секс с представителями небелой расы, уже тогда приравненной к животным. Опять-таки, сейчас в эпоху когда «быть геем модно», а «любовь к гомосекам общенародна», когда гомики чуть ли не оптом провозглашаются «элитой», бытует мнение запущенное самими же гомосеками, дескать, их преследовали потому, что такой тип «секса» не способствовал деторождению. Да уж, железная гей-логика! Наверное, сейчас их не преследуют потому, что они способствуют деторождению? Однако все выглядело несколько по-другому. Детей тогда рождалось много. Очень много. И умирало почти столько же. Естественный отбор. Вот почему численность населения практически не росла. Вряд ли 2–3% гомиков (это число, по-видимому, стабильно) могли бы как-то исправить или наоборот испортить ситуацию, нет. В детях как таковых недостатка не было, проблемой скорее было их выживание, а женщины отрабатывали свой биологический максимум — 9-11 детей. Просто уже тогда знали и видели, что гомосеки несут в себе разлагающее начало, несут в себе мораль не совместимую с поступательным движением социума. Более того, они склонны объединяться в группы преследующие свои интересы. Вспомним современные гей-кланы в театральной сфере, шоу-бизнесе и т. д. Что-то в них было отталкивающее и это чувствовалось, даже притом, что они не оставляли потомства и отсеивались тем же естественным отбором. Не знаю что с ними делали, но наверняка тоже уничтожали. Факт остается фактом: везде, где гомосеки выходили на передний план, очень быстро наступал тотальных хаос, рушились империи, обесценивались базовые ценности, наблюдалась деградация нравов и т. п. Негативные последствия смешения с животными (бестиальный грех) были замечены не сразу, что внесло в биологию арийского социума изменения, последствия которых мы ощущаем до сих пор.[88]

4. В «эстетике» — возникло искусство. Рисунок, давший начало живописи; ритмические движения, ставшие основой музыки, танца и поэзии; скульптура и архитектура.

5. В «технике» — были изобретены средства позволяющие концентрировать энергию на малой единице площади — острые наконечники в «механике» и навыки управления огнем в «термодинамике». И действительно, зачем долго и нудно закидывать попавшее в ловушку животное камнями, если можно просто проткнуть его острым наконечником? Затем возникли средства позволяющее концентрировать энергию и передавать ее на расстояние, речь, прежде всего, идет о луке, изобретение которого коренным образом изменило жизнь тогдашнего человека, резко упростив добычу пищи, а способность тетивы издавать звук легла в основу всех струнных инструментов. Так любимые нами гитары, рояли, скрипки, арфы, — все идут от обычного лука.

С первобытным строем ошибочно принято отождествлять коммунизм, но сходство здесь только внешнее и только по нескольким неключевым пунктам. Что интересно, первобытный период, особенно фазу его разложения, довольно серьезно изучали апостолы коммунизма — Маркс и Энгельс, причем уже в их трактовке коммунизм должен был стать завершающим этапом организации человечества, некой высшей и предельной его формой, оптимальнее которой нет, потому что быть не может.[89] Как апологеты спирального развития цивилизации, они понимали, что коммунизм должен воспроизводить схему первобытной общины, схему начала истории, но на более высоком уровне. Здесь, в общем-то, вопросов нет. Приходится удивляться другому — как люди называющие себя диалектиками, могли допустить мысль, что люди в глобальном масштабе могут достигнуть устойчивой и оптимальной формы развития отношений, которая устраивала бы если и не всех, что исправлялось оптимизацией (т. е. уничтожением недовольных), то, во всяком случае, подавляющее большинство. Действительно, первобытные отношения отчасти напоминали по букве и духу коммунистические, но тогда это обуславливалось некой общей исходной точкой, стартом человечества и Маркс это уловил, собственно здесь и не требовался большой ум, хотя арийские модели коммунизма, предложенные Мором и Кампанеллой[90] еще за несколько столетий до него, были куда более реалистичны, они сохраняли минимум динамизма, а значит — могли развиваться. Но будем помнить, что первобытный строй был именно первым этапом системной организации и от него ушли. Ушли, чтоб никогда к нему не вернуться. Не далеко от Маркса ушел и Ницше. Вспомним, как его Заратустра приходит к людям, откатившимся в результате глобальной чумы к подобию первобытного состояния, и начинает вещать им «истины». С позиции теории функционирования систем, можно сказать, что от него даже не ушли, с него свернули. И сворачивание было обусловлено накоплением в первобытном социуме избыточной энтропии, что обуславливалось сильным расслоением индивидов по критериям. Человечество выиграло первую битву с природой — оно гарантировало себе выживание, а это создавало предпосылки для начала накопления избыточного элемента. Так чуть позже возникли рабы и рабовладельцы.

Теперь мы можем обозначить исходные краевые условия, при которых существование коммунистической системы было бы теоретически возможно.

а) все составляющие коммунистического социума должны иметь равный интеллектуально-биологический статус б) все без исключения должны сохранять эволюционный потенциал, иными словами — непрерывно совершенствоваться. Заметим, что эти два условия должны выполняться «сами собой», без всякого давления государства, ведь его отмирание спрогнозировал Маркс. Но само собой ничего не происходит. Таким образом, дарвинизм отметается в принципе, а ламаркизм выставляется как бы следствием коммунизма, т. е. и в том и в другом случае, причина ставится в зависимость от следствия, что невозможно.

в) понятие «собственность» должно отсутствовать даже на уровне инстинкта, что предполагает не только общность таких неодушевленных вещей как средства производства или предметы личного обихода, но и полное разрушение института семьи.

г) психология и система мышления всех составляющих общества должна полностью вписываться в подобный расклад д) в обществе не должно существовать избыточности («кто не работает, тот не ест»).

е) для обеспеченного в долговременной перспективе существования коммунистического общества, оно должно стремиться к минимальному производству внутренней энтропии, что, в свою очередь, предполагает жесткий контроль потребительского рынка.

ж) устойчивое существование коммунистических отношений возможно только в глобальном масштабе. Опять-таки возникает вопрос — куда сбрасывать энтропию? В космос?

Показательно, но как раз это Маркс понимал. Отсюда претензии на мировое господство высказанные уже в «Манифесте», мысль о том, что «все должны работать» и т. д.[91] Относительно первых четырех пунктов заметим, что их «преодоление» должно было (по Марксу) произойти через эволюцию отношения к собственности. Теперь посмотрим на меры, которые необходимо было бы провести для создания коммунистического базиса. Видно, что условие «а» входит в противоречие с условием «б». Нет, конечно можно достичь какого-то предварительного равного статуса между всеми составляющими коммунистического социума, но вот как обеспечить их одинаковый эволюционный рост? Начнется расслоение. И здесь только один выход — давить сильных, тянуть слабых. Стоит ли удивляться, что по этому пути пошли строители коммунизма во всех странах, тем более что статус индивидов изначально очень сильно различался. И если в моноэтнических странах, таких как Венгрия, Польша или даже Китай, это не имело слишком катастрофических последствий, то в мультирасовом и многонациональном СССР последствия такой работы были по сути дела фатальны — нацмены и межвидовые гибриды стали фактическими хозяевами жизни паразитирующими на организме здоровых арийских народов, лучшие представители которых уничтожались и подавлялись все годы коммунистического строительства. Скажем больше: нацмены составляли костяк всех элитных профессий, разве что кроме военных.[92] Последствия — серьезное отставание «совка» во всех сферах, доминирование нацменов, перекачка ресурсов в их пользу. Крах СССР мгновенно отбросил их к той стадии, в которой они находились в момент когда к ним пришли белые — к первобытной и феодальной, но ими оказался профильтрован и белый организм.

Напомним, что стабильное состояние общества — это, в идеале, состояние полного энтропийного равновесия, а в реале — состояние минимума производства энтропии, что в переводе на коммунистический расклад подразумевает отсутствие всяких возмущающий воздействий, любое из которых может стать непреодолимым. СССР как многонациональная страна не мог пойти по такому пути, для сохранения устойчивости его правителям требовалось выдерживать баланс между интересами национальных групп, которые непрерывно росли. Вот и получилось, что сила нацменов непрерывно увеличивалась, в то время как мощь базовых государствообразующих славянских народов падала, ибо за их счет перераспределялись ресурсы. Стоит ли удивляться, что «империю порвали»? Так что Маркс был прав, коммунизм — это общество без рас, наций и религий. Или наоборот, с одной расой, одной нацией и одной религией. Такой религией и пытались сделать коммунизм. А нацией — «историческую общность людей — советский народ», так было записано в последней конституции СССР.

Интересно и то, что если мы выбросим условие «б», иными словами, допустим, что эволюционного потенциала как такового не будет, расслоение пойдет по другому пути — по пути деградации. Подобная ситуация была и в момент начала разложения первобытной общины — кто-то продолжал эволюционировать, но кто-то начал деградировать, во всяком случае до того уровня, который всё же обеспечивал ему возможность выжить. Т. е. условие «б» — невыполнимо. Люди должны иметь цель. Какая цель строителя коммунизма? Вкусно пожрать? Жить в хорошей квартире? Но чем тогда его цели отличаются от типичного буржуазного набора целей и ценностей? Осознание этого факта неприятно удивило в свое время советскую диссидентку троцкистского толка Валерию Новодворскую, арестованную за разбрасывание листовок «революционного содержания». «Я ожидала, что в Лефортове полно политзаключенных, что кроме политических там вообще никого нет. Кем еще будет заниматься КГБ? Я не знала, что мы, политические, не составляем ежедневное меню охранки, но только лакомство на десерт. А повседневная пища, завтраки, обеды и ужины — валютчики, крупные взяточники, расхитители». Она совершенно права — коммунизм везде заканчивался всеобщим воровством.[93]

Условие «в» входит в противоречие со всеми условиями, так как затрагивает не только основы системы, но и основы биологии конкретного арийской индивида, единственная здоровая цель которого — доминирование во всех сферах. В закрытой системе это опять-таки предполагает структурирование общества по тем или иным параметрам, в частности, по базовой раскладке «садисты-мазохисты». А поскольку оптимальным можно считать только равное разделение этих императивов, следовательно, общество должно будет массово выводить энергию из системы, т. е. опять-таки стремиться к доминированию над племенами составляющими неарийский социум. Вряд ли это можно назвать коммунизмом. Если сохранить такой сбалансированный (по градации «садо-мазо») социум закрытым, это неизбежно приведет к резкому ухудшению психологического климата, что не замедлит сказаться на всех сферах его жизнедеятельности. Внутрь системы будет направляться не только все положительное, но и все отрицательное, и вряд ли при таком раскладе можно будет вести речь о минимальном производстве энтропии.

Маркс, справедливо считавший что коммунизм должен начаться с самых передовых буржуазных стран, тоже это понимал, вот почему коммунистическое строительство предполагало не только устранение психологических различий между людьми, ошибочно надеясь что результата здесь можно достичь ликвидировав собственность, но и различий между женщиной и мужчиной. Эта цель полностью совпадает с целью современной буржуазной идеологии, так как тоже ведет к оптимизации управления обществом. Очень показательно, что лидирует в деле феминизации Швеция, которая не воевала со времен Северной войны, т. е. почти 200 лет. Вам, правда, не скажут, что страны с высоким уровнем феминизации одновременно являются и самыми андрогинизированными странами, вот почему там существуют наиболее либеральные законы в отношении гомосексуалистов, вот почему при наиболее высоком в мире уровне жизни они вырождаются самым быстрым темпом и вот почему там наименее устойчив институт семьи. Всё сходится, всё по Марксу. И действительно, если нет половой дифференциации, то нет места и семье. Нет исходных условий — нет и следствий. Со всем вышесказанным сходится вполне логический факт: в этих странах самые слабые ультраправые организации. Гомосеки и феминистки менее всего склонны к ультраправой философии. Иными словами, эти страны совершенно беззащитны.

Условия «г», «д», и «е,» в общем-то не противоречат друг другу, но практически несовместимы с условиями «а», «б» и «в», так как здесь биология вступает в противоречие с реальной жизнью, а практика показывает, что биология или побеждает в индивиде или обрекает его на уничтожение. Мы можем сказать так: реализовать коммунистическую модель теоретически было бы возможно, но только среди наиболее отсталых народов. Вот почему ее так часто «путают» с первобытным состоянием. Я не уверен что на земле сейчас остались такие народы, они бы могли сохраниться если бы не было конкурентов, но конкуренты были и в противостоянии у самых отсталых не было никаких шансов. Их или ассимилировали или уничтожили. Отто Вейнингер специально подчеркивал еврейский характер современного коммунизма. Это неудивительно, евреи, в силу ряда причин, в наиболее сильной степени сохранили организационные принципы первобытного племени. Но реализация коммунизма среди арийцев предполагала не только понижение их уровня до первобытного, но и уничтожение всех критериев являющихся специфическими именно для арийской расы. Потери желтых от коммунизма — это человеческие потери. Потери белых не только человеческие. Коммунизм существенно затормозил мировой прогресс и полностью дискредитировал себя во всех странах, начиная с базовой — СССР. «Нерушимый советский блок» валился на глазах. Капитализм вступал в эпоху глобализации и только теперь приходила очередь сбыться пророчествам Адама Смита и Томаса Мальтуса. Весь ужас в том, что и Смит, и Мальтус во многом являются продуктами той же утопии что и Маркс, а современная экономика развивается по их рецептам, что тоже ведет в тупик. Очевидно, что два финальных состояния — коммунизм и глобальный капитализм должны быть во многом схожи. Убедиться в этом несложно, особенно если следить за резким увеличением числа людей «почему-то» обнаруживающих все больше «поразительных сходств» между современной Америкой и вырождающимся СССР эпохи позднего Брежнева и «гонки на катафалках». Мы не знаем кто реально правит Америкой — накаченные витаминами и гормонами дяди, играющие в гольф и катающиеся на скутерах, или прикованные к постелям парализованные дегенераты, выпускающие слюни, делающие «под себя» и соединенные с внешним миром многочисленными трубочками капельниц и датчиками устройств искусственного поддержания жизни. Если вторые, то всё понятно. Если первые, то мы можем констатировать инвариантность и капиталистического и коммунистического пути по отношению к финальной цели. Иными словами золотой миллиард ждет такой же финал что и СССР, хотя траектория движения разная, вот только приватизировать его наследство будет некому. Так, кстати, закончил и древний Рим.

Рабовладельческую, феодальную, монархическую и капиталистическую фазу развития можно вообще-то считать одной фазой, во всяком случае, с наших системных позиций. С системных, потому, что она началась одновременно практически во всех отслеживаемых цивилизациях во время практически скачкообразного перехода из палеолита в неолит и это очень показательно![94] Дело в том, что в этот период усиленно таял великий ледник, климат в северном полушарии теплел, что вело к резкому повышению урожайности, а значит и возможности производить больше продуктов чем это было нужно. Образовывалась как бы «избыточная энергия», т. е. какая-то часть населения могла уже не работать или работать меньше. Так началось разделение труда, так возникли иерархические общества. Таким образом, со времен конца палеолита и вплоть до наших времен, можно вести речь об эволюции рабовладельческих отношений — от раба, как собственности конкретного хозяина, который путем силового доминирования мог распоряжаться им как вещью, и до современной глобалистской формы капитализма, при которой в рабах оказываются целые страны. При этом у стран-рабов хватает наглости непрерывно кричать о «свободе» и играть «в национализм». Видимо, это компенсаторная реакция раба, вспомним, что христианство, распространявшееся вначале именно среди рабов, как раз и несло с собой идею глобальной, всеобщей свободы. Ведь начиналось рабовладение отнюдь не с надевания на раба цепей и кандалов. Первые рабы были просто зависимыми людьми, чей статус был ниже статуса господина. С течением времени статус понижался, рабы образовали особый слой; с развитием государств их начали захватывать и перепродавать, их вписали в закон, возникла, таким образом, индустрия рабовладения, рабовладельческая система. Ее кризис — это не кризис рабов, это — кризис рабовладельцев. Ни Греция, ни Рим, не были разрушены рабами, они пали жертвой деградации правящего слоя. Илья Пригожин, анализируя развитие человечества как системы, выделяет во всей его истории два главных события, две «бифуркации» (значение этого термина мы еще объясним) — переход из палеолита в неолит и вероятное в ближайшем будущем создание т. н. «общества». Нам такая схема представляется вполне оптимальной.[95]

После этого статус раба был повышен — он перестал быть формальной собственностью, превратившись сначала в колона, а затем — просто в зависимого крестьянина. Арийское представление о свободе, при котором подразумевалось что в принципе все люди (тогда под людьми понимали только представителей своей расы) должны быть свободными, встретилось с христианским идеалом, отрицающим какую либо систему, разумеется, кроме системы связи с Богом. Но и статус рабовладельца был повышен: из подчиненного интересам государства звена, он сам стал по сути маленьким государем на своей территории, а центром политической жизни стали замки — центры базирования феодалов. Так, после крушения Рима, на много сотен лет пришлось забыть что такое централизованное государство. Европа погрузилась в пучину бесконечных войн, а вполне единая тогда католическая церковь по полной программе пользовалась ситуацией, стремясь не допустить создания крупных политических образований, ибо лидеры этих образований почти всегда «поднимали рога» против религиозной верхушки.

Церковь, впрочем, слабела, а среди россыпей феодальных уделов неизбежно должны были возникнуть базовые элементы организации. И вот уже объединяются Испания и Франция, возникает мощная империя Габсбургов, Англия подминает под себя все Британские острова. Феодализм достигает своей вершины — абсолютной монархии. Я знаю с каким пиететом относится к ней большинство населения, видя в ней залог стабильности и государственной мудрости, тем более что арийцы именно в монархический период своей истории по сути захватили весь мир, сделав его большой сырьевой базой Европы и ареной сброса произведенной в метрополиях энтропии, в виде пассионарного элемента — от преступников высылаемых в Австралию или Новую Каледонию, до простых искателей приключений, превратившихся из свинопасов и бродяг, в белых господ сколотивших огромные состояния. Нет, абстрактно все выглядит очень и очень привлекательно. Верховная власть принадлежит монарху. Монарх олицетворяет интеллект великого ученого соединенный со стратегическим замыслом величайшего полководца. Монарх концентрирует абсолютную власть — суровую государственную мудрость, а не дешевку коррумпированных депутатов в парламентах, лоббирующих интересы своих спонсоров, продажность судей и госчиновников, мелочность президентов-однодневок смахивающих на лакеев и живущих по принципу «нам бы день простоять, да ночь продержаться». Монарх неподкупен. Монарх может жить в роскошном дворце, но никто не станет ему завидовать, ибо он — государство, он его символ. Не может ведь символ жить в блочной пятиэтажке или американском домике из пенопласта и гипсокартона разваливающегося от легкого тропического циклона. Все его действия подчинены одной цели — повышению качества собственного народа, видящего в нем лицо вписывающееся в божественный закон и согласующее свои действия с ним. Монарх после смерти передаст власть своему сыну, которого специально будет готовить с первого дня жизни. Отдельный индивид не перегружает свой мозг поиском решений сложных государственных задач в которых он все равно ничего не смыслит. Он доверяет их решение монарху, ибо монарх не ошибается. Монарх мыслит глобально, на много лет вперед. Монарх может быть жестоким, но он всегда справедлив. Рядовой индивид знает, что монарх поступит правильно и за это он готов без колебаний отдать за него свою жизнь. Монарх — высочайший авторитет в любых вопросах. Его слово — первое и последнее. Вот в таком ракурсе видят монархию её адепты. Во всяком случае, мне другие схемы встречать не приходилось. Но мы имеем и реальный факт — от монархий отказались все белые страны. Остались т. н. «конституционные монархии» — государства, где монарх «царствует, но не правит». Не верите? Думаете, что он где-то реально правит? Вспомните, когда был убит последний монарх. Николай II в 1918 году и король Югославии Александр в 1934-ом. И всё. Добавим, что Николай к моменту расстрела уже полтора года как отрёкся. О чем это говорит? Да о том, что монархи не имеют никакой реальной власти, о том, что монарх перестал быть звеном в битве за власть. Этим он отличается от лидеров партий, министров, бизнесменов, которых периодически отстреливают в разных странах. Они — неизменные составляющие репертуара киллеров. Как говорил спонсор Маркса Энгельс: «Слово «король» это — суть государства, как слово бог означает сущность религии, хотя оба слова ровно ничего не значат».[96] Поразительно, но формулой «царствует, но не правит», еще и бравируют! Но конституционная монархия — это суррогат. Это и не монархия и не республика. Монарх там избыточен, уберите его, и никто ничего не заметит. Посмотрите на современных «конституционных монархов», на американского Бурбона Хуана Карлоса, на будущего короля Англии принца Чарльза, на не имеющих вообще никакой реальной власти королей Бельгии и Дании и т. п. По виду и действиям — типичные менеджеры среднего звена. Но даже ими они не являются. Их реальный статус куда ниже — они паяцы в дешевой опере. Буржуи позволили им жить, только для легитимизации своего статуса. Александр Барт и Ян Зондерквист описывают деградацию монархии как института, и тех, кто должен был служить ей опорой, в просто таки убийственных выражениях.

«В момент, когда капитализм совершал прорыв, аристократия занималась своими поместьями вдали от банков и городских рынков. Аристократы были вскормлены на отвращении к торговле и финансам. Старый господствующий класс был целиком занят защитой своих фамильных прав наследования титулов и земли, невзирая на то, что ценность геральдических символов в обществе быстро снижалась. Но нобли все так же были увлечены полировкой своих регалий и сочинением легенд о великом, давно ушедшем прошлом /…/ До сих пор феодальные поместья никогда не выступали предметом купли-продажи. Их ценность заключалась в геральдических символах, либо определялась близостью к резиденции короля. В новой парадигме эти же самые поместья оценивались по совершенно другим принципам — принципам открытого рынка. Каждое получило ценник. Их ценность стала определяться по целому набору параметров, как-то: размеру и качеству лесных и пахотных угодий, а равно и пожеланию покупателей ассоциировать себя с прежними владельцами посредством приобретения их традиционных символов для подчеркивания статуса покупки. Потребовалось не так уж много времени, чтобы старые добрые феодальные символы власти в какой-то момент обратились не более чем в милые и забавные безделушки, ценность которых была по большей части ностальгической. Буржуазия сполна получила своё с атрибутов и пережитков аристократии: монархии, двора, наследственных титулов и придворного этикета. Смещение парадигмы стряхнуло с них весь метафизический флёр, а буржуазия продемонстрировала, что все теперь имеет свою цену, покупая и продавая звания и титулы, просто за деньги или путем женитьбы. Аристократии ничего больше не оставалось как проглотить обиду, расслабиться и получить удовольствие —ведь нужно же было как-то зарабатывать деньги! Острейшая нужда в деньгах со стороны аристократии и буржуазное стремление к роскоши сплошь и рядом соединялись в беспрецедентных по беспринципности коммерческих сделках /…/ Величие символов сохранилось, но функция их изменилась, превратившись из придворного платья для официальных церемоний в модный наряд».[97]

Почему же именно при монархиях был достигнут наибольший темп арийской экспансии? Почему именно монархические режимы оставили нам целую планету, которую нынешние буржуи сильно рискуют вдребезги проиграть? Почему при монархиях мы легко захватывали целые континенты, а сейчас не можем навести порядок на территориях в несколько квадратных километров когда там буянят цветные?[98]

Дело в том, что по большому счету и монархия, и глобальная экспансия арийцев, — это реакция, следствие. Это концентрация силы и организации второго поколения, а значит и концентрация власти. Так было в Риме, так было в новое время. Да, в Риме самые масштабные захваты были сделаны в эпоху Императоров, но какой качественный материал получили эти императоры! Они получили государство-оружие, доказавшее свое право на существование, победившее всех внешних врагов, а теперь готовое к реализации любых внешнеполитических задач. По сути, монархия растрачивала то, что получила от предшественников, но всегда и везде в белых странах монархии заканчивались нехорошо. Монархов либо убивали, либо изгоняли, либо оставляли в качестве антикварного инвентаря, вроде негра у ночного клуба где играют «этническую музыку» или американского индейца с перьями у супермаркета. А после низвержения монархического государства массы были готовы пойти за кем угодно, так как не были способны думать самостоятельно. Повезло Франции — там оказался Наполеон. А вот Германии меньше, там сели Эрцбергер и Ратенау. России — еще меньше, там обосновался Ленин с большевиками. Мелкие страны, вроде Австрии или Румынии, пережили закат монархии легче. В заключение можно сказать, что в монархии видят идеал только индивиды со слабым, неустоявшимся и отсталым мышлением.

Наиционал-социализм, во всяком случае в той трактовке какой явила его Германия 30-40-ых годов ХХ века, часто рассматривают как некий откат к язычеству, или вообще массовый выход наружу «первобытного язычества», «темных сил», точно не определенных. Никто, однако, не обозначает признаки «язычества» или «темных сил», а в доказательство приводят кинохроники ритуальных празднеств СС, руны, которые наносились на всё — от детских кроваток, до надгробных плит, древнеримские приветствия, факельные шествия, культ древних героев и гигантские костры, тоннами пожирающими порнографическую литературу. Да, это все имело место, но было лишь внешним антуражем, призванным усилить внутреннее содержание. Сила национал-социализма состояла в том, что он затронул такие струны арийского миросозерцания, который никакой другой строй не затрагивал, которые боялись трогать и цари, и буржуи, не говоря о коммунистах. Сейчас ведь тоже повсюду возрождаются псевдоязыческие секты. Кто-то водит хороводы вокруг Стоунхенджа в день летнего солнцестояния, кто-то прыгает через костер и купается в речке на Купалу (я и сам не прочь попрыгать и покупаться), а кто-то просто распевает пеаны на месте разрушенного храма Аполлона на территории бывшей Эллады. Про древний ирландский праздник «Хеллоуин», превращенный американцами в попсовую бесовщину, я вообще молчу. Нет, все это конечно очень хорошо, но это — не главное, далеко не главное. Можно ведь тут же вспомнить, как другая часть населения (как правило, т. н. «белые воротнички», «мажоры») собирается на воскресные фестивали «этнической культуры», где эти трясущиеся солдаты и ефрейторы современного капитализма переодеваются в негров, индейцев и ямайских креолов, пляшут рэгги под тамтамы и спят в вигвамах. Иногда, для колорита, туда приглашают живых негров. Некоторые белые энтузиасты «этнической культуры» тоже перекрашиваются в черный цвет. А после возвращаются в свои офисы, где корчат из себя чопорных «бизнесменов» и «бузнесвуменов», свято выдерживая неписаные иерархические правила и отрабатывая свое рабское призвание. Но что же такое язычник? Язычник — это психология. Язычник — это человек, сознательно мобилизовавший последние резервы своей культуры, причем те, что присутствовали на самой заре его первобытного существования, те, что позволили выделиться из животного мира, уничтожить неспособных к эволюции конкурентов, а ныне соединивший их с самыми передовыми достижениями науки. Такая сознательная мобилизация не дает нам права квалифицировать его как психбольного, наоборот, он нормальный, ибо естественный. Он безграничен, так как имеет максимальную степень свободы. Главная составляющая этого резерва — агрессия, беспредел, но не следует понимать под агрессией только механические действия, нет. Агрессия может носить и чисто интеллектуальный характер. И если кто-то позиционирует себя как язычника и одновременно не являет собой обозначенный тип агрессора-беспредельщика, внутренне отрицающего всё что олицетворяет современная буржуазная система, можете в душе посмеяться и послать его куда подальше. Можете в него даже плюнуть, он такой же язычник, как вы — прима-балерун Большого Театра. Вы скажете что такой человек опасен? А я скажу, что он опасен только для нашей недочеловеческой системы. Для нас он гораздо менее опасен, нежели типовая сытая свинья, урчащая от пивного перепоя впялившись в телеящик, где транслируют футбол или очередной сериал, где напудренные визажистами ребята, на мордах которых явно запечатлено счастливое сытое детство и забота мам и пап решавших им примитивные задачки по тригонометрии, а также бабушек водивших их в школу и вытиравших им сопли до седьмого класса, изображают тертых жизнью мужиков, без раздумья бросающихся на пули или мгновенно реагирующих убойными ударами. Так формируется образ смазливого зализанного виртуального псевдогероя, «брутального городского мачо». Но почитайте древнескандинавские легенды. Именно безбашенные агрессоры становились героями и получали гарантированное бессмертие в Валгалле. Становились потому, что были встроены в правильную систему. Она не была национал-социалистической, тогда просто не было понятий нации и социализма, но были в ней элементы и того и другого. Встроить таких потенциальных сверхлюдей в систему обеспечивающую арийский рост и был призван национал-социализм. У не совсем сознательной и информированной части населения он ассоциируется с совершенно второстепенными вещами, не имеющими никакого отношения к реальным делам. Вот почему т. н. «честных граждан», которые на самом деле есть смесь рабов и кельнеров, шокируют разного рода свастики и кельтские кресты нарисованные на стенах, древнеримские приветствия и репортажи об очередном «акте вандализма» на очередном «памятном месте». Кто более информирован, знает, в каких количествах расходятся книги о разных аспектах жизни Третьего Рейха. Кто постарше, знает, что когда коммунистическая литература издавалась суммарным тиражом в сотни миллионов экземпляров и стоила копейки, ее никто не покупал. Никто. Она распределялась по библиотекам, общественным организациям и кабинетам начальников. Бесплатно. Не тянуло народ к коммунистическим доктринам. И к «монументально-научной» коммунистической литературе — тоже не тянуло. И сейчас, в эпоху тотальной мазохической ностальгии по временам Сталина-Брежнева-Суслова, она никому и бесплатно не нужна. А вот к нацизму почему-то тянет. Причем куда больше чем к античности, феодализму или глобалистским концептам вместе взятым. Почему тянет? Да потому что в каждом бессознательном индивиде, пусть и полностью интегрированном в убивающую его недочеловеческую систему, где-то глубоко-глубоко сохраняется обозначенный нами пласт изначальной культуры, безумной, но правильно ориентированной, что вполне естественно, ведь он — потомок именно таких предков. Он может сознательно глубоко презирать национал-социализм, но бессознательно его все время будет к нему тянуть. Или наоборот, он может разделять типовые нацистские представления, но никогда не скажет вам, что он — нацист. Кто не разделяет национал-социалистические представления ни сознательно, ни бессознательно, вряд ли может считаться полноценным арийцем, хотя этот вопрос еще требует дополнительного исследования. Нам опять могут заявить, что современный человек слишком далеко ушел от первобытных предков. На первый взгляд, это так. Но как мы говорили выше, этот процесс легко обратим. Поэтому-то для гармоничного встраивания его в современный социум и обеспечения поступательного роста социума нужна была идеология. Мы говорили и еще будем говорить, почему она появилась именно в Германии, но сейчас это неважно. Главное — она появилась. И мир (ну, тот отстойник, традиционно понимаемый под этим словом) содрогнулся. Содрогнулся так, что за ношение нацистской символики в ряде стран сейчас можно загреметь в закрытые и охраняемые места, хотя это никакой не криминал. А ведь символика — это просто информация. Но этой информации боятся. Боятся потому, что она активизирует энергетические пласты колоссального потенциала. А поскольку мы знаем (они тоже знают) что любое массовое действие стремится к наиболее вероятному для себя состоянию, то совсем несложно спрогнозировать вероятное состояние масс движимых идеями национал-социализма. Вот почему у него так много врагов, много, как ни у какой другой концепции. Вот почему именно против национал-социализма идет самая мощная пропагандистская атака.

Сам облик типового «идейного антинациста» тоже весьма показателен, но разбор его мы оставим профессиональным дегенерологам, как говорится «имеющие глаза, да увидят». Типовой облик норвежского антинациста дает нам всё тот же Варг Викернес, а норвежцы, как известно, один из наиболее чистых арийских народов. «Осанка людей говорит о многом. Уже по этому единственному признаку мы знаем много о разных группах в так называемых антирасизме и национализме. Дети из общества «Блиц» и другие предатели страны ходят, наклонившись вперед, и смотрят в землю. Их руки висят, как у глупых обезьян. Да, они немного похожи на обезьян с тем небольшим отличием, что у обезьян нет такой плохой осанки! Типично слабую осанку можно найти в так называемых антирасистских обществах в нашей стране, — красных обществах».[99]

Национал-Социализм следует четко классифицировать от обычного национализма, ставшего анахронизмом уже во времена Наполеона и характерного даже для самых зачуханных племен, о которых не только не встретишь никаких исторических упоминаний, но и не способных самостоятельно сказать о себе что-то внятное. Сам по себе национализм непродуктивен. Более того, он смешон. Он способствует сохранению нации или просто этнической группы, но на развитие не влияет никак, здесь причина и феномен т. н. «гордости» отсталых народов. Они могут в той или иной мере подчинить более развитый народ, но потом очень быстро вернуться на исходный уровень вместе с этим народом. В национал-социализме слова «национал» и «социализм» совершенно равноценны. Мы должны помнить, что социализм — чисто арийское изобретение, в отличие от марксовского коммунизма, который суть библейский парадиз адаптированный к экономическому веку. Социализм — это динамика, это общество равных возможностей для людей имеющих одинаковый расово-интеллектуально-биологический статус. Вот почему нацисты, придя к власти, устраняли влияние не только инородных групп, но и чисто немецкий дегенеративный элемент работающий на увеличение хаоса, что для обычного национализма было бы немыслимо. Опять-таки для оптимизации потребовалось уничтожение. Для националиста — нация высшая ценность сама по себе, для национал-социалиста высшая ценность — качество этой нации, т. е. тот самый интеллектуально-биологический статус. Как писал фюрер национал-социалистической Германии Адольф Гитлер: «В один прекрасный день мы создадим союз с новыми людьми в Англии, Франции, Америке, если они включатся в огромный процесс реорганизации мира и добровольно согласятся сотрудничать с нами. Из национализма в общепринятом смысле останется очень немного даже у нас, у немцев. Вместо этого будет достигнуто взаимопонимание между говорящими на разных языках нациями, принадлежащими к одной и той же добротной расе». И еще: «Сознательно выступая как немецкий национал-социалист, я хотел бы заявить от имени национального правительства и движения национального возрождения в целом, что именно нам, в нашей молодой Германии, глубоко понятны такие же чувства и обоснованные притязания других народов. Нынешнее поколение этой молодой Германии, которое раньше знало только бедствия, нищету и горе своего народа, слишком страдало от чужого безумия, чтобы вознамериться устроить такую же жизнь и другим. Испытывая безграничную любовь и верность нашим собственным национальным началам, мы уважаем национальные права и других народов, руководствуясь тем же сознанием, и всем сердцем хотим жить с ними в мире и дружбе. Поэтому мы не знаем такого понятия, как германизация» (“Фёлькишер беобахтер”, Мюнхен, 18 мая 1933 г.)

Это не было пропагандистскими заявлениями. К концу войны примерно половина высшего отдела СС — Ананербе — составляли выходцы из других стран. А ведь германские национал-социалисты сделали лишь первые шаги на этом пути. Сейчас сложно фантазировать на каком уровне был бы белый человек, если бы мировая война закончилась в его пользу. Наверное, заводы и концлагеря давно покрыли бы не исторические области Европы, но Марс и Луну, а сама Европа уж точно не была бы заполнена десятками миллионов цветных. Если отбросить всю наносную идеологическую шелуху, можно сказать так: национал-социализм — это метод и путь. Я скажу больше: Национал-Социализм — это Любовь. Любовь к своей нации, которая есть раса. Это — социальная солидарность, клановая суперорганизация, работающая на улучшение качества нации, а в общем случае — расы, через оптимизацию системы. Но здесь работают принципы амбивалентности — любовь к своей нации-расе (она здесь — всего лишь орудие, средство) должна адекватно уравновешиваться ненавистью, той самой формально-беспричинной агрессией к ее врагам, ибо любовь к большим группам населения, а к таковым относится и нация, и раса, всегда рискует выродиться в такие формы общечеловеческого (читай — общенедочеловеческого) юродства, по сравнению с которыми самые отвратительные интеллигенты выглядят верхом эстетики. И кто говорит вам что «это не так» — либо дурак, либо лжец. Здесь понятие «лжец» сходится с понятием «трус» — индивид врет потому, что боится признаться что он — национал-социалист, само собой при условии его расовой полноценности. Ясно, что чем больше любишь своих, тем больше ненавидишь их врагов, здесь 100 % отрицательная обратная связь, а кто знаком с теорией автоматического управления, знает, что только такой тип связи обеспечивает максимальную устойчивость системы, при минимальном быстродействии и низкой чувствительности (еще в начале ХХ века это показал А.А. Богданов). Кто очень сильно ненавидит чужих, вряд ли будет стремиться делать пакости своим, не разделяющий своих и чужих, почти всегда отказывается работающим против своей расы. Именно такой вариант с разделением по градации «свои — чужие» и полезен. Аналогом низкой чувствительности является консерватизм общества, а в расовых вопросах мы консерваторы. Минимальное быстродействие предохраняет нас от резких скачков. Такая мировоззренческая модель и есть язычество XXI века. Движение, направленное на сращивание интеллектуальной и биологической элиты не сдерживаемое никакими энергетически невыгодными обязательствами по отношению к тем, кто не вписывается в новую систему.

Как мы видим, все «общечеловеческие концепции» даже с технической точки зрения элементарно обесцениваются в ноль. Можете теперь поразмышлять о типовом морально-нравственно-интеллектуальном облике общечеловека, пусть он и окончил престижный университет и пытается казаться умным. Те категории населения что он защищает, при первой возможности покажут ему что он — дурак, причем с большой буквы. Параллельно будем иметь ввиду, что к своим предателям относятся хуже, чем к чужим врагам. Теперь переведем все это на общенаучный язык. В апреле 1945 года, когда на Эльбе обнимались желтые и черные солдаты, разорвавшие арийскую Европу, русский ученый Илья Пригожин сформулировал важнейшую теорему показывающему по какому принципу в открытой системе производится энтропия. Он доказал, что линейная диссипативная (т. е. открытая) система находящаяся в стационарном и устойчивом состоянии будет стремиться к минимально возможному (при заданных начальных условиях) производству энтропии. Теорему Пригожина еще называют теоремой о минимуме производства энтропии. За исследования в этой области он в 1978 году был удостоен Нобелевской премии, нас же его выводы интересуют в плане оценки будущего Европы как центра белой расы.[100]

В том же апреле 1945-го, Адольф Гитлер писал свое политическое завещание, в котором однозначно прогнозировал триумф цветных рас в случае ослабления белых, причем особенно подчеркивал, что «цветные будут действовать используя те же аргументы, что и белые приходившие завоевывать их земли». Улавливаете, куда мы клоним? Конечно, войну проиграла не Германия, войну проиграла Европа. И Англия, и Франция, и нейтральная Испания. Гитлер предчувствовал такой исход, потому еще в 1943 году заявил: «Как некогда греки защищали от Карфагена не Рим, римляне и германцы от гуннов — не Запад, германские императоры от монголов — не Германию, испанские герои от африканцев — не Испанию, а всю Европу, так и Германия сражается сегодня не за себя, а за весь наш континент».

Германцы не защитили. Европейские страны потеряли колонии, но остались открытыми системами, посему массовое нашествие цветных было вопросом времени и оно состоялось, но в отличие от древних времен и средневековья шло постепенно, но всегда по нарастающей. Как обычно поначалу на них не обращали внимания, но несколько позже они стали фактором, который игнорировать было нельзя. И теперь буржуазная система, пытаясь сохранить максимальную стабильность, как раз и вынуждена была стремиться к «минимуму производства энтропии», проще говоря — компенсировать амбиции цветных, в то время, как сами белые слабели, а черные непрерывно усиливались.

Люди слабо интересуются настоящим, ведь там они видят только проблемы и долги. Куда интереснее заглядывать в отдаленное будущее, поэтому так популярна не только фантастическая литература, но и разного рода футуристические прогнозы и предсказания вроде «куплетов Нострадамуса». Отдаленное прошлое тоже не обойдено вниманием, но его описание строится по тем же схемам, по которым фантасты описывают будущее. И вот уже мы узнаем, что в Древней Греции производились микропроцессоры, что в индийских ведах описаны схемы построения летающих тарелок и сверхсветовых двигателей, что египетские пирамиды построили инопланетяне, дабы не перепутать место посадки, что древние китайцы спокойно читали мысли людей и умели наносить энергетические удары. Ничего плохого в этом нет. Люди хотят верить, что когда-то было (или будет) лучше чем сейчас, а должны же люди хоть во что-то верить. Почему же арийцы так невысоко оценивают статус своего настоящего, ведь по большому счету они никогда так хорошо не жили? Да потому что раса в целом, и на бессознательном, и на интеллектуальном уровне, ощущает, что такой статус — временный и закончится он нехорошо. Вспоминается сталинский СССР, где в самые страшные годы террора людей кормили веселыми фильмами, причем фильмы отнюдь не производили впечатление фальшивок. Когда-то мы от чего-то ушли, но вот к чему идем — неясно, на этот счет даже эволюционисты не давали никаких прогнозов, кроме обобщающего, что жизнь — это способность противостоять энтропии, а разум — способность ее регулировать. Но нашелся философ, который в отличие от самых передовых биологов и естествоиспытателей заметил, что арийский человек — временное звено между недочеловеком (или просто животным) и сверхчеловеком. Т. е. у человека в современном понимании вообще нет будущего, он должен или исчезнуть или стать сверхчеловеком. Звали его Фридрих Ницше. Он сошел с ума. По сути это был последний успех философии, ее последняя гениальная догадка. Больше философия ничего не дала. Чтобы понять что такое сверхчеловек, нужно прежде всего четко представлять эволюционный процесс, а в нем было несколько скачков о природе которых мы еще поговорим. Итак, из неживой материи возникла жизнь. Возникновение жизни — это беспрецедентный скачок организации. Затем миллиарды лет шла эволюция, пусть по пути усложнения биологических организмов, но все же без скачков. Появлялись новые виды флоры и фауны, при этом какие-то исчезали. Иногда, во время природных катаклизмов видовой состав менялся кардинально,[101] но все же ни одно животное или растения не было способно изменять природу по своей воле, по своего плану. И вот появился человек. Можно только представить какой страх охватил бы зверей, если бы они узнали что за существо будет теперь населять землю и какими возможностями оно будет обладать. Что это не просто один из зверей, а зверь, могущий легко использовать любое животное в любых целях, что животные теперь станут не просто пищей для людей, в чем нет ничего необычного, но и объектом его хозяйственной экспансии. Что животных теперь будут использовать для перевозки грузов и людей, что из их шкур будут делать вещи и обшивку интерьеров, а из внутренностей — колбасу, что их будут использовать для опытов, размножать или полностью уничтожать в зависимости от надобности. Что из них будут выводить новые породы, пусть эти породы есть уродство неспособное выжить в нормальных условиях. Что над ними будут просто издеваться в цирках и зоопарках. Что их на римских «зрелищах» и испанских «корридах» будут убивать одни, ради удовольствия других. Что их отрезанными головами и набитыми ватой чучелами будут украшать охотничьи домики. И главное — звери не смогут этому противостоять! Никак. Представляете, какая паника бы их охватила! Она была бы сродни пожару в джунглях, когда каждое животное спасается самостоятельно и в законах этих самых джунглей наступает полный хаос. И не думайте что спасаются самые сильные, спасаются самые приспособленные, самые удачливые, ведь спасение существ не имеющих разума, во многом сродни лотереи.

В свете теории эволюции и теории систем было совершенно очевидно, что столь впечатляющие достижения стали возможными совсем не благодаря силе или красоте. Животные по любому были сильнее. Люди взяли интеллектом отдельных индивидов сумевших навязать свою волю остальным. Так возникла первая человеческая организация руководимая первым интеллектуалом. Именно тогда арийцы сделали первый шаг к захвату будущего, через тотальное доминирование и перекройку мира по своему эстетическому представлению. Это был очередной скачок. Не столь выраженный, но многообещающий. Люди не боялись рискнуть. Сейчас круг замкнулся: белые создали систему, заложниками которой сами и оказались. Иенс Паульсен назвал процесс идущий во всех белых государствах «воспитанием неспособного к риску массового человека путем социального обеспечения». С системных позиций — это максимальное приближение к энтропийному равновесию, к потере эволюционного темпа, к смерти.

Концепцией движения к системе интеллектуально-биологического доминирования является интеллектуал-социализм. Формулируя его принципы, мы исходили из того, что хотя все научные открытия и были сделаны белыми интеллектуалами, их существование немыслимо в неком изолированном социуме, напротив, они — всего лишь продукт своей расы. Чистота и здоровье расы — гарантия, что в ней будут появляться интеллектуалы, а для обеспечения расовой чистоты и расового здоровья нужны внешние меры, ведь мы знаем, что даже замкнутые системы самопроизвольно могут перейти только в состояние еще большего хаоса; что говорить про открытые, тем более что белых всего лишь 8 %. Очевидно, что любой бессознательный индивид, а тем более множество таковых сгруппированных в государства, даже невзирая не степень своей расовой чистоты и биологического качества неизбежно может стать и скорее всего станет добычей доктрины ведущей к планомерной деградации, ибо эти доктрины игнорируют расовый аспект, т. е. основу. При таких исходных условиях системная организация расы направленная на обеспечение ее безопасности становится задачей номер один. Все остальное — по боку. А это под силу только интеллектуалам, ибо они реально контролируют и обслуживают всё, но в отличие от военных и политиканов не склонны ограничивать себя разного рода недоказуемыми антинаучными догмами. Такая организация на концептуальном уровне выглядит совершенно безжалостной по отношению к внешней неарийской среде и может казаться такой для обычного арийского индивида, но по большому счету она гораздо более предпочтительна и для других корневых рас, и для межрасовых гибридов.

На правомерный вопрос: «а мыслят ли все белые интеллектуалы в аналогичном ключе», мы ответим, что мышления по одним схемам совершенно не требуется, главное, чтобы финальные цели находились в одной области. Но даже одинаковых схем можно достичь, поставив нашу расу в соответствующие условия. Точно как в проводнике: пока есть температура, атомы и молекулы ведут себя как угодно, но когда температура опускается до определенного уровня они мгновенно (!) начинают вести себя одинаково. Так или иначе, сейчас система работает против технических интеллектуалов, они — современные колоны (в оптимальном случае — вассалы) своих буржуазных сюзеренов. Белый человек не задумывается над тем, что его современный статус обеспечен не президентами и сенаторами, не миллиардерами и топ-менеджерами, а совершенно незаметными людьми, имеющими практически нулевой вес. У вас в квартире горит лампочка. 220 вольт. Мелочь, а приятная. Попробуйте остаться без света хотя бы на пару дней, особенно зимой в тридцатиградусный мороз. Сейчас если какая-то значительная часть населения остается без электричества, об этом сообщают по телевидению и ситуацию часто пытаются разрешить на самом высоком уровне. Электричество — это всё. Это и телевидение, и компьютеры, и связь, и медицина и отчасти транспорт. Представители массово размножившихся в нашу «постиндустриальную эру» избыточных профессий привыкли считать себя авангардом цивилизации, но внутренне они осознают свой весьма неустойчивый статус, поэтому очень бурно и нервно реагируют на любые события могущие потенциально его поколебать. Инфаркты, инсульты, депрессии и суициды, происходят в моменты кризисов именно с такими как они. Потому что они — паразиты. Идеал паразита — полное спокойствие, хотя паразиты в современном биологическом представлении — самые приспособленные к жизни существа, но их существование зависит от другой жизни. Они паразитируют, но гибель организма часто означает гибель и для них. У нас ведь нет «другой экономики», в эпоху глобализации она становится единой.

Итак, от вашей лампочки провода идут к ближайшей трансформаторной будке. Она работает надежно. Ее можно десятилетиями не ремонтировать, при условии что трансформатор и автоматы сделаны без брака. Из будки провода идут к районным подстанциям, а оттуда — к центральной, в большом городе это серьезное стратегически важное учреждение, где за распределением электричества по мелким подстанциям непрерывно, круглосуточно следят инженеры и компьютеры. От центральной подстанции провода уже по высоковольтным линиям идут к электростанции. Вот тут-то и начинается самое интересное. Ну если станция тепловая все более-менее просто, мы регулируем выход мощности количеством сжигаемого топлива, а если электростанция атомная? Во-первых, для нее нужно добыть уран, точнее — руду, из которой этот уран получается. Затем его нужно очистить, а это очень сложный и дорогой процесс, здесь задействовано множество инженеров и физиков. Сама атомная электростанция — одно из самых сложных и дорогих сооружений современного мира. За ее работой непрерывно следят десятки специалистов. Гидроэлектростанции попроще, но там свои проблемы — нужно аккумулировать избыточную мощность в ночное время, для чего мощные ГЭС связывают с гидроузлами перекачивающими воду в шлюзы и водохранилища. И за этим всем тоже нужно следить. И следят. А для начала все это нужно спроектировать. Сначала на уровне общих схем, а затем — в конкретном воплощении. Здесь сконцентрированы усилия сотен интеллектуалов. Понятно, что разрушение любой связи в этой системе приведет к мгновенной остановке очень многих жизненно важных процессов и чем на более высоком уровне будет это нарушение, тем масштабнее будут и последствия. Важность людей поддерживающих работоспособность энергетической системы становится совершенно очевидной, но их статус в обществе примерно такой же, как у пролетариата во времена издания марксовского «Манифеста». Они держат руку на жизненно важных центрах цивилизации, но по сути дела, они — обслуга буржуев, вроде их домработниц и «секретуток». Какой-нибудь пудренный омерзительный толстый гомик-транссерсуал за одну-две песни, спетые под фонограмму на пошлом «мега-шоу» может сгрести денег больше, чем высококлассный инженер обслуживающий атомную станцию от работы которой зависит жизнь миллионов, за месяц, а то и год. Уберите этого гомика со сцены, переработайте его в удобрения или мыло для своего домашнего питона и никто ничего не заметит. Остановите электростанцию и жизнь миллионов очень круто изменится. Не в лучшую сторону. Адвокаты защищавшие Билла Клинтона в его оральном скандале с пухленькой губастой семиточкой Моникой Левинской получали от 500 долларов в час, но столько ли получают те, от кого зависит чтобы десять миллионов нью-йоркских буржуев и полубуржуев имели свет и всё остальное в своих «Рокфеллер- центрах» и прочих «Импаер-Стэйт-Билдингах»? Сомнительно, чтоб они получали хотя бы десятую часть от этого. Вот он, типичный пример неэффективного паразитического общества, живущего в лучшем случае циничными махинациями направленными на ограбление извне, в худшем — на ограбление своих масс. Стоит ли удивляться, что эти общества так стремительно вырождаются? Вырождается потому, что в слоях считающимися элитой, накапливаются индивиды занимающиеся несозидательным, т. е. избыточным трудом.

Пример энергетической системы мы привели как более наглядный. Такие же самые расклады можно провести и для транспортной системы, системы здравоохранения, системы предупреждения чрезвычайных ситуаций и многого-многого другого. И везде будет одна и та же картина — технические интеллектуалы будут оказываться рангом ниже, чем стремительно растущее количество избыточного менеджерского элемента. А ведь мы создаем всё. Во время финансовых кризисов происходят массовые банкротства бесконечного количества контор набитых этим элементом и опять-таки, никто ничего не замечает, потому что их подсистема направлена на обслуживание исключительно самих себя и почти во всех случаях занимается производством денег «из ничего».

На все это можно было бы не обращать внимания, если б на земле была только белая раса. Но такая порочная система ослабляет ее, она делает систему неустойчивой, а большинство процессов в ней — энергетически невыгодными и, что самое страшное, она предполагает расширение количества элемента на котором можно было бы паразитировать. При ограниченности количества белых она становится заинтересованной в притоке цветного элемента в арийский социум, толкая в свою очередь белых именно в паразитические избыточные структуры. Так белые готовят свой собственный печальный финал.

Впрочем, мы уже говорили, что не нужно фатализировать физические формулы, пусть и выведенные для статистического элемента. Наша биологическая организация как раз и дает нам возможность управлять энропийными процессами внутри социума, а та же статфизика показывает лишь вероятностные оценки, оставляющие возможность принципиально иного исхода. Интеллектуал-социализм как раз и был попыткой «обмануть» статфизику изменив исходные условия и сделав нужное нам событие более вероятным. Исторический опыт показывал, что может сделать организованный арийский этнос при правильном управлении. Одновременно достижение неустойчивого энтропийного равновесия с неарийцами в современных белых странах указывало, что арийцы будут готовы пойти любые уступки сохраняющие их статус. В физике это было доказано Пригожиным в упомянутой нами теореме. В расово-чистом обществе это не так страшно, а в ряде случаев может оказаться и полезным, но какое сейчас общество расово-чистое? В реальности достижение устойчивости с чужеродным элементом обозначает компромисс с ним, а постоянное его увеличение изменяет и суть самой системы. Конечно, какого-нибудь голландца или англичанина могут пугать экзотические элементы с Суринама или Ближнего Востока разгуливающие по улицам, группирующиеся в кучи и отправляющие национальные и религиозные ритуалы, но пока они прямо не влияют на его жизненный уровень, он будет их терпеть. Т. е. потенциальная неустойчивость системы компенсируется энергетической подпиткой. Пока всем хватает, пусть для этого и приходится все больше и больше напрягаться. Это устраивает и власть предержащих, вот почему на выборах невозможна победа организации предлагающей правильную, хотя и заведомо непопулярную мораль. Бессознательная масса всегда ищет решение кажущееся наиболее легким в данный момент времени, но может ли она (на массовом уровне!) принять не то что кажется легким, а то, что наиболее целесообразно? Это не такой простой вопрос как кажется. Если мы допустим, что эволюция в принципе идет по правильному пути и в конечном счете придет к некоему финалу который предопределен, то все что делает масса, однозначно верно. Мы можем только умыть руки, удалиться от дел и заняться абстрактным фантазированием. Если же интеллект дан нам не просто так (а в природе ничего не бывает просто так, тем более на массовом уровне), то мы этот интеллект должны использовать. Интеллект — это всегда стремление к организации и противостояние хаосу. Вот почему интеллектуал-социалист в своей деятельности должен руководствоваться только научными принципами и рассматривать тезисы, записанные во всемирные конвенции пакты и протоколы, как простой и бессмысленный набор букв интеллектуальная ценность которых — ноль, а с расовых позиций — как абсолютный бред.

Мы не настолько наивны чтобы допускать, что интеллектуал-социалистические нормы будут поддержаны бессознательными массами, тем более на всеобщих выборах. Мы не настолько потеряли контакт с реальностью, чтоб допускать такую возможность даже теоретически. И уж тем более мы не рассчитываем на спонсорство буржуев. Даже гораздо более близкий массам национал-социализм поддержали только один раз, причем тогда совпало столько условий, что возможность второго раза представляется и вовсе эфемерной. Совершенно очевидно: что получилось в Германии в 1933-ем — исключение, причем не подтверждающее правило. Были очевидны и ляпсусы допущенные национал-социалистами, что, конечно, их не дискредитирует, но одновременно и предостерегает нас от некритического копирования их опыта. Что бы там ни говорили, нацистская Германия совсем не была монолитным супермонстром и предельно отлаженной машиной. Первые реальные шаги к оптимизации системы на уровне связей Гитлер начал делать не в 1933, а в 1944-ом году, когда было уже поздно. До этого проводилась ревизия звеньев, т. е. людей. По концлагерям изолировались социал-демократы, коммунисты, гомосеки и прочий асоциальный элемент. Это было важно, но недостаточно.

Мы не действуем по принципу «кто не с нами, тот против нас», мы вполне соглашаемся на формулу «кто не против нас, тот с нами». Мы и недочеловекам предложим метод, по которому они смогут (если захотят) внести свой вклад в торжество будущего социума сверхлюдей. Всё-таки недочеловек — продукт исторический, он — финальное состояние своего рода. И если он это поймет и будет работать на общество высокоранговых расово-чистых индивидов, его существование перестанет носить неосознанный скотоподобный характер. Он не обретет вечность, но безусловно обретет смысл. Это и будет то максимально возможное, на что он в принципе окажется способен.

Сейчас, чтоб народ начал «вдруг» мыслить биологически, нужно довести его до состояния, при котором ему станет нечего терять в противостоянии межвидовым гибридам. Только тогда он станет по настоящему свободным, а любое его действие — законным, как формально, так и фактически. Поэтому энергетически целесообразным представлялось создание интеллектуальной структуры способной захватить контроль вследствие расбаланса системы и, как следствие, резкого понижения ее устойчивости, причем такой расбаланс может быть достигнут искусственным путем, а главным движущим фактором должно стать понижение уровня жизни тем или иным способом и повышение числа недовольных до максимально возможных пределов. Кем был бы Наполеон, если б не было революции? Стал бы этот маленький полукорсиканец-полуитальянец генералом французской армии в 24 года, если бы в Париже сидел король, а не якобинцы? Вряд ли. А Гитлер? Стал бы он фюрером если бы Германия была той «сытой культурной страной» какой мы ее знаем по последним кайзерам? Скорее всего, он так и остался бы бродячим полунищим художником, пусть и с экстремальными убеждениями. Стал бы Джордж Вашингтон основателем страны ставшей сейчас сверхдержавой, если б в свое время не возглавил мятеж против английской короны, которой сам же и присягал и генералом которой являлся? Да и Наполеон мог бы сыграть в «патриота» оставшись роялистом и красиво сгинуть зеленым лейтенантом в Вандее. Может успел бы крикнуть «Да здравствует король!». Но кто скажет, что они были неправы? Кто назовет их предателями? Да, для кого-то эти люди клятвопреступники, но не для нас. Они объективно работали на прогресс, а он — превыше всего. Они стремились вывести арийскую расу на более высокий уровень существования, они боролись за свободу, они были расистами. Такие имеют право бороться против системы, если она их не устраивает. И они боролись.