"Джозеф Конрад. Фрейя Семи Островов" - читать интересную книгу автора

верную службу. Голландцы оставили его в покое, как непритязательного
датчанина, чье поведение вполне корректно. Вложив все свои деньги в
обработку земли, он, естественно, старался не вызывать даже тени
недоразумения и, руководствуясь именно этими благоразумными соображениями,
не слишком благосклонно взирал на Джеспера Эллена. Но об этом позже. Да!
Все мы хорошо помним большой гостеприимный бенгало, воздвигнутый на склоне
острова; помним старика Нельсона - его тучную фигуру, облаченную всегда в
белую рубашку и брюки (у него укоренилась привычка при всяком удобном
случае снимать свой альпаговый пиджак); его круглые голубые глаза,
растрепанные песочно-белые усы, торчащие во все стороны, как иглы
рассерженного дикобраза, его манеру неожиданно садиться и обмахиваться
шляпой. Но не имеет смысла скрывать тот факт, что лучше всего мы помним
его дочь, которая в то время приехала на остров, поселилась с ним и стала
как бы владычицей островов.
Фрейя Нельсон (или Нильсен) была одной из тех девушек, какие не
забываются. У нее был идеальный овал лица; в этой очаровательной рамке
гармоничное расположение всех черт и яркий румянец производили впечатление
здоровья, силы и, если можно так выразиться, бессознательной
самоуверенности - восхитительной капризной решимости. Я не хочу сравнивать
ее глаза с фиалками - они были лучистее и не такие темные. Разрез глаз был
широкий, и она всегда смотрела на вас открыто и прямо. Я никогда не видел
этих длинных темных ресниц опущенными, - полагаю, их видел Джеспер Эллен
как особа привилегированная, - но я не сомневаюсь, что это должно было
производить странное, чарующее впечатление. Она могла - Джеспер
рассказывал мне об этом однажды с трогательным идиотским торжеством -
сидеть на своих волосах. Да, это возможно, вполне возможно.
Мне не суждено было взирать на эти чудеса; я довольствовался тем, что
любовался ее изящной прической, которая была ей очень к лицу, подчеркивая
красивую форму головы.
В полумраке - когда жалюзи на западной веранде бывали опущены, или в
тени фруктовых деревьев около дома - ее пышные блестящие волосы, казалось,
излучали свой собственный золотистый свет.
Она обычно одевалась в белое и носила короткие юбки, не мешавшие при
ходьбе и открывавшие ее изящные, зашнурованные коричневые ботинки. И
только голубая отделка оживляла иногда ее костюм. Никакие физические
усилия как будто не утомляли ее. Я видел однажды, как она вышла из лодки
после долгой прогулки на солнцепеке (она гребла сама): дыхание ее было
по-прежнему ровным, и ни один волосок не выбился из прически. Утром, когда
она выходила на веранду, чтобы взглянуть на запад, в сторону Суматры, она
казалась такой же свежей и сияющей, как капля росы. Но капля росы
испаряется, а во Фрейе не было ничего эфемерного. Я помню ее округлые
сильные руки с тонкими запястьями, широкие крепкие кисти рук с
суживающимися к концам пальцами.
Я не знаю, действительно ли она родилась на море, но мне известно, что
до двенадцати лет она плавала со своими родителями на различных судах.
После того как старик Нельсон потерял жену, перед ним встал серьезный
вопрос - что делать с девочкой. Одна добрая леди из Сингапура, тронутая
его немым горем и затруднительным положением, предложила взять на себя
заботу о Фрейе. Это соглашение длилось шесть лет, а тем временем старик
Нельсон (или Нильсен) "удалился от дел" и устроился на своем острове;