"Тяпкин и Лёша" - читать интересную книгу автора (Ганина Майя Анатольевна)

2

И тут к нему пришел Лёша. Тяпкин даже сам не ожидал, что к нему, зареванному, плохому, который всем мешал, может прийти кто-нибудь приличный.

Погода была скверная: небо всё в тучах, ветер гнал траву и цветы, они сильно текли по саду, точно вода в пруду. Было довольно холодно, и руки у Тяпкина покраснели.

Лёша сказал:

– Здравствуй. Меня зовут Володя. А тебя?

Тяпкин молчал, глядел на пришедшего, потом ответил мрачно, потому что у него было очень плохое настроение:

– Здравствуй, Лёша.

– Я не Лёша, я Володя, – вежливо поправил пришедший, – Меня зовут Володя, ты знаешь такое имя?

– Я всякое имя знаю, – высокомерно скривился Тяпкин. – Моего дедушку зовут Натолий Андреич. А тут живёт дядя, его зовут Иосик Антонач. Я всякое имя знаю.

– А Володя – знаешь? – заискивающе улыбнулся пришедший. Он был хороший, у него была круглая жёлтая голова, толстые губы, очень большие круглые уши и вытаращенные глаза. И рыжие, жесткие, точно мочалка, волосы, вылезшие из-под коричневого, крючком, колпака. Он был совсем ещё несмышленыш.

– Садись, Лёша, – сказал Тяпкин и подвинулся.

Лёша сделал сто двадцать шажков по ступеньке, подошел совсем близко к Тяпкину, так что тот даже почти закрыл его полой красного пальтишка, и сел, тоже положив широкие ладошки на косточки коленей. Посмотрел на Тяпкина снизу, улыбнулся широченным ртом обиженно и добро и сказал снова:

– Ты потому сказал – Лёша, что думаешь, я леший, да? Я – нет. Я просто Володя. Человек Володя.

– У тебя рот, как у лягушки, – сказал Тяпкин.

– У человека тоже бывает рот, как у лягушки, – возразил Лёша.

– Бывает, у Петра Яколича, – согласился Тяпкин. – Только у него борода.

– У нас тоже есть, у какого борода, сказал Лёша и прикрыл свои острые, как у кузнечика, коленки горстками, чтобы они казались круглей.

– А он кто? – спросил Тяпкин.

– Такой один… У него борода серая. Или, наверное, зеленая. – Лёша вздохнул и поглядел на березу, там с ветки свешивался серо-зеленый лишайник. – А ты мне дашь чего-нибудь? Я кушать захотел.

– Конфету могу. – Тяпкин достал из кармана пальтушки конфеты, развернул одну и протянул Лёше. Он понимал, что Лёша ещё глупый и может съесть конфету прямо с бумажкой.

Лёша взял конфету обеими руками и, стал быстро есть. Зубы у него были остренькие, как у белки в зоологическом магазине. Тяпкин тоже стал есть конфету.

– Меня мама побила, – пожаловался он.

Лёша вздохнул и улыбнулся.

– А меня один раз бил дед Хи-хи. Таким сучком но спине.

– А кто дед Хи-хи?

– Такой один… Противный очень. У него лицо, будто лужа, когда дождик идет. И всё время так делает…

Лёша очень противно вывернул свои симпатичные толстые губы и передразнил деда Хи-хи, как тот хихикает. Тяпкин понимающе хмыкнул и сказал:

– Как Петр Яколич: «Любачка, а где твоя мамачка? Хи-хи!» – Тяпкин помолчал и спросил не сразу, потому что он понимал, что о таких вещах спрашивать неловко: – За что тебя побил этот твой Хи-хи?…

– Лезу везде без спросу. Всё хватаю.

Лёша деликатно не спросил, за что попало Тяпкину, но Тяпкин честно сказал сам:

– А я матери работать не даю. Она всё работает, работает…

– Тяпкин, – спросила я, высунувшись в окно, – ты с кем так громко разговариваешь? И что ещё за «матери»?

В окно я увидела только, что бедный Тяпкин сидит ссутулившись, словно старичок, на верхней ступеньке крылечка и что-то бормочет. На меня он посмотрел сердито и ничего не ответил.

– Ты с белочкой разговариваешь? – предположила я, не увидев никого в саду.

– Ни с какой ни с белочкой… – пробурчал Тяпкин, потом вдруг улыбнулся. – Мам, я уже посидела одна, можно, я пойду к тебе?

– Ещё немножко посиди, поговори с белочкой, потом я выйду, и мы пойдем на речку или к Галине Ивановне.

Как ни странно, Тяпкин не стал больше припрашиваться я снова продолжала работу. А на крылечке опять послышалось какое-то бормотание.

А зачем она работает? – спросил Лёша. – Это твоя матерь?

– Мама, – поправил Тяпкин. – Работает… Надо ей… Она мне, может быть, ребеночка родит. Играть… Живого ребеночка, как у Надьки.

– Я не видел, – сказал Лёша и попросил: – А ты дай мне ещё чего-нибудь. Я кушать хочу.

– Сахару хочешь?

– Давай.

Тяпкин прошел на кухню, стараясь не очень топать, и долго шарил на столе, пытаясь дотянуться до сахарницы. Толкнул кастрюльку с молоком, молоко сплеснулось, тогда он эту лужу пальцем переправил в свою чашку, взял пять кусков сахару и снова пришел к Лёше.

Сахар Лёша сгрыз довольно быстро, скоблил его своими белыми зубками, а молоко он пить не мог, потому что край чашки не лез ему в рот. Тогда он нагнулся над чашкой и чуть не свалился в нее. Тяпкин еле удержал его за ботинок.

– Куда ты лезешь! – сказал ему Тяпкин сердито.

– Я очень молочко люблю, – тихо улыбнулся Лёша и присел возле чашки, положив ладошки на свои острые колени.

– Я дам! – Тяпкин даже привстал – так ему стало стыдно и жалко Лёшу. – Я тебе в ладошку давай полью!

Тяпкин стал лить молоко в Лёшину широкую сухую ладошку, но пролил мимо, а Лёша вдруг встал на коленки и начал пить прямо с пола. Тяпкин никогда не видел, чтобы кто-нибудь так пил молоко. Лёша вытягивал свои толстые губы дудочкой, вбирал в себя воздух – и молоко быстренько исчезало из лужи. Так у Тяпкина получалось только тогда, когда он играл со спринцовкой: нальешь на пол водички, приставишь носик, нажмешь грушу – и пожалуйста, сухо. Лёша приподнялся на руках и посмотрел снизу на Тяпкина.

– Вот, – сказал он и виновато улыбнулся.

Тяпкин вылил ему всё молоко, что оставалось в кружке, и Лёша снова моментально втянул его в себя. Живот у него всё равно был круглый и жесткий, не поймешь, наелся он наконец или нет.

– Теперь ты уже не хочешь кушать? – спросил Тяпкин с надеждой.

– Нет… – неуверенно вздохнул Лёша и сел на ступеньке, свесив ноги.

Желтые его волосы намокли от молока и прилипли ко лбу.

– Сейчас я тебя причешу, – пообещал Тяпкин и пошел ко мне за расческой. Это было любимое его дело – причесывать кого-нибудь. У всех кукол были долыса вычесаны волосы. Таких кукол, которых можно было хорошо причесывать, тогда ещё не умели делать.

– Мам! – сказал Тяпкин. – Дай мне твою гребенку.

– Зачем тебе? – удивилась я. – Ты забыла, мы ведь отрезали тебе волосики. А куклам ты давно повыдрала.

– Мне всё равно надо.

Я дала, только бы он не приставал ко мне.

Когда Тяпкин с расческой вернулся на крылечко, Лёши нигде не было. Только наслежено мокрыми башмачками на всех ступеньках: видно, Лёша очень торопился убежать и ступал совсем меленько и часто. Следов тысячу было на ступеньках, но скоро они все высохли. Тяпкин постоял, подождал, позвал тихонько – никто не ответил. Тяпкин слез, заглянул под крыльцо, снова позвал, потом, сделав над собой некоторое усилие, покричал:

– Володь! А Володь! Володька-а-а!

Лёша не откликнулся. Конечно, съел все конфеты, напился молока, спросил обо всем – и убежал к другим детям. Тяпкин сел на крылечке и заревел так горько, что я отложила работу, обулась, и мы с ним пошли гулять – к Галине Ивановне.